"Павел Судоплатов. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы." - читать интересную книгу автора

и их подпольной организацией в Ленинграде. Оуновцы прятали свои архивы в
Ленинграде, в знаменитой библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Хотя мы и знали
это, обнаружить архивы удалось лишь после окончания второй мировой войны, в
1949 году.
Я выехал в Хельсинки в сопровождении Лебедя. Лебедь передал меня на
попечение Полуведько и тут же возвратился в Харьков через Москву.
Полуведько, ничего не знавший о моей истинной работе, регулярно посылал обо
мне отчеты в НКВД через Зою Воскресенскую-Рыбкину, отвечавшую за связь с
ним. Мне надо было дать Центру знать, что со мной все в порядке, и, как
условились заранее, я написал записку своей "девушке", а затем порвал ее и
бросил в корзинку для бумаг. Выступив в роли моего невольного помощника,
Полуведько собрал обрывки и передал их Зое. А на каком-то этапе Полуведько
вообще предложил меня убрать, о чем сообщал в одном из своих донесений, но,
к счастью, решение этого вопроса зависело не от него. В Финляндии (а позднее
и в Германии) я жил весьма скудно: у меня не было карманных денег, и я
постоянно ходил голодный. Полуведько выделял мне всего десять финских марок
в день, а их едва хватало на обед -- при этом одну монетку надо было
оставлять на вечер для газового счетчика, иначе не работали отопление и
газовая плита. На тайные встречи между нами, расписание которых было
определено перед моим отъездом из Москвы, Зоя Рыбкина и ее муж Борис Рыбкин,
резидент в Финляндии, руководивший моей разведдеятельностью в этой стране,
приносили бутерброды и шоколад. Перед уходом они просматривали содержимое
моих карманов, чтобы убедиться, что я не взял с собой никакой еды: ведь это
могло провалить нашу "игру".
После двух месяцев ожидания в Хельсинки прибыли связные от Коновальца
-- Грибивский ("Канцлер") из Праги и Андриевский из Брюсселя. Мы отправились
в Стокгольм пароходом.
При посадке мне вручили паспорт на имя Николса Баравскаса, выданный
литовскими спецслужбами по просьбе руководства ОУН. Когда прибыли в
Стокгольм, всех пассажиров собрали в столовой, и официант начал раздавать
прошедшие пограничный контроль паспорта. Поначалу он отказался вернуть мне
мой паспорт, заявив, что фото явно не соответствует оригиналу.
Действительно, паспорт был на имя Сциборского, члена Центрального
руководства ОУН, украинского активиста, с фотографией Сциборского. К
счастью, тут вмешался возмущенный Полуведько, пригрозивший официанту и
заставивший его вернуть мне документ. После недели пребывания в Стокгольме
мы отправились в Германию, где никаких неприятностей с тем же паспортом у
меня уже не было. В июне 1936 года прибыли в Берлин, и там я встретился с
Коновальцем, который расспрашивал меня обо всем с большим пристрастием. Наша
встреча проходила на квартире, находившейся в здании музея этнографии и
предоставленной ему германской разведслужбой. В сентябре меня послали на три
месяца в нацистскую школу в Лейпциге. Во время учебы я имел возможность
познакомиться с оуновским руководством. Слушателей школы, естественно,
интересовала моя личность. Однако никаких проблем с моей "легендой" не
возникало.
Мои беседы с Коновальцем становились между тем все серьезнее. В его
планы входила подготовка административных органов для ряда областей Украины,
которые предполагалось освободить в ближайшем будущем, причем украинские
националисты должны были выступать в союзе с немцами. Я узнал, что в их
распоряжении уже имеются две бригады, в общей сложности около двух тысяч