"Валерий Суси. Царь Ирод (Историческая драма)" - читать интересную книгу автора

арок, колонн, сводов и гигантского купола. Тем не менее Анций заметил, что
строители чаще и разнообразней стали использовать дорогостоящий мрамор.
Осведомленный ум без усилий связывал этот факт с окончанием разорительных
гражданских войн и упрочением позиций Рима от Аквитании[52] до Ефрата, о чем
помимо всего прочего убедительно свидетельствовало и происхождение ценной
породы: мрамор доставлялся из Греции, из азиатского Кизика, из Сирии, из
Египта, а также из некоторых северных провинций.
Но как ни отрадно было видеть все эти перемены, еще упоительней
оказалось чувство, которое он испытал, когда наконец остановился возле
собственного особняка, принадлежащего когда-то зятю Цицерона - Публию
Корнелию Долабелле. Это было одноэтажное строение, занимавшее площадь, на
котором можно было бы без труда разместить одну центурию,[53] замыслившую
разбить на ночь походный лагерь.
Анций с удовлетворением окинул взглядом свежевыложенную черепицу на
покатой крыше, водосток для сбора дождевой воды, ровно подстриженные кусты в
саду, ухоженные клумбы и обилие цветов. Как видно Роксана не упустила ничего
из напутствий и пожеланий своего господина и даже кое-в-чем преуспела больше
того, на что он надеялся. Конечно, тут не обошлось без расчетливой руки
секретаря Августа, хозяйственного Диомеда, письма к которому были
заготовлены в первую очередь. Однако в убранстве цветника чувствовался не
только вкус садовника, но и что-то еще, какая-то неуловимая гибкость, грация
восточных танцовщиц. Да, действительно, цветы словно бы исполняли чудесный
танец, распространяя вокруг себя медовый запах, рождая в памяти полузабытый
аромат тела египтянки.
И разом, в один миг рухнули, растворились, исчезли бесследно
неповоротливые и неотступные мысли о государственных делах. Анций вбежал в
дом, оттолкнул, ничего не поясняя, здоровенного раба, потом еще каких-то
людей из прислуги и еще, пока наконец не стиснул в осторожных объятиях,
выбежавшую на шум Роксану.
Утром пошел серый будничный дождь, вернувший Анция с Олимпа на землю.
Он приказал готовить носилки и, наскоро позавтракав, отправился во дворец.
Но Августа нашел не на Палатине, а в уютном доме над Колечниковой
лестницей,[54] бывшим жильем оратора Кальвы.[55]
Август выглядел нездоровым, вялым и во все время обстоятельного доклада
ощупывал правый бок. На нем была одета повседневная белая тога; башмаки на
толстой, гораздо более толстой, чем это было принято, подошве - он был
среднего роста и хотел казаться повыше; обычно спокойному выражению лица на
этот раз вредили плотно сжатые губы, которые иногда мучительно
приоткрывались и обнажали слишком мелкие и редкие зубы; рыжеватые волосы
были уложены небрежно; нос с отчетливой горбинкой временами подергивался,
отчего собеседнику становилось не по себе - подобной мимикой можно было
воспользоваться для выражения недовольства или даже брезгливости.
Удрученный холодным приемом, в мрачном состоянии духа, возвратился
Анций в свой великолепный особняк. Не улучшилось настроение и от мимолетной
встречи с врачом Августа - Антонием Музой, успевшим сообщить, что его
высочайшего пациента замучили камни в почках и что ему необходимо немедленно
отправиться на серные ванны в Альбулах,[56] и что он со дня на день
откладывает выезд, потому что, веря в приметы, не желает ехать сразу после
нундин[57] и дожидается наступления ид.[58] Болезнь, кроме того, вынудила
его отказаться от поездки на Капри, где он любил бывать в конце лета. Все