"Служба в потешных войсках ХХ века" - читать интересную книгу автора (Отян Анатолий)

ВСО 693


(Военно-строительный отряд), хотя он таковым и не являлся.

Я остановлюсь подробно на его месторасположении, составе воинского контингента и других, на первый взгляд малозначительных деталях, потому что служба в этой воинской части была значительным звеном в моей жизни и очень повлияла на мою дальнейшую судьбу. А начиналась она так.

Нас, как потом оказалось, военнослужащих срочной службы со среднетехническим образованием (закончивших техникумы по различным специальностям) привезли в войсковую часть, которая готовила сержантов на должности командиров взводов, старшин и других командиров, в вч (воинская часть) занимающихся непосредственно строительством. При необходимости готовили и другие специальности.

Так, за время моей службы в ВСО, которая продолжалась ровно одиннадцать месяцев, было выпущено две группы поваров и шоферов.

Техников набралось на одну группу-взвод, две других группы были собраны из имеющих среднее образованиё.

Техники у нас были таких специальностей, что о некоторых раньше я даже не знал. А общение с обладателями этих специальностей расширило мой кругозор. Так Владимир Лукашенко, горняк-угольщик из Донбасса посвятил меня в тайны шахтёрской профессии и донецких шахт. Денисов, специалист по орудийным затворам о своей профессии. Были ребята и золотопромышленники, оружейники, механики и ещё, кого и не вспомню.

Из Кировограда был со мной А. Лимаренко, длинючий худой парень, техник не то по сельхозмашинам не то электрик. Он потом, после трёх лет службы продолжал службу сверхсрочником в воинской части в Канатово в должности заведующего складом боеприпасов.

Что представляла собой Вч ВСО 693?

Она находилась в посёлке Чекист, примерно в километре от КПП, на котором нас продержали полночи. Территория её представляла квадрат 200Х200 метров, обнесённый деревянным забором трёхметровой высоты.

Задняя часть квадрата выходила к высокому берегу реки Томь, отгороженному, как я уже говорил, двадцатью двумя рядами колючей проволоки на очень большой площади в тайге. Я тогда подсчитал, что в одну нитку проволоки хватило бы на все сухопутные границы Советского Союза!

Боковыми сторонами квадрат был повёрнут к лесу-тайге, находящейся внутри всей зоны, а передняя сторона была обращена к зоне с заключёнными и к посёлку с двухэтажными деревянными домами. Между посёлком и вч была улица-дорога. С той стороны дороги находился киоск. В нём продавались газеты, бумага, всякая канцелярская и бытовая мелочёвка, которую мы покупали, выбегая из части. В киоске работала, молодящаяся, очень накрашенная жеманная сорокалетняя, как казалось мне по тому моему возрасту старуха. Она строила солдатам глазки, и была мне поэтому неприятна. Позже, один солдат имел с ней недоказанную связь, и наш новый замполит по прозвищу Лапоть, пошёл срамить её, а она его так отпровадила и отчитала, как в своё время Дарья из "Тихого Дона" своего свёкра Пантелея Прокофьевича.

Замполит, как и Пантелей Прокофьевич плевался и ругался, грозился написать на неё жалобу-донос. Мы потешались над ним, а он ещё больше распалялся и говорил, передразнивая продавщицу:

– А Вы не могли бы, товарищ капитан, заменить мне солдатика, раз его не пускаете?

– Фу ты гадость, – и продолжал:,

– Она посмела сказать мне, чтобы я бежал домой и посмотрел, нет ли у моей жены солдата. Потому, что только глядя на меня, кисломордого, хочется чего-то другого, послаще.

Мы покатывались от хохота. Я ещё вернусь к этому капитану, вносящему своей простоватой натурой весёлую отдушину в нашу жизнь.

Внутри вч сразу после небольшого КПП стояли стандартные длинные казармы, за ними был склады одежды и продовольственный, возле забора, перпендикулярно казармам, была столовая, за ней конюшня на одну лошадь и свинарник на пяток свиней. Посредине была большая площадь-плац для строевой подготовки, сбоку залитый и огороженный каток для хоккея, казарма для спортсменов и ансамбля песни и пляски.

Было учебное помещение с несколькими классами, клуб на четыреста мест и здание штаба с медпунктом. Завершал этот архитектурно-казарменный ансамбль наружный туалет на тридцать очков.

Я бы не писал о туалете, учитывая не эстетичность темы, если бы не сибирские морозы, доходящие при мне до пятидесяти двух градусов и превращающих обыкновенную житейскую процедуру в проблему.

Был в своё время такой анекдот:

Рассказали одной симпатичной Кошечке, что прибыл к ним во двор красавец, пушистый сибирский Кот. А Кошечка хотела иметь породистое потомство. Вот и пошла она к нему, предварительно тщательно умывшись и приведя в порядок шерсть, оставив своих подруг, которые нетерпеливо её ждали. Той долго не было, а когда явилась, то на расспросы подруг ответила, что Кот очень интересный рассказчик.

Целый час он говорил Кошечке, как отморозил свои мужские, вернее котячьи достоинства.

Нет, нет! Не подумайте ничего плохого. У меня с этим тогда было всё в порядке, но что бы не случилось худшего, нам всем нужно было принимать определённые меры, каждому свои, но об этом вслух говорить в приличном обществе, которым надеюсь, вы являетесь, не принято.

Было несколько обморожений, когда кто-то из солдат опрометчиво выскакивал ночью, не опустив на шапке боковых клапанов, а на утро у него уши были размером в ладонь и красные настолько, что в темноте, наверное светились. Но сильные морозы были непродолжительными.

Средняя температура была в районе минус двадцати градусов.

Умывальник был в конце казармы. Тёплой воды не было, мылись ледяной, но после сильного мороза она казалась горячей настолько, что обжигала тело, тем более когда я после зарядки на морозном воздухе и обтирания тела снегом, мылся до пояса..

Командирами отделений в нашем взводе были сержанты Боря Крамаров из Волгограда, Юрий Овчинников из уральского города Миасс и Баранов.

Первые были нормальными людьми и впоследствии я с ними подружился, а Баранов был солдафон и скотина, поначалу буквально издевающаяся над своими подчинёнными.

Дело в том, что мы попали служить когда существовали ещё сатраповские, жестокие порядки заведенные в Красной армии и поддерживаемые при маршале Жукове.

Жукова Хрущёв снял летом 1958 года, но его порядки продолжались по инерции и дальше.

Царило полное, почти рабское владычество сержантов и офицеров над солдатами. Тот же Баранов заставлял солдата, чем-то даже нечаянно насорившего в казарме, лазить по-пластунски под кроватями, вытирая там собою пол, или за малейшую провинность лазить по-пластунски по плацу или так же залазить в столовую. И никому не могло придти в голову пожаловаться, потому что никто на эту жалобу не отреагировал бы, а жалобщика свели бы со света. Был во всей армии распространён метод борьбы с окурками. Замеченный офицером или сержантом брошенный на землю, или не доведи Господи на пол окурок, клали на одеяло или простынь, которую взвод брал за края, и несли его бегом на расстояние, зависящее от фантазии начальника, а потом закапывали на глубину, какую самодур скажет. Это считалось безобидной воспитательной мерой, навсегда отучающей сорить в расположении части. И что интересно.

Во всех армиях мира, как мы знаем из кинофильмов, печати, книг – наказания, унижения, оскорбления и даже издевательства, принимаются коллективом гораздо спокойнее, чем лично обращённые к кому-то. Хотя, наверное, нужно наоборот.

Я в силу своего характера болезненно переносил подобное, даже не обращённое ко мне хамство..

Это было заметно и отцам -командирам, и меня старались перевоспитать. Но вскоре всё изменилось.

Нас срочно собрали в клуб. На сцену поднялся Начальник Управления строительными войсками всей этой громадной стройки, бывший кавалерист, одноглазый полковник Г.Л. Примин, впоследствии генерал.

О нём можно много рассказывать, что я сделаю позже, а сейчас с некоторым недоумением, которое у меня было и раньше отмечу, что в те годы бывшие кавалеристы были в моде и им поручали ответственные посты.

Так, председателем Всесоюзного оборонного общества содействия армии, авиации и флоту, сокращённо – ДОСААФ, был кавалерист, участник обороны Москвы, генерал Белов, с которым мне довелось в Москве на аэродроме Тушино побеседовать; командующим ВДВ был совершенно дряхлый (хотя ему было всего 60 лет), с трясущимися руками и головой, генерал-полковник Тутаринов, который мне пожимал руку, премируя деньгами за показательный прыжок, на площадке приземления Хомяково под Тулой. Мне тогда представилось более правильным, чтобы этот старичок сидел на завалинке и рассказывал бы своим внукам что "были люди в наше время".

Мне кажется, что должности в Советской армии получали люди, критерием для назначения которых была личная преданность начальству, тогда Хрущеву.

И если генерал Тутаринов явно не соответствовал той должности, которую занимал, то полковник Примин был бравым ещё офицером и, как я сейчас понимаю, прекрасно справлялся со своей работой, хотя и были у него некоторые чудачества, с которыми мне придётся столкнуться и воспользоваться ими.

Примин поднялся на сцену и объявил нам, что с сегодняшнего дня все неуставные наказания в армии отменяются. И даже привёл примеры наказаний, чему мы были страшно удивлены. Он предупредил, что если такие наказания будут проводиться, то повинные в этом офицеры и сержанты будут строго наказаны.

Нам, солдатам, в случае применения сержантами и офицерами неуставных наказаний, надо жаловаться. Но тут же предупредил, что не допустит снижения армейской дисциплины и нарушения её будут строго караться. Мы были рады такому ходу событий, но некоторые сомнения нас одолевали. Не поверил в серьёзность предупреждений и сержант Баранов. Хотя он попридержал свой агрессивный пыл, но заставлял своих подчинённых чистить себе обувь, стирать гимнастёрку. Пока на него не жаловались, ему сходило с рук. Но вскоре он был переведен в строительную часть без особого наказания. А самым строгим наказанием считалось перевод в подразделение, занимающееся разгрузкой цемента.

Цемент- мелкий сыпучий порошок, из которого делают бетон. В одном из австрийских городов я видел скромный памятник изобретателю цемента. Но как утверждают сейчас учёные, цемент или некоторые его модификации, применялись ещё в древнем Египте при строительстве Пирамид и в древнем Риме при возведении бетонного купола над Пантеоном.

Поэтому говорить о изобретении цемента не совсем корректно, а нужно говорить об изобретении современной технологии изготовления цемента. Подчёркиваю, что это только моя точка зрения, не претендующая на истину.

Цемент обладает удивительным качеством: течь и перекачиваться из ёмкостей при помощи насосов, что во многих случаях и делается. Но в СССР из-за недостатка специальных вагонов-цементовозов его перевозили в обыкновенных вагонах, и выгружали из них вручную. Это по истине был рабский, каторжный труд. Цемент, благодаря своей текучести проникает во все щёлочки одежды к телу, забивает рот, нос и застилает глаза. Он попадает в лёгкие, что приводит к их болезни.

Представьте себе жару, когда пот, смешиваясь с цементом, превращается в камень, и мороз, при котором холодный как лёд цемент сыплется вам за шею. Это был кошмар. Я не понимаю теперь, как люди на гражданке соглашались разгружать его, даже за дополнительные крохи, которые им платили. А в армии эта работа была пугалом для всех и земным адом для тех, кто туда попадал.

Напомню строки из Конституции СССР: "Служба в армии является почётной обязанностью граждан СССР".

Вот такой почёт.

Я сейчас не помню, как назывались простые военнослужащие строительных войск, но мы назывались курсантами. Командиром нашего учебного взвода был сначала лейтенант Бобошин, только недавно окончивший среднее военно-строительное училище. Он всего на пару лет был старше меня и был хорошим, добрым человеком, а в армии такие не приживаются, и его вскоре отправили в обыкновенную вч.

Но первый месяц он с нами работал.

Однажды по плану он и его коллега, с нашим и ещё одним взводом провели лыжный пробег по зимней тайге. Мороз был градусов 10-15. Нам выдали лыжи, в которых мы побежали, а оба офицера остались стоять на опушке леса, в хромовых сапожках, ожидая нашего возвращения. Они нам сказали, что пробег рассчитан максимум на один час, и чтобы мы бежали по накатанной лыжне. Мы съехали с горки и углубились в лес.

Это был наш первый выход за пределы части, и мы, хотя находились в закрытой зоне, почувствовали иллюзию свободы. А лес был необыкновенно красивым. Я его вижу сейчас, но описывать его не могу, не хватает в моём лексиконе слов для эпитетов. Лучше обратиться к Пушкину:

Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит; Прозрачный лес один чернеет, И ель сквозь иней зеленеет, И речка подо льдом блестит.

По мере углубления в лес у меня разбегались в стороны глаза от необычайной красоты и приходилось вертеть шеей, чтобы успеть всё увидеть. Хотелось идти медленнее, но сзади напирали лыжники которым такой лес был не в диковинку, а обогнать меня было проблематично, так-так ширина "проезжей части" не везде была пригодна для обгона.

Но всё-таки меня обгоняли, чему я не препятствовал, и я всё дальше оказывался в хвосте растянувшейся по тайге вереницы лыжников. Но вот я заметил не очень разбитую лыжню, уходящую в сторону, по которой прошли всего два-три человека. Я пошёл по этой лыжне и когда оглянулся, то увидел за собой нескольких ребят из нашего взвода.

Запомнил двоих: Кутейникова, симпатичного белобрысого и немного заикающегося мальчишку из средней России, избранного нами комсоргом взвода и Щапова, коренастого, небольшого роста сибиряка, как и я женатого, и готового полезть в драку, когда его изводили тем, что подначивали его порядочностью оставленной дома супруги. В этой связи хочу сказать, что в подобных молодых коллективах, тем более нашего воспитания, нельзя показывать свои слабости вроде раздражения на шутки и подначки, брезгливость, боязни насекомых или лягушек. Иначе ты становишься объектом всевозможных издевательств, внешне безобидных, а на самом деле жестоких. Тебе могут подложить в постель червя или лягушку, узбеку обязательно положить свиное сало, даже если есть говядина и многое другое, о чём даже противно вспоминать.

У Щапова это кончалось слезами. Я как мог его успокаивал, просил его не обращать внимание. Но это продолжалось всё время хотя и реже.

За ними шло ещё человека четыре. Моё состояние было по-детски восторженным, и я потерял ощущение времени. Ели приветствовали нас своими мохнатыми, покрытыми снегом лапами. Когда кто-нибудь ударял палкой по их стволу, снег осыпался и снежинки блестели на солнце создавая серебряный дождь, подобный тому, когда во Франкфурте на праздники делают фейерверк.

Такой же фейерверк из снежинок устраивали белки прыгающие с дерева на дерево. Мы радовались, как дети когда видели белок. Только сибиряк Щапов объяснил нам, когда кто-то предложил постоять или тихо идти, чтобы какой-то зверь вышел на нас, что у зверей есть своё оповещение против охотников. И показал на сороку, которая сидела на верхушке ели и радостно кричала на своём сорочьем языке: "Идут, идут!" Действительно, она всё время перелетала впереди на с дерева на дерево так, чтобы мы всё время были в её поле зрения. Кое-где к деревьям были прикреплены таблички, запрещающие собирать в лесу грибы и ягоды. Причина запрета не указывалась. Но я догадался -