"Служба в потешных войсках ХХ века" - читать интересную книгу автора (Отян Анатолий)

После запрета

Все попытки Отяна дотянуться до прибора не увенчались успехом и он, прикрыв голову правой рукой от возможного удара, левой дёрнул за кольцо, раскрывающее ранец парашюта. Но прошло пару секунд, а падение продолжалось. Тогда он подумал, что произошло затенение вытяжного парашюта и покачался с боку на бок, пытаясь его сбить со спины. Никакого результата. Он повернулся и увидел высоко от себя вытянутый чехол, на котором что-то чернело и понял, что прибор оборвало от ранца и он шлангом захлестнул стропы у выхода их из чехла и не даёт возможности куполу из него выйти.

На земле в этот момент внимание всех было приковано к падающему и стремительно приближающегося к земле парашютиста. Вот он всё ближе и ближе к земле.. Скорость падения пятьдесят метров секунду, высота 100 метров, пятьдесят… Всё!!! Мгновение и…

Отян потерял чувство времени и продолжал пытаться раскрыть купол .Испуга не было, и он был занят работой. Он хотел дотянуться до строп, но его взгляд упал на землю, и он увидел стебельки травы!!!

Да, каждый в отдельности, как при ближайшем рассмотрении.

Сейчас Отян живёт на высоте пятидесяти метров над землёй, и выйдя на балкон, не может рассмотреть стебли листьев. Но он знает, что зрение во время прыжка обостряется, сила увеличивается многократно!, а запасной парашют раскрывается за пятьдесят метров.

Всё, опасность уже миновала и прошла через красную черту и осталось только мгновение до спасения. Правая рука автоматически схватила кольцо запасного парашюта, рванула его изо всей силы, мелькнуло белое облачко шёлка запаски, сильный динамический удар от раскрытия купола, на котором нет чехла, и через полсекунды земля..

Испуга не было. К нему бежали ребята, поздравляли с рождением и все наперебой говорили, что уже всё, но вдруг чудом увидели, что буквально у земли раскрылась запаска. Они больше радовались, чем Отян, потому что он ещё не осознал всего, что с ним сейчас произошло. Посмотрел на лежавший красный чехол с лежащим на нём прибором и сказал:

– А кукушка чуть не оказалась права.

– Какая кукушка? – спросили его.

– Та это я так.

Подбежал Морозов, поздравлял, радостно вытягивая губы и фыркая слюной, как кобыла. Андреев, сам побывавший в десятках ещё больших переделок, испытывая парашюты, улыбнувшись, пожал руку и одобрительно кивнул. На этот раз смерть, сука, прошла мимо. Долго ли мы с ней поиграем в "Кошки-мышки", где она всегда кошка?

Всё, завтра новый день и новые прыжки.

Ночью Бессонов сделал фотографии и раздал их ребятам. На фотографиях, сделанных сразу после отделения, видны оба спортсмена, уже лежащих на потоке, Отян слева, а Козлов справа с характерной для него согнутой в колене правой ногой. Приборы обоих находятся ещё в кармана с правой стороны парашюта.

Когда Володя, довольный удачным необыкновенным снимком, показал его Морозову, тот спросил его, почему Отян. и Козлов так близко.

Бессонов, зная, что того можно запросто обдурить, объяснил, что при фотографировании произошло наложение объектов друг на друга. Тот проглотил, что дали. Андреев, увидев снимок, покачал головой, улыбнулся и ничего не спрашивал. Он всё понял, но настолько был тактичный и порядочный человек, что раз ничего не говорят, то и спрашивать не надо.

Казалось бы, всё закончилось. Но перед самыми соревнованиями, полковник Щербаков, подписывая "Личные книжки учёта парашютных прыжков увидел, что в записной книжке Отяна записано: 385, 19.07.60. Задержка 30 секунд, парный (Ю.М.Козлов) ПЗ, 2200, Ан-2.

Аналогичную запись сделал и Козлов. Щербаков всё понял.

Он немедленно собрал Тульскую команду и перед строем объявил.

– За выполнение несанкционированного прыжка, при котором Мастер спорта Отян (эти слова он произнёс с ехидством, (ему не свойственным), чуть не погиб, объявляю Отяну и Козлову двадцать суток ареста на двоих, с отбыванием на гауптвахте. Можете разделить наказание по мере вины каждого сами. Толи один отсидит двадцать суток, толи разделите пополам или по другому, дело ваше. Отсидите после соревнований. Понятно, Козлов и Отян?

– Так точно.

– Разойдись и можете быть свободны, то есть займитесь своими делами, – и ушёл.

– Теперь, Толя, чтобы нам не сидеть на губе надо хорошо выступить, – сказал смеясь Козлов, и они об этом сразу забыли, так как завтра уже начинались соревнования.

После прыжка Отян обнаружил у себя на правой руке, на тыльной стороне ладони ссадину. Вначале он не мог понять откуда она, но после осмотра ранца запасного парашюта обнаружил, что у него порваны две резинки, которыми прижимается кольцо и одновременно они растягивают ранец для быстрого раскрытия. В обычных условиях я пытался порвать такую резинку руками, но не смог этого сделать, а в условиях опасности порвал две! Точно так порвал две резинки при раскрытии запасного, парашюта Гена Федосимов, хотя он был немного слабее Отяна.

Сегодня 31 июля 2005 года. Ровно 45 лет тому назад открылся третий чемпионат ВДВ по парашютному спорту. Его приурочили ко дню Десантных войск, которым тогда исполнилось 30 лет. Страна в целом не знала ещё этого праздника, он даже не был помечен в календаре и официально все парашютисты отмечали свой день 18 августа, во время празднования Дня Авиации, утверждённого ещё в годы правления Сталина. Но в десантных войсках с подачи И.И.Лисова его уже начали отмечать.

Вначале было официальное открытие на аэродроме Хомяково, затем устроили показательные прыжки силами сборной ВДВ, которая, впервые в истории парашютизма устроила стрельбу из автоматов Калашникова после раскрытия парашютов. Хотя, как понимают настоящие вояки, в этой стрельбе нет никакого смысла. Десант, выброшенный на голову противника, будет уничтожен ещё в воздухе, если, конечно, десант не дивизия, а противник не взвод. Как и всякая показуха, стрельба в воздухе холостыми патронами, рассчитана на некомпетентных зрителей и такое же некомпетентное высокое начальство, которым СССР, Россия всегда были укомплектованы под завязку.

В два самолёта Ан-2 посадили двадцать человек с автоматами и двумя магазинами холостых патронов и дали команду после раскрытия парашютов и сигнальной ракеты, выпущенной с земли, открыть стрельбу очередями. Отян не участвовал в этой показухе (у него и ещё трёх членов дивизионной команды была другая задача – на позже) и побежал встречать ребят, которые приземлятся после стрельбы. Понимая, что отстрелянные гильзы будут падать вниз и могут ранить находящихся внизу, он и ещё несколько человек сложили в несколько раз парашютные сумки, чтобы накрыть ими голову во время стрельбы.

Самолёты вышли на курс, парашютисты выпрыгнули из самолётов, открыли парашюты, и в воздух взвилась ракета. Сразу началась стрельба, но она на земле слышалась негромким треском и не произвела ожидаемого впечатления. Патроны сыпались вокруг Отяна и один упал на голову, прикрытую сумкой. Не будь её черепушка могла быть повреждена. Но у одного из ребят выпал из рук пустой магазин (рожок) от патронов, и вращаясь, издавал прерывистый вой, схожий с воем сирены. Зрители не поняли, откуда исходит этот сильный, неприятный звук и подумали, что устроен он специально для устрашения противника. Позже пытались повторить звуковой эффект при помощи патронного магазина, но почему-то не получалось.

Возле Отяна приземлился Коля Соболев. Отян начал дурачиться, изображая из себя противника, стреляющего по нему, но увидел, что у Соболева разбито в кровь лицо и принялся помогать ему освободится от парашюта. Оказалось, что в момент приземления, никак не закреплённый автомат, лежащий на запасном парашюте и на ремне, державшийся за шею, ударил Колю по физии, разбил нос и губы. Подбежала ещё девушка Марина из Витебской дивизии, прозванная Отяном Лисичкой за остренький нос и славное личико, и она вместе с Отяном оказала Соболеву первую помощь. К счастью, зубы у него оказались целы, а опухшие губы на следующий день пришли в норму.

Наверное, показуха со стрельбой понравилась начальству и проводится она по сей день. Больше того, на десантном сайте в интернете расхваливается такой метод ведения воздушного боя и рассказывается, как крепить автомат, чтобы сохранить своё лицо.

Следующая часть праздника проходила в Тесницких лагерях и состояла из групповых упражнений, некоторых приёмов рукопашного боя, гимнастических упражнений и т.д.

Но гвоздём программы должен был стать по замыслу устроителей групповой парашютный прыжок на воду с малой высоты.

Выполнять его поручили группе из команды Тульской дивизии.

Полковник Щербаков посоветовался с Отяном, как эффектней и красивее сделать довольно сложный по тем временам прыжок, и кто войдёт в группу.

Сложность прыжка состояла в том, что озеро было малых размеров: примерно 40-45 метров в ширину и метров 80 в длину, а прыгать предстояло с высоты 300 метров, что по всем инструкциям не разрешалось. Но что значили инструкции для тех, кто их и утверждал.

Разрешение на их нарушение дал, наверное, тот кто их утверждал генерал Лисов.

Малая высота нужна была для большего эффекта, чтобы зрителям было видно всё: от отделения парашютистов от самолёта до приводнения, а это тоже накладывало некоторые сложности и создавало определённый риск.

Надо сказать, что при открытии Тесницких лагерей этого сезона, была попытка прыжка на озеро. Его поручили выполнить Козлову с обычной высоты – 600 метров и на хорошо управляемом спортивном парашюте Т-2, но Юра в озеро не попал, и очень переживал от этого.

Отян немного обиделся, что ему тогда не поручили прыгать вместе с Козловым, но логика начальства бала ему понятна. Козлова уже знали как спортсмена – парашютиста, тем более что он был настоящим десантником: служил рядовым в стрелковом полку – миномётчиком.

Но что-то не получилось с расчётом и, к неудовольствию зрителей и начальства, прыжок не удался.

Сейчас Отяну было приятно, что оценили его мастерство и именно его поставили старшим группы, фактически ответственным за проведение мероприятия.

Отян взял в группу Козлова, Шапкина, Федосимова.

Взлетали с площадки Хомяково, от которой лёту было минут семь.

Прыгать предстояло с парашютами Пд-6р. Это были круглые купола из перкаля, но с шёлковой кромкой. Парашюты были безотказные, без чехлов, открывались быстро, и для гарантии лучшего открытия Отян решил привязать купола обрывной стропой к вытяжному фалу. Это тоже противоречило инструкции, но Отян решил никого не спрашивать. У него было опасение, что обрывная стропа может немного дальше протянуть совсем лёгкого Гену Федосимова (Федоську), но те преимущества, которые она давала, перетянули в сторону её применения.

Открыли дверь, положили у ног запасной парашют, заменявшего пристрелочный, к которому привязали парашютную сумку с песком, служившему балластом. Пролетая над озером, точно на его средине выбросили запасной – пристрелочный и увидели, что он только перелетел озеро, упал позади зрителей. Ветер дул слабый, поперёк озера, что вносило ещё одну сложность в прыжок, потому что если бы он дул вдоль озера, то вероятность успешного попадания была бы намного выше.

Самолёт лёг на боевой курс. Нервы у Отяна напряглись до предела.

Он чувствовал в этот момент каждую частичку своего тела. Движения были скупы, и абсолютно выверены. И не от страха, а от ответственности. Такое волнение с ним каждый раз происходило во время особо ответственных прыжков. Оно заставляло собраться и делать только необходимое, не отвлекаясь на сторону. Так ведёт себя охотничья собака, почуяв зверя и став в стойку. Она вся замерла от напряжения, и только кончик хвоста выдаёт его. Самый тяжёлый в группе Виктор Шапкин и должен был прыгать первым. Подлетели к расчётной точке:

– Витя, пошёл, – крикнул Отян и сразу выпрыгнул за ним. Посмотрел на свой раскрывающийся купол и увидел уже отделившегося от самолёта Юру и отделяющегося Федоську. Он только оттолкнулся от борта, и Анатолий хотел посмотреть на его раскрытие, но услышал резкий динамический удар от своего раскрытого парашюта. Дальше смотреть было некогда, он перебросил, как положено при прыжках на воду, запасный парашют за спину, осмотрелся и увидел, что его несёт прямо на центр озеро. Глянув на Шапкина, крикнул:

– Витя, притормози.

Но тот и без команды видел ситуацию и так хватанул за стопы своими ручищами, что купол сразу просел и подался назад, а Козлов тоже чуть корректировал и нормально готовился к приводнению. Отян глянул вниз и увидел, что солдат, управляющий лодкой, подплывает прямо под него, к точке его приводнения. Не хватало ещё покалечиться об лодку, и он гаркнул:

– Не подплывай под меня! – и потянул за лямки, уводящие его в сторону от лодки.

Плюхнувшись в воду рядом с лодкой, в которой сидел и Звягинцев, Отян посмотрел в сторону беспокоившего его Федоську и увидел, что тот изо всех сил пытается дотянуть до озера, и не будь на его пути высоченной берёзы, достиг бы воды. Но Гена ногами зацепил верхушку берёзы, просел вниз и купол накрыл всю берёзу, как бы демонстрируя свою белоснежную красоту на фоне зелёного леса. Вышедши из воды, Отян огорчался, что Федосимову не удалось приводниться, но подошёл Щербаков, поблагодарил за хороший прыжок, а на сетования по поводу Федосимова сказал со свойственным ему юмором:

– То, что он приберёзился, даже лучше. Зрителям это понравилось и подчеркнуло вашу ювелирную работу.

Подошли ребята из сборной:

– Ну, вы молодцы. Мы здесь волновались, наверное, больше вас, потому, что среди зрителей смеялись и говорили, что они уже видели подобные фокусы, которые не удавались. А потом встретили вас восторженным гулом и аплодисментами.

– Я не слышал аплодисментов.

– Зато я слышал на берёзе, – сказал подошедший и смеющийся Федоська.

Гена был детдомовец, и его отличительной чертой была постоянная весёлость. Он никогда не унывал, а свои неудачи всегда подавал, как шутку.

Соревнования начались с прыжков на батуде, и туляки сразу стали лидерами.

Ребята из других команд только посмеивались:

– Подумаешь, батуд. Посмотрим, что они на прыжках покажут.

Они явно бравировали, так как уже знали, что команда отлично подготовлена.

Следующим упражнением был комбинированный прыжок с высоты 1000 метров, и Тульской команде пришлось открывать соревнования, прыгая первыми. Отян и в команде решил прыгать первым, как говорили, "на мясо". Это было довольно рискованный, но самый на его взгляд, правильный шаг, так как пускать менее опытного спортсмена, значит рисковать пристрелкой. Он мог действовать неправильно, приземлиться неудачно, а в самолёте могли подумать, что изменились погодные условия. А опытных не хотелось посылать на мясо, потому что у них был шанс выполнить нормативы Мастера спорта. Прыгали с парашютами ПД-47, так как на Т-2 был временный запрет, что ещё больше усложняло задачу, потому что относ был очень большой, отделяться пришлось почти над домом отдыха.

Отян показал неплохой результат, а за ним зачётные очки принесли и семь других членов команды.

Но во время прыжков получил серьёзную травму Изя Оршанский. Тогда ещё только у сборной СССР была мягкая специальная обувь, а все остальные спортсмены прыгали, кто в чём мог. Тульская команда прыгала в выданных им лыжных ботинках.

Изя и кое-кто ещё подрезали внутреннюю часть каблука наискось, чтобы создавалось торможение на скользкой траве. Но при приземлении каблук, прибитый гвоздями, оторвался и пропахал Изе ногу от средины бедра до ягодицы и в ней остановился, сделав страшную рану. К врачу он не обратился, и сам каждый день делал себе перевязку, а рана к тому времени начала сильно гноиться. Обратиться к врачу – значило выбыть из соревнований, поставив под угрозу результат всей команды.

Можно только удивляться мужеству и воле Оршанского, что, терпя неимоверную боль, он продолжал участвовать в соревнованиях и прыгал ничуть не хуже других. Тульская команда по всем без исключения упражнениям заняла первое место, далеко опередив все команды. Такого ещё не было. И вот наступил последний день соревнований: групповой прыжок с задержкой раскрытия парашюта на 20 секунд и с последующей точностью приземления, которая не замерялась в метрах, а была важна, так как команда должна была собрать парашюты, сложить их на центр круга и потом бежать пятикилометровый кросс, неся вещмешок с положенным в него песком и автомат Калашникова.

Для Отяна такое упражнение было не под силу. Пять километров и без груза он пробегал с трудом, а тут груз и автомат. Конец света.

Члены команды решили, что песок они разберут по своим вещмешкам, а автомат вызвался нести Изя. Отян хотел сказать, что ему с его раной будет тяжело, но Оршанский не дал ему даже закончить.

– Толя, я сказал, что возьму автомат, и точка.

Кроме того, решили, что Шапкин и Иванычев соберут парашют Отяна, он побежит вперёд и его догонит команда.

Прыжок прошёл удачно. Отян убежал вперёд, но через несколько минут его догнала команда, и они бежали плотной группой, помогая друг другу. Время, прибежавшего последним к финишу считалось результатом всей команды. Бежать всем было тяжело, но Отян видел как Оршанский, бежал с двумя автоматами с отрешённым от реальности лицом, методически перебирая ногами. Руки его оттягивали ремни, затрудняя дыхание.

Отян понимал всю двусмысленность своего положения, будучи лидером в команде, и ради её победы шёл на собственное унижение, принимая помощь других и рискуя даже их здоровьем. Он два раза обратился к Изе с просьбой вернуть автомат, но тот только отрешённо мотал головой и как робот продолжал бежать.

Когда добежали до финиша, Изя с белым лицом стал падать в обмороке. Ребята подхватили его и показали врачу рану на ноге Оршанского.

Врач, увидев рваную, гниющую рану, от которой уже клочьями отвисала кожа, разразился такими ругательствами в сторону всей команды, Отяна и Изи, что передать их на бумаге просто невозможно.

Он здесь же сделал ему инъекцию и срочно отправил в медсанбат. (Через несколько дней Изя вернулся в команду).

Щербаков построил всех членов команды и ещё до объявления судейской коллегией официальных результатов, поздравил всех с победой, сказав при этом, что для Козлова и Отяна объявляется амнистия за тот прыжок, и после соревнований все поедут домой на 10 суток. Члены команды: Выходцев, Звягинцев, Козлов, Иванычев, Отян.

Федосимов, Шапкин и выступающие личниками Горбенко, Карпенко, старлей Трофимов, Чернец и Шарапов гаркнули:

– Служим Советскому Союзу!

Все перечисленные спортсмены, кроме Горбенко и Чернеца, показавшие неважные результаты, остались тренироваться в сборной команде ВДВ к предстоящему первому первенству вооружённых сил СССР по парашютному спорту.

Абсолютным чемпионом ВДВ 1960 года стал Олег Рудольф, которого Отян знал ещё по Украине. Он вместе с Валерой Шелухой были спортсменами Одесского Аэроклуба.

Рудольф был высоким, светлым, красивым парнем с лицом похожим на одного из знаменитых литовских актёров, а Шелуха невысоким, смуглым с острым носом парнем, и очень хорошим характером. Он служил в ВВС и на следующих соревнованием будет соперником и Отяна и Рудольфа.

На предстоящие соревнования ВДВ выставляли восемь команд по четыре человека каждая, и команду женщин. В женской команде лидером была Светлана Власова, девушка из Витебска, Инна Иванова, жена Олега Рудольфа и ещё несколько девушек из разных городов и дивизий.

Команды были укомплектованы таким образом, что в первых трёх были самые сильные спортсмены. Тульские спортсмены вначале сборов прыгали с одного самолёта и только к концу сборов разбили их по командам.

Прыгали на площадке Хомяково, но к концу сборов стали тренироваться на аэродроме Мясново, чтобы к нему привыкнуть, потому что соревнования планировали провести именно на нём. Каждый аэродром имеет свои особенности по ориентирам, воздушным потокам, что в то время из-за несовершенной парашютной техники имело большое значение.

Пока прыгали на Хомяково, жили в Тесницких лагерях. Прыгали по два прыжка в день, тренировались в стрельбе из пистолета Макарова, что тоже входило в программу соревнований. Но всё это составляло для молодых людей довольно незначительную нагрузку, и они в свободное время развлекались, как могли.

После теплых летних дождей в лесу появилось много грибов. Кто-то предложил взять по пути в столовую парашютные сумки и набрать в них грибы. До столовой было метров четыреста, и на этом расстоянии набрали несколько сумок и отдали поварам в столовую. Таким образом, все несколько дней отъедались грибами.

Однажды, возвращаясь со столовой, увидели белку, и кто-то предложил поймать зверька. За ней начали гоняться, но она, перепрыгивая с дерева на дерево, уходила от преследователей. Им бы оставить её в покое, но коллективный азарт и нездоровое возбуждение овладело всеми, и они с криком и гиканьем носились по лесу, распугивая всех его обитателей. Даже сороки разлетелись и не трещали, предупреждая остальных птиц и зверей о надвигающейся опасности. Никто не представлял, как можно поймать белку, можно ли её брать в руки, а если поймают, что с ней делать и где её держать.

Когда она спрыгивала на землю, ей пытались отрезать путь к густому лесу и таким образом загнали её на высокую берёзу посреди большой поляны. Дерево окружили кольцом, а белка высоко сидела на ветке и смотрела сверху на толпу идиотов с беличьим презрением. Но своим презрительным отношением ещё больше разожгла преследовательский азарт и Толя Казаков, парень из Краснодара полез на дерево. Он поднимался всё выше, рискуя сорваться с дерева, а белка поднялась на самую вершину и следила за ним. Казаков уже так высоко поднялся, что тонкие ветки могли обломиться и ему стали снизу кричать, чтобы он не лез выше, но когда он протянул руку к вершине, белка оттолкнулась и с двадцатипятиметровой высоты с расставленными в сторону лапками и с распушенным хвостом полетела вниз, на землю.

Она летела на Бессонова, и он поднял уже руки, чтобы схватить её, но в последний миг, примерно на высоте семи метров, белка, управляя хвостом полетела горизонтально, перелетела через Володины руки, громко шлёпнулась о землю и убежала в лес на другие деревья.

Всем бы успокоится и уйти восвояси, но, не сговариваясь опять побежали за белкой. Когда загнали белочку на очередное дерево, появился незнакомый майор с ружьем и выстрелил в неё. Она, простреленная дробью, оттолкнулась от ветки и уже бездыханная, боком упала на землю. Все оцепенели. Никто не хотел её убивать, а майор, явившийся неожиданно, как дьявол, совершил убийство. Он поднял коричнево – жёлтый комочек с земли. Несчастное животное лежало у убийцы на ладони с выпученными глазами и ртом оскалившимся двумя жёлтыми зубами.

Всё было так непристойно и нелепо, что толпа не разговаривая и не задавая друг другу никаких вопросов, молча, с опущенными головами, понесла свой грех в расположение своего жилья.

Никто и никогда не вспоминал этого случая. Всем стыд обжигал душу. Наверное, многие из них несут этот стыд и грех до сих пор.

То, что никому из них не удалось схватить белку руками, это их счастье.

Через пятнадцать лет в санатории Немиров, Львовской области, один из отдыхающих привлёк белку себе на руку, чтобы сфотографироваться.

Когда она села к нему на ладони, он схватил её и тут же поплатился.

Белка когтями порвала ему кожу рук и разорвала вены так, что его пришлось везти в районную больницу в Рава Русскую, чтобы делать операцию. Незадачливый белколов на следующий день прибыл в санаторий с руками, перевязанными до локтей.

В каждой дивизионной команде были яркие личности и хорошие парашютисты, многие из которых чуть позже вписали свои имена в историю мирового парашютизма, записанную в Скрижалях ФАИ

(Международной воздушной Федерации). В команде Псковской дивизии ВДВ бесспорным лидером являлся Слава Крылов. В 1959 году на всесоюзных соревнованиях в Краснодаре, куда Отяну не суждено было попасть, Крылов установил мировой рекорд и стал призером чемпионата Союза.

Команда ВДВ в тот год произвела фурор на чемпионате. Володя Бессонов и Роберт Силин тоже стали призерами в разных упражнениях.

Крылов родился в Ярославской области, закончил в Ярославле техникум и прыгал там в аэроклубе. Трудно ручаться за достоверность, но Вадим Тихоненко рассказывал, что после полёта Терешковой в космос, мать Крылова говорила Славе:

– Славка, а ты знаешь, что Валька Терешкова, На…на дочка, в космосе побывала? – на что Слава ей ответил:

– Так весь Мир, маманя знает.

Мать на это только ахнула и всплеснула руками.

Отян потом ещё встречался с Крыловым и не раз говорил с ним по телефону, но не спрашивал его о том, действительно ли тот с одного села с Терешковой. Ведь при отрицательном ответе легенда растаяла бы, а Отяну она нравилась, и он её ярко представлял. Слава был здоровенный парнем, очень сильным и успешно занимался вольной борьбой. Как и все сильные люди, он отличался добродушием, непосредственностью, казался простаком и увальнем, что было далеко не так. Слава в нужный момент проявлял молниеносную реакцию, проявлял ум и честность. Он нашёл себе напарника в лице Шапкина, и они в свободную минуту боролись для удовольствия.

Как-то несколько человек, в том числе Крылов собирались из расположения батальона связи ехать на аэродром Мясново. Когда все уже залезли в кузов грузового автомобиля, Слава, нашедший под домом кустик полевых беленьких цветочков, рвал их, а над ним решили пошутить, и дали водителю команду ехать. Когда машина отъехала на некоторое расстояние, Крылов догнал её, стал залезать через задний борт, Козлов, стоящий прямо у кабины водителя сказал тому быстро:

– Тормози!

Тот резко затормозил, и Слава, не имея никакой опоры, полетел в кузов. Он ударился лицом о его дощатое днище и содрал кожу на лбу, скуле, носу и подбородке. Он потрогал себя за лицо рукой, увидел что кровь поступает по капиллярам не очень сильно, махнул рукой чтобы ехали, достал носовой платок и приложил к щеке. Всем было страшно неловко, что шутка получилась жестокой, они переглядывались и молчали. Слава сидел на корточках в углу у заднего борта и одной рукой держал у лица платок, а второй держал букетик из сорванных цветов и нюхал его. Нахохленный, он походил на обиженного мальчишку, и всем было жалко Славку.

Минут через пять он сказал:

– Меня маманя учила делать людям хорошее и от этого получать радость, а вы, сволочи, радуетесь оттого, что сделали кому-то пакость. Я знаю, вы не скажете мне, кто дал команду тормозить, а то я бы ему ноги повыдёргивал и спички вставил.

– Славик, ну извини нас, ведь пошутить хотели, а шутка получилась дурацкой.

– Ну, чёрт с вами, шутники с завалинки, на морде у вас валенки, – вспомнил он деревенскую поговорку и засмеялся.

Конфликт был исчерпан.

Слава уже тогда был женат, жену звали Тамара, и он остался в армии на сверхсрочную службу в звании сержанта.

Команду Псковской дивизии называли "скобарями". Псковичи во времена строительства Российского флота и Петербурга поставляли стальные скобы, отсюда и прозвище. Среди "скобарей" выделялись ещё два парня: Сергей Гетманов и Слава Балашов. Оба из Саратова, оба небольшого роста, но Сергей блондин, а Слава чёрный как уголёк настолько, насколько мог быть чёрным белый человек. Сергей играл на гитаре и пел, у него был чуть крючковатый нос, он нравился девчатам, а Слава с курносым лицом страшно боялся щекотки, тем самым провоцируя ребят, чтобы его нею пугали.

Сергей на проезжающие большие машины говорил презрительно, растягивая слово по буквам:

– Ссарраай.

Такое сравнение было новым, смешным и ярким, и есть подозрение, что именно от него пошло нынешнее слово "сарай", относящееся к большим автомобилям и проникшее даже в печать.

Незадолго до начала соревнований все команды перевели жить в Тулу, в батальон связи, в котором служил Шапкин.

Разместили всех мужчин в одной громадной комнате на втором этаже.

Прыгали на Мясново возле 110-й Эскадрильи, где служил Отян.

На прыжки ездили на нескольких грузовых машинах. Проезжая под небольшим железнодорожным мостом, на котором всегда ходил пожилой охранник, в фуражке с зелёным околышком и вооружённый винтовкой Мосина образца 189130 года, придумали кричать ему:

– Салага!

Охранники не обращали на них внимания, а они, машина за машиной орали:

– Салага!

Эту манеру кричать под мостом у спортсменов переняли десантники, и рассказывают, что и сегодня десантные батальоны, проезжая под мостом, оглашают окрестности криком:

– Салага!

В воскресенье предоставили всем увольнение в город. Днём сходили в кино, посмотрели кинофильм "Чистое небо" с Евгением Урбанским в главной роли. Фильм завоевал самую высокую награду на Канском кинофестивале – " Золотею Пальмовую ветвь", и потрясал своей правдой при несложном сюжете, в котором советский лётчик попал в немецкий плен, бежал, был пойман, прошёл ужасы концлагерей и после освобождения из плена его в СССР признали предателем и после суда отправили в лагерь. Затем умер Сталин, его реабилитировали, вручили Звезду Героя Советского Союза, и он снова начал летать уже лётчиком–испытателем.

У зрителей сжималась кожа от ужаса, когда лётчик, пьяный, стоя под мостом, говорил своей жене:

– … а они поймали меня и собаками рвали на мне мясо!

Актёр Урбанский так сильно сыграл эту роль, что запомнился навсегда.

К сожалению, через несколько лет он погиб на съёмках фильма "Директор".

Ребята вышли из кинозала ошеломлёнными и долго не могли ничего говорить. Потом почти все отправились гулять в парк.

В парке были гуляния, ребята посмотрели выступление самодеятельности и, проголодавшись, пошли обедать в ресторан. Плотно пообедав, и, изрядно выпив, они уже под хорошим газом отправились на танцы, проходившие почему-то в закрытом помещении. Там было много народа, дым стоял столбом. Через некоторое время к Отяну подошёл Сергей Гетманов и сунул ему в руки фотоаппарат со словами:

– Подержи, а мы со Славкой пойдем поговорим с одним штатским.

– А в чём дело?

– Ты понимаешь, наступил на ногу и не извинился. Мы его сейчас научим, как себя надо вести в приличном обществе.

– Это мы-то приличное общество?

Отян рассмеялся, взял аппарат и увидел, что вслед за Гетмановым и Балашовым вышел Козлов, и тоже пошёл за ними.

Знать бы Отяну, чем закончится "разговор" между Балашовым и пареньком, идущим рядом с ним, воспротивиться бы их выяснению отношений, но жлобская солидарность и антагонизм между гражданскими и военными, существовавший всегда, и выпитая водка задурманили мозги. Отян шел сзади ожидая, что славный десантник Славка Балашов сейчас врежет этому сопляку, который явно не служил в армии и тем самым уже дискредитировал себя как мужчина. Балашов с парнем зашли на неосвещённую аллею, в метрах пяти стояли Козлов и Гетманов и ещё метров семь было до Отяна. До Отяна донёсся звук щелчка, не громче чем клацает замок, открываемой двери. И оппонент Балашова побежал в темноту. Балашов схватился руками за живот и сказал спокойно:

– Серёга, он меня стрельнул.

– Да ты чё?

– А вот.

Слава залез рукой под гимнастёрку, провёл там рукой и показал ладонь. На ней было тёмное пятно.

Ребята повели его ближе к площадке и увидели милиционеров, стоящих рядом с мотоциклом. Объяснили им ситуацию, те посадили Славу в коляску и повезли его в больницу им. Семашко, которая находилась совсем рядом.

Никому не докладывая, все поехали в часть и легли спать.

Разбудили всех ночью. Когда поднялись, увидели стоящих в казарме генерала Лисова, полковника Щербакова, капитана Морозова, ещё каких-то офицеров и двоих полковников в милицейской форме.

– Балашов час назад умер в больнице от потери крови, – объявил страшную новость Лисов и добавил: – Гетманов, ты нужен милиции.

Завтра прыжков не будет.

Забрав Сергея с собой они удалились.

Когда милиционеры привезли Балашова в больницу и там сразу положили на операционный стол, врач спросил у него:

– Кто это тебя?

– Гетманов…, – сказал Слава, потерял сознание, в которое больше не приходил, и умер.

По всей вероятности он хотел сказать, что Гетманов знает, кто стрелял, но уже не успел.

Как разъяснили после вскрытия, у него пулей перебило аорту и желудок. Кровь перекачалась в желудок и наступила смерть.

Похоронили Славу на центральном Тульском кладбище. На похороны приехала из Саратова его мать, толстая простая женщина и, говорили, что на поминках, нею же организованных, напившись, она отплясывала "Барыню". Грустно.

Парня, застрелившего Балашова, поймали в ту же ночь. Милиция сделала засаду в том месте, где произошёл роковой выстрел и через полчаса он явился сам со следами колючек прицепившимся к его брюкам.

А через несколько часов Гетманов и Козлов его опознали, и он во всём признался.

Милиция не могла найти орудие убийства, которое убийца, по его словам, выбросил. Когда его привезли в парк, то он вспомнил, что убегая, повесил на ветку дерева пистолет, который был сделан в виде авторучки им самим на Тульском оружейном заводе.

На суде он рассказал, как выносил детали с завода, как дома доводил пистолет и опробовал его в сарае.

Присудили парню пятнадцать лет строгого режима.

В те времена памятников погибшим в армии солдатам не ставили и на родину не увозили. Перед правительством стояли более "важные задачи".

После всех соревнований, памятник на могиле и оградку взялся изготовить и установить Отян. Ему помогал Шапкин, который у себя в части взял для стоек оградки трубы от лонжеронов списанных планеров.

В эскадрильи Отян попросил сварщика и кислород для сварки. Не с большой охотой инженер эскадрильи пошёл навстречу. Карбид кальция он не дал, и пришлось ребятам ехать на стройку, где им рабочие, услышав для чего нужен карбид, дали им целый мешок и сказали, если что нужно, приходить. Таким же образом, в каких-то мастерских им нарубили стальных полос, а когда Шапкин сбегал для них за бутылкой, то радости и соучастия работяг не было конца, и они ещё нарубили миллиметровой стали на памятник. Электросварки в эскадрилье не было и пришлось всё варить газосваркой, а это гораздо дольше. Через пару недель всё было готово и Отян с Шапкиным и отпросившимся из полка Иванычевым погрузили всё на ЗИЛ и он, с трудом виляя между могил, доехал до места захоронения. Ограду и памятник установили быстро, а назад шофёр выехать не может – тесно. До вечера промучились с автомобилем пока он выехал.

Позже Отян сделал из пластика коробочку, в которую поместил фотографию Балашова и прикрепил к памятнику. Периодически он приходил на его могилу и облагораживал её.

1982 году, через двадцать два года после описываемых событий, Отян ехавший с женой легковым автомобилем в Москву, заехал с в Тулу и подъехав к кладбищу, пошёл посмотреть на могилу своего товарища.

Ещё когда хоронили Балашова, все обратили внимание на могилу возле церкви, стоящей на кладбище.

На большой гранитной плите ещё в девятнадцатом веке написали имя и ранг священника здесь похороненного и слова, завещанные ним для этой надписи:

"Прохожий, остановись и обо мне грешном помолись. Я был таким как ты, ты будешь таким как я".

Эта могила и назидательная надпись были на месте, а на месте захоронения Балашова похоронили других людей и всё там переделали иначе.

Отян постоял и с грустью думал о нас всех:

– Ну почему мы так не уважаем сами себя? Неужели мы хуже других народов, чтящих память о предках, о погибших товарищах и соотечественниках?

Задаёт он себе этот вопрос по сей день. Но ответа на него не находит, или боится признаться себе ответом, в котором будет звучать правда. И опять становится печально.

Открытие соревнований проходило в Туле на аэродроме Мясново.

Недалеко от 110 эскадрильи соорудили трибуну, на которой стояли люди, нет, в представлении молодых ребят, участвующих в соревнованиях, на трибуне стояли Боги. Боги советского и мирового парашютизма. Главной, и во многом загадочной фигурой представлялся всем легендарный Минов. Он считался первым (неофициальным) чемпионом мира, и человеком, много сделавшим для развития парашютного спорта и авиации. Но он попал в тиски сталинских репрессий. После двадцати лет Гулага, ему вернули звание полковника, он стоял на трибуне в военной форме.

Другой исторической и героической фигурой был полковник Романюк.

Парашютист -испытатель, он первый в мире преодолел тысячу прыжков.

По теперешним временам, когда Баранов сделал семнадцать тысяч!!! прыжков, то одна тысяча кажется совсем мало. Отян, будучи в пионерском лагере читал его книгу, помнит некоторые детали до сих пор, смотрел на Романюка так, как сейчас бы смотрел на Льва Толстого.

Романюк был совсем маленького роста и Банников шутя говорил, что он стоптался на прыжках, а раньше был высоким человеком.

В средине, блестя генерал-лейтенантскими погонами, возвышался заместитель командующего ВДВ, а ранее командующий – Маргелов. Об этом генерале ходило и ходит так много легенд, что сейчас трудно отличить правду от вымысла, но именно Герой Советского Союза Василий Маргелов сделал так много для ВДВ, как никто другой.

В строю участников тоже находились исторические, с точки зрения парашютизма, люди. На лентах у многих сияло на солнце так много завоёванных в спорте медалей, и орденов, которыми их наградило государство за ратные и спортивные подвиги, что можно было подумать, что галактика переместилась из космоса на их груди.

Спортсмены жили в Тесницких лагерях в палатках и на прыжки ездили в Тулу на Аэродром Мясново. Гости и судьи жили в Туле, в гостинице.

На следующий день после открытия стали говорить, что Минов уехал чуть ли не со скандалом из-за того, что ему не понравился номер в гостинице.

Соревнования начали с прыжков на батуде и Отян, никогда не делавший заднего сальто, понимая всю ответственность каждого набранного очка, сделал его.

Вот тогда Евгений Андреев и высказал мнение по поводу сильной воли у Отяна. Отян этим очень гордился, хотя сам о себе знал, что с этим качеством у него далеко не всё хорошо.

В первую команду ВДВ вошли Крылов, Силин, Рудольф и Подгорный. У

Отяна результаты прыжков были не хуже чем у них, но его слабой стороной был бег, а командование ВДВ рассчитывало в этом упражнении только на первое место. Вторая команда состояла из Владимира Бессонова, Юрия Кузова, Валентина Кудреватых и Анатолия Отяна. Отян считал, что лучше команда бы состояла из членов его тульской команды, но решал не он.

Перед соревнованиями в парашютных прыжках сделали ознакомительную опрыжку незнакомого для многих аэродрома.

И здесь случилось непредвиденное несчастье. Член второй команды ВДВ, один из лучших спортсменов страны Владимир Бессонов во время приземления попал одной ногой на плечо врача, который подлез под парашютиста. От обиды, что для него соревнования закончились, Володя заплакал. Виноваты, конечно, были организаторы соревнований, что не освободили круг и не обеспечили безопасность приземлений спортсменов. Вынужденный уход или правильнее унос Бессонова из команды ослабил её, и она уже по силе не могла считаться второй.

В команду включили Вячеслава Жарикова, менее опытного спортсмена, который в будущем стал членом сборной команды СССР а затем и её главным тренером.

После первых прыжков на точность приземления в которых Валя Кудреватых неожиданно для всех и самого себя стал чемпионом, сборная ВВС (военно-воздушных сил) стала лидировать в командном зачёте.

В сборной ВВС были очень сильные спортсмены. Достаточно назвать их лидера, абсолютного чемпиона мира 1958 года Петра Островскою, заслуженного мастера спорта подполковника Щербинина, капитана Сахарова и других., чтобы представить потенциал этой команды.

Небольшое отставание по очкам первой команды ВДВ обеспокоило командование и спортсменов предупредили, что после окончания прыжков с ними будет говорить генерал Маргелов. Это для них предстояло быть событием.

В командах ВДВ было десяток спортсменов третьего года службы, которые ждали демобилизации. Им предстояло после соревнований разъезжаться по частям и продолжать пару месяцев служить. Эти два последних месяца службы, как и два первых месяца считались самыми тяжёлыми и кто-то из ребят обратился к Отяну:

– Толя, мы здесь обговорили вопрос о нашей досрочной демобилизации и решили тебя просить…

– Короче можно?

– Попроси Маргелова, чтобы нас демобилизовали досрочно, сразу после соревнований.

– А чего вы сами не обратитесь?

– За себя неудобно просить.

– Но он сегодня, наверное, нас попросит или потребует занять первое место, а если мы выступим плохо?

– Проси тогда при условии хорошего выступления.

– Срослось, как говорит Гетманов.

Перед отъездом с аэродрома команды построили в две шеренги и в сопровождение Лисова и других старших офицеров и тренеров подошёл Маргелов. Он был высокого роста, чуть сутулился. На груди блестела Звезда Героя. Со всеми поздоровался за руку. Во время рукопожатия чувствовались покалеченные пальцы на правой руке. Обветренное мужественное лицо говорило, что Маргелов не кабинетный работник.

Ещё в позапрошлом году он командовал ВДВ, но по какой-то причине его сняли с должности, но оставили заместителем командующего.

Недавно в интернете писали, что сняли его за то, что велел медведя сбросить с парашютом. Тогда в шестидесятых офицеры рассказывали что в тех же Тесницких лагерях была организована пьянка возглавляемая Маргеловым, солдаты привели медведя, устроили с ним борьбу и медведь поранил одну из женщин, жену старшего офицера.

Может это и выдумка, но медведь фигурировал и в других, более невероятных рассказах.

Это и не удивительно. Маргелов и сам напоминал медведя. Большой, смуглый, сильный, свирепый и в то же время добрый, как и говорится о медведе в русских сказках.

Речь его была отрывиста, эмоциональна и те, кто слушал его, понимали её больше интуитивно. Вряд ли иностранец, изучавший русский язык за границей, мог бы понять, что говорил Маргелов:

– Бойцы, десантники, слуште, бля… Эти бля.. лёчки, мать их впере…, суки вырвались вперёд. И вы им, бля… это позволите? А х.. им в горло. Мы должны победить. Поняли, братцы?

– Так точно, – ответили невпопад несколько человек.

– Я спрашиваю, поняли?

– Так точно! -гаркнули все дружно.

– То-то же, сказал Маргелов и продолжал бурчать.

– Птичкам каким-то уступить. Ну и ну, и собрался уходить.

– Товарищ генерал, разрешите обратится.

– Разрешаю, – уже более мягким голосом сказал Маргелов.

– Младший сержант Отян. Если мы хорошо выступим, демобилизуйте наших спортсменов третьего года службы досрочно.

Маргелов чуть склонил голову набок, на лице появилось ехидное выражение как у сельской бабы:

– За себя просишь?

– Никак нет, товарищ генерал, я второй год служу.

– То, что за других просишь, хорошо. Вы только не подведите. Вот этот мудак уходит в отпуск, и я всё сделаю.

О ком он говорил, стоило только догадываться, но все догадались.

Маргелов повернулся к Лисову и спросил:

– Это тот Отян из стройбата, что мы еле вырвали его? – и когда услышал утвердительный ответ опять спросил:

– А как он у нас служит?

– Команда тульской дивизии где он тренер и капитан стала чемпионом ВДВ.

– Молодец, как-то в сторону сказал Маргелов, и глядя уже на Отяна:

– Ты чего патлы отрастил, засранец. Тебе это не в стройбате. Вот прикажу тебя обголомозить е… твою за ногу, тогда будешь знать где служишь.

– Сегодня постригусь, товарищ генерал.

– Ну-ну. Стригись.

И ушёл. За ним и ушла вся свита. Отяна окружили третьегодичники:

Соболев, Лупанов, Подгорный, Оршанский, Бровко, Павловский и кто-то ещё и благодарили его, а он не понимал за что:

– А что я особенного сделал? Сказал несколько слов.

– А не каждый мог Маргелову сказать несколько слов, – заметил Андрюха Бровко, ударяя на слове Маргелов.

Надо сказать, что Маргелов слово выполнил. Сразу по приезду в свои части, все старослужащие демобилизовались Не повезло… только Изе Оршанскому.

Лет через шесть Отян его встретил гуляющим с маленьким сыном на Крещатике в Киеве и спросил, что тогда произошло. Изя ответил, что не знает и добавил, грустно улыбаясь.

– Такое, наверное, моё еврейское счастье.

Говорили, что через несколько лет Оршинский уехал в США.

В абсолютном зачёте вперёд вышла команда ВДВ, но в личном, с явным преимуществом побеждал Пётр Островский. Тренер, а вернее его назвать начальник команды капитан Морозов поручил Отяну поговорить с лётчиками его эскадрильи, которые будут вывозить команду ВВС на ночной прыжок, максимально усложнить им условия прыжка.

Отян взял на себя эту подлую миссию, а потом всю жизнь укорял себя в этом. Но Островский в абсолютно, казалось, безнадёжном положении сумел не только придти к цели, а даже стать в этом упражнении чемпионом. Это был настоящий Бог или чёрт в парашютном спорте с 1958 по 1961 год. У него получалось всё так легко и непринуждённо, как будто он, играя, достигал высоких результатов. В дальнейшем всё изменится и примет очень печальный вид.

Валерий Катков из команды ВДВ сумел занять в ночных прыжках на точность второе место.

Вообще ночные прыжки всегда были интересны спортсменам. В ту прекрасную ночь, команды ВДВ сидели на старте, ожидая своей очереди в самолёт, и пели песни под гитару, на которой играл "скобарь"

Серёга Гетманов. Вокруг них собралось много ребят из других команд и слушали.

Песни были разными. Здесь была песня Вертинского "В парижских ресторанах, кафе и балаганах", которую пел Козлов и шутливая песня со словами:

Особенным успехом пользовалась песня "Армения". Никто не знал, кто придумал простую красивую мелодию и незамысловатые слова:

Темнота ночи с мерцающими огоньками звёзд, гул самолётных двигателей, выхваченные лучами прожекторов силуэты стоявших вокруг поющих ребят, и людей слушающих их, накладывали такой слой романтики на всё происходящее вокруг, что всё это запоминалось на долгие годы и вписывалось в книгу памяти, как лучшие, и одни из самых красивых строк, прожитой жизни.

В конце соревнований разыгрывалось военно-прикладное упражнение с групповым парашютным прыжком на точность приземления, бегом, метанием гранаты и стрельбой по грудным мишеням из пистолета.

В средине соревнований оказалось, что это престижное для ВДВ упражнение первая команда проигрывает. Тогда Морозов подошёл ко второй команде и сказал, что теперь на неё вся надежда. Но Отян понимал, что выиграть это соревнование они не смогут по нескольким причинам. Первая, что он сам был тормозом в беге, а, вторая, что команда была ослаблена отсутствием Бессонова. Но они пообещали постараться.

Результат по точности оказался средним. Отян убежал вперёд, а ребята складывали его парашют, теряя на этом время. И если на первенстве ВДВ такой маневр удался, то сейчас, прибежав на огневой рубеж для стрельбы из пистолета, он был задержан судьями до прихода всей команды. Такое решение судей не согласовывалось с правилами проведения соревнований, но судьи "всегда правы". Подбежавшие ребята и Отян приступили к стрельбе. Отян заметил, что в мишень Жарикова летит земля. Это Слава не то от волнения, не то от усталости часть своих пуль пустил в землю. Конечно вторая команда не заняла первого места, но никто никого и не упрекал.

Соревнования закончились. В тульском гарнизонном Доме офицеров вручались награды.

Зал был полон. На стенах развесили результаты соревнований. Возле сцены висел, написанный громадными буквами, список десяти лучших спортсменов-парашютистов Вооружённых сил. От ВДВ там стояли только две фамилии: Крылов и Отян.

Это отметили, и с гордостью за своего сослуживца говорили офицеры 110 тульской эскадрильи.

Отян понимал всю условность такого ранжирования. Многие спортсмены, стоящие в списке позже него, были ничуть не хуже, просто результат соревнований сегодня расставил их на такие места. Чемпион – вот кто, по его мнению, всегда лучший, если только не было грубого судейства или подтасовывания результатов. Правда, в парашютном спорте это делать сложно.

Вначале генерал Маргелов вручил медали за первое место команде ВДВ. Когда дошла очередь Каткова получать награду за второе место за ночной прыжок, Маргелов пожимая ему руку вместо слов поздравления сказал:

– Ты чего, мать твою перемать, надел такую выцветшую гимнастёрку?

Валера что-то пробормотал в ответ, а в зале раздались аплодисменты. Никто, безусловно, не слышал крепких выражений Маргелова, и Каткову стало смешно, но он только улыбнулся. Маргелов своей покалеченной рукой так сжал руку Валерию, что тот скривился.

– Ты чего смеёшься мать твою перемать.

– Виноват, товарищ генерал.

– То-то же, иди.

В зале опять аплодировали. Значит, особо ценную награду получал десантник Катков раз его так долго поздравляет сам Маргелов.

После соревнований всем дали отпуск, и Анатолий, приехавший в отпуск домой удивился, что когда он ночью приехал, Эмма не спала и ждала его с горячей водой для мытья (жили на квартире без удобств) и ужином.

– Как ты знала, что я приеду? Я ведь не сообщал.

– А я в газете читала о соревнованиях и подсчитала время приезда.

И видишь правильно Серёже было уже полтора года, поначалу он отстранился от отца, но через несколько минут уже щебетал у него на руках.

Десять отпускных дней пролетели мгновенно и Анатолий первого октября прибыл в свою часть.

Когда он уходил на сборы, то отдал ключи от склада старлею Алышеву, который был недоволен его уходом и бурчал, принимая ключи, что зачем ему эта нагрузка, ему мол, не платят за неё. Отян промолчал, уже привыкший к его бурчанию, не говорить же тому, что он получил деньги, хотя и небольшие, за прыжки, приписанные ему, и что он не бурчал когда получал у начфина деньги.

Наверное, он надоел командиру и ему прислали человека заменяющего Отяна в должности укладчика парашютов.

Почти полгода Анатолий не был в части, хотя всё это время имел с ней плотную связь и знал всё, что в ней происходит.

На его место прислали из строевой части человека, который был мастером на все руки и кроме этого обладал качествами Швейка, Тёркина и многих других литературных героев, включая и Чёнкина.

Его фамилия имя и отчество составляло, странно звучащее сочетание татаро – немецкой смеси, но произносилось Отяном как заглавие к поэме называемой "Шагиахметов Эрнст Шагисултанович".

К сожалению, автор не обладает поэтическим даром и не может написать о нём поэму, и хотя он не менее других заслуживает, чтобы о нём написали роман, уделяет ему пару страниц в этом повествовании.

Шагиахметов родился от смешанного брака татарина с русской. Отец его был убеждённым коммунистом и дал имя своему сыну в честь лидера немецких коммунистов довоенных лет – Эрнста Тельмана.

Ниже среднего роста, с немного раскосыми, всегда смеющимися глазами и чуть выступающими скулами, он был из того типа людей, которые быстро сходятся с людьми благодаря тому, что всегда приходят на помощь в мелких и крупных делах. У кого-то что-то упало – он поднимет так быстро, что тот не успеет нагнуться, кто-то поднимает что-то тяжёлое – подставит плечо, или проголодался – поделится своей пищей. Хохотун, плясун, гармонист – он был душой в любой компании.

Брался за любую работу и для старшины был незаменимым работником.

Что-то покрасить, – пожалуйста, сдать в прачечную белье, – пожалуйста, и т.д. Благодаря этим качествам, он всем оказывался нужен. Называли его Эдик или Джага, по имени бандита из первого, увиденного нами индийского фильма "Бродяга", так как он неплохо пел песни из этого фильма, подражая индийцам.

Только и слышали:

– Эдик, помоги!

– Джага, подай!

– Шагиахметов, пора ехать в прачечную.

Но Шагиахметов Эрнст Шагисултанович шкодничал как никто другой.

В часть прибыло пополнение первогодками и среди них был маленького роста, с препротивной физиономией, с фиксой (фальшивый вставной зуб, придающий его обладателю блатной вид), ну, в общем, ничтожный солдат по фамилии Замятин, который просил других ребят писать от его имени знакомым "по переписке" девушкам. Он диктовал:

"Любимая моя, служу я хорошо, до обеда оружие чищу, а после обеда аппарат завожу". Аппарат – прожектор на автомобиле ЗИС-5, времён войны, необходимый для освещения взлётной полосы при ночных полётах.

Он кривил при разговоре морду и говорил сквозь зубы. Был трус, но мог угрожать, хотя его серьёзно никто не принимал.

В один из вечеров Шагиахметов подошёл к Замятину и предложил тому выпить. Замятин обрадовался, выпил сто грамм водки и ходил хвастался по казарме:

– Я с Джагой оприходовал бутылку и балдею как бегемот в болоте.

Все посмеивались над ним, догадываясь о происхождении ста грамм.

Утром, перед завтраком, Замятин поднял крик:

– Где мой бушлат, где мой бушлат?

К нему подошёл Шагиахметов и тихо на ухо:

– Ты не ори. Вчера пил? Пил. А за какие деньги? Ты пропил свой бушлат. Вот висит старый, замасленный – одевай. Замятин одел чуть не плача бушлат и поплёлся в строй. На вопрос старшины, где чистый бушлат, Замятин отвечал, что запачкался.

Старшина обязал Шагиахметова сдавать в дивизионную прачечную грязное бельё, что тот проделывал не без выгоды для себя и старшины.

Эдик брал списанные на ветошь простыни, ремонтируя их таким образом, что из десяти получалось, пять лишних, и сдавал всё это в прачечную.

Женщинам, работающим в прачечной, он отдавал одну простынь и просил их возвращать ему только новое бельё, что они и делали, и старшине отдавал на одну простынь больше, чем тот был очень доволен. Таким образом, Шагиахметов имел три новых простыни, которые он продавал местным жителям, знающих этого вороватого коммерсанта.

Наверное, на гражданке он стал или богатым человеком или сел в тюрьму. Сейчас молодые люди с коммерческой жилкой стали богачами, а при советской власти их даже расстреливали.

Зимой Отян принял караул, на одном из постов находился наш герой.

Он охранял самолёты. Отстояв первых два часа на боевом посту, он отпросился под каким-то предлогом на несколько минут сбегать по делам. Отян разрешил. Погода была с обильным снегопадом, патруль в район Мясново не заходил, а если бы и зашёл, то всегда можно объяснить, что бегу по делам службы в соседнюю часть.

Но в назначенное время он не пришёл, Отян стал волноваться. Но никаких действий предпринимать не мог, и оставалось только ждать.

Прошло уже почти четыре часа, Шагиахметову пора заступать на пост, и он заявился, смеясь и напевая песню и такой пьяный, что ему нельзя не только идти на пост с оружием, а даже появляться в казарме.

Оказалось, что он зашёл на свадьбу к знакомым людям (было воскресенье), сыграл на гармошке, спел, сплясал, его накормили и напоили. Отян сказал парню, недавно отстоявшему свой пост, чтобы тот пошёл отстоять за Шагиахметова, но тот резко воспротивился. Отян не знал, что делать и ребята уболтали его отвести Шагиахметова на пост, а там он протрезвится. Отян сдуру согласился. Они взяли его автомат, сумку с противогазом и двумя рожками с патронами к автомату, и пока он ещё мог переставлять ноги, отвели его на пост "охранять" самолёты. До их стоянки было метров 400-500, так что пришли назад они со сменившимся часовым через полчаса. Через некоторое время заваливается весь заснеженный, в тулупе и без шапки "часовой", при котором отсутствовал главный атрибут часового – автомат Калашникова с двумя магазинами. На вопросы где он дел автомат, Шагиахметов мычал и показывал рукой куда-то в сторону. Это уже могло плохо закончиться для всех. Ребята уложили его на нары, предназначенные для отдыха, а Отян вместе с разводящим побежал по снегу, боясь, что автомат припорошит падающим снегом, и они его не смогут найти. К счастью, автомат и рожки с патронами лежали недалеко и подобрав его, они быстро вернулись.

Но волнения на этом не закончились. Раздался свисток часового, охраняющего караульное помещение, Отян вышел и о Боже, караул приехал проверять дежурный по дивизии подполковник. Он Отяна узнал в лицо, тот его поприветствовал и доложил:

– Товарищ подполковник, за время моего дежурства никаких происшествий не произошло, – (в голове металось: пьяный Шагиахметов, пост без часового, вдруг даст команду поднять караул в ружьё). -

Начальник караула, младший сержант Отян.

Подполковник зашёл в караулку, заглянул в помещение, где спала отдыхающая смена (вдруг услышит запах алкоголя) и предложил пойти проверить посты. Когда вышли с ним, Отян попросил разрешения на секунду вернуться, и сказал одному из ребят, чтобы быстро бежал на пустующий пост по прямой, а он с проверяющим пойдёт по кружной дороге.

Подполковник оказался приятным собеседником и расспрашивал о прыжках, а сам по ходу рассказал, как во время войны уснул на посту, а ему подошедшая смена надела мешок на голову и заорала: "Хенде хох!". И хотя дело происходило в тылу, на офицерских курсах, он страшно испугался, но урок запомнил так, что не допускал даже мысли для себя и ни для кого другого нарушить Устав караульной службы.

Отян шёл рядом, слушал и думал о том, что бы тот сказал, узнай о том, что происходит сейчас, когда он проверяет караулы в своей дивизии. Видно в академии, которую он закончил после войны, не могли предусмотреть ничего подобного. Но говорить было сложно, когда Отян только открывал рот, его нижняя челюсть начинала двигаться вверх-вниз, а зубы отбивали дробь.

На постах оказалось всё нормально, подполковник остался доволен (Отян ним тоже) и уехал.

Нет слов, какими эпитетами награждали проснувшегося Шагиахметова Эрнста Шагисултановича, и как он уговаривал простить его, но Анатолий сказал ему, когда они возвращались в часть, что поставит вопрос постричь его налысо, несмотря на то, что он "старик".

Шагиахметов забегал перед Отяном и ребятами, падал в снег на колени и артистично, подняв к небу руки, просил у них прощения. И было непонятно, дурачится он или серьёзно. Так ему и сошло с рук (и Отяну тоже) его пьянство во время несения службы. Но Отян даже сейчас не может представить, чем бы закончилось всё, узнай обо всём начальство, а ещё больше, если бы пьяного Шагиахметова обнаружил дежурный, а пост без часового. Без суда военного трибунала не обошлось бы.

В одно из следующих воскресений Шагиахметов собрал по разным углам в части запрятанные бутылки из под водки и вина, сложил их в матрац, который обычно набивался соломой и пошёл сдавать их магазин. Ближайший магазин в Мясново не работал, Эдик сел на трамвай и поехал в город. Можно представить, что подумал патруль, когда увидел возле центрального гастронома нашего придурка, с матрацем, полным пустых бутылок.

На глупый вопрос начальника патруля, майора из авиационной дивизии, что это за бутылки, Эдик "умно" ответил, что ему поручил сдать бутылки не меньше и не больше, как командир эскадрильи майор Синьков.

Вряд ли начальник патруля поверил Шагиахметову, но из офицерской солидарности на всякий случай решил не подводить знакомого командира части, отпустил Эдика, и тот сдал бутылки и на вырученные от сдачи деньги купил водки.

А майор наутро позвонил Синькову и рассказал ему о вчерашнем инциденте. Синьков пообещал тому, что открутит голову виновнику, но поступил иначе. Он решил посрамить Шагиахметова, надеясь, что у него ещё осталась совесть.

Командир перед строем долго срамил опустившего голову и всем видом показывающего своё смиренье нерадивого подчиненного, а в конце своей речи сказал:

– Послушай, Шагиахметов, в следующий раз, если захочешь выпить, не позорь нашу часть, не позорь меня, а зайди ко мне и попроси выпить, я тебя угощу. Понял?

– Так точно, понял.

– Шагом марш в строй.

Виновник торжества стал в строй, уже вынашивая новые авантюрные планы.

Через пару недель он зашёл к Отяну в парашютку и спросил, помнит ли тот, что командир обещал его угостить, если он захочет выпить.

– Помню, ну что из этого?

– А я сейчас зайду к нему и напомню об обещании.

Он смеялся, и Отян не мог понять шутит он или говорит серьёзно, но посоветовал ему не валять дурака, а то он получит на орехи.

– Синьков взывал к твоей совести, понимая, что ты не осмелишься зайти к нему с подобной просьбой.

– А я всё-таки зайду.

И вышел.

Парашютка находилась рядом с командирской комнатой и Отяну всегда были слышны разговоры, происходившие в ней, и он часто уходил, чтобы его не обвинили, что он подслушивает. На этот раз было интересно узнать о происходящем там, и Отян ожидал корриду. Он прислушался.

– Товарищ майор, разрешите обратиться.

– Разрешаю, чего тебе?

– Товарищ майор, вы говорили, что если я захочу выпить, то чтобы я зашёл к вам.

Последовало короткое молчание, потом звук отодвигаемого стула, бычий рёв и возглас:

– Стой!!! Ты куда? Я тебе, мать твою, дам сейчас, и выпить и закусить!

Не известно, бил его Синьков или нет, только Эдик охал и ахал, вроде его трусили. Потом раздался грохот открывающейся двери и удар о противоположную стенку коридора телом, так, что задрожало всё здание. Потом раздались торопливые, бегущие по коридору шаги и крик вдогонку:

– Выпить он захотел!!! Я тебе ё% твою, дам выпить!

Дверь у командира закрылась и наступила тишина. К Отяну заглянул любопытный офицер и спросил в чём дело. Отян вышел из парашютки, нашёл растерзанного Эдика в казарме. Он сидел на своей кровати, трогая себя за разные части тела, видно болели.

– Ну что, Эдик выпил и закусил?

Несмотря на драматичность ситуации, глаза его смеялись.

– Слово надо держать… А то: "заходи Шагиахметов, угощу". Угостил.

Такой был у Отяна сослуживец: Шагиахметов Эрнст Шагисултанович.

И пошли солдатские будни. В эскадрильи построили новую просторную казарму, кровати стояли в один этаж. Большую комнату сделали "красным уголком, поставили большой телевизор. В старой казарме устроили котельную, которую солдат, искавший на карте столицу Тихого океана чуть не взорвал. Прорабом работал гражданский мужчина лет сорока пяти, начинающий лысеть. Его это сильно угнетало, и он плешку замазывал тушью. Звали его Евлампий.

Тушь высыхала, блестела больше самой лысины и трескалась. Она вызывала у Евлампия. зуд, он чесал ногтями, сдирая тушь пластами, и глядя себе на пальцы, огорчался и тяжело вздыхал. Ребята, стоящие рядом всё видели и перемаргивались. Отяну, как бывшему строителю, поручили помогать прорабу, и тот появлялся только два раза в месяц.

Немного позже занятость стройкой приведёт Анатолия к большим неприятностям.

Отяна секретарь партийной организации записал в университет Марксизма-Ленинизма при гарнизонном доме офицеров.

Университеты такого типа придумали в ЦК КПСС для повышения идеологического уровня населения. Это была очередная дурынка, на которую никто не хотел ходить, так обязали членов партии, которые назывались коммунистами. Тему коммунизма можно развивать бесконечно, но в конкретном случае её пытались внедрить в их сознание, потому что вера в коммунизм стала уходить. Рассказывали анекдоты о партии, о коммунизме, а кремлёвские идиоты бросали деньги на ветер, желая идеологизировать народ.

Но Анатолию, сдавленному армейским распорядком, посещать университет было интересно по нескольким причинам.

Главное, что у него было время, которым он мог распорядится по своему усмотрению под предлогом учёбы, посещения библиотек и т.д.

В университете историю партии читал полковник Царёв, отсидевший 20 лет в Гулаге. Он, в отличие от многих своих коллег, был раскрепощён внутренне и часто говорил правду, добиваясь тем обратного эффекта, чем тот, который от него ожидало партийное руководство. Он не обожествлял Ленина, а говорил о его недостатках, а также преподносил свое видение Брестского мира, которое расходилось с официальным мнением.

Преподавали также психологию, которая для Отяна была новинкой и он с интересом слушал лекции.

Политэкономию читала симпатичная женщина лет сорока. Она нравилась Отяну, напоминая чем-то любимую Анну Алексеевну Сужаеву из Кировоградского строительного техникума.

Занятия в этой "бурсе" заканчивались вечером и Анатолий посещал разные мероприятия, проводимые в Доме офицеров: концерты, в том числе и симфонической музыки, на одном из которых он открыл для себя замечательного норвежского композитора Грига. Во время "Дня энергетика" встречались чехословацкие и тульские энергетики. Чехи привезли с собой две бочки своего пива, а энергетики Сибири прислали две бочки копчёного омуля. Когда Отян проходил через вестибюль, его буквально затащили подвыпившие энергетики и стали угощать омулем и пивом.

– Не могу я, не положено солдату.

– Да брось сержант! Мы все служили и воевали. Не может солдат обойтись без этого. Нам даже на фронте водку давали.

– Так то ж на фронте, – уже почти соглашаясь, отказывался Отян.

– Да не темни, сержант.

– Ну ладно, спасибо. Попробую.

Подошли два чеха и на ломаном русском стали говорить, как они любят и уважают советских солдат. Напробовался тогда Отян изрядно и пива и омуля, так что с полным животом еле дотянул до части.

На одном из концертов он познакомился с девушкой, студенткой вечернего института. Нина была небольшого роста, упитанная, круглолицая. Она что-то щебетала и Отяну нравилось это щебетанье.

Нина жила почти по пути, по которому ходил в часть Анатолий, и он её несколько раз проводил домой. Была поздняя осень, шёл дождь и Нина, надеясь на что-то большее, пригласила его в дом и сказала, что познакомит с родителями, и Анатолий, поняв, что дело заходит в нежелательное для обоих русло, сказал ей, что женат и у него есть сын. Она как-то сразу стала не похожей на себя, немного скисла и, попрощавшись, ушла в дом. Отян под дождём пошёл в часть. Чтобы сократить путь, надо было переходить через высокую железнодорожную насыпь, по которой ходили поезда по маршруту из Москвы в сторону Крыма и обратно. Движение было настолько интенсивным, что пришлось постоять, пропуская несколько пассажирских и товарных составов. Отян стоял на насыпи и смотрел, как из-за пелены дождя появляются три расплывчатых огонька, два меньших снизу и один больший сверху. Они быстро увеличивались в размерах. Машинист поезда, заметив на путях человека, давал длинный гудок, оглушающий Отяна, и состав, громыхая, пролетал рядом с ним, обдавая налетевшим ветром и запахом машинного масла, углем, дымом и паром, если это был паровоз и запахом сгоревшей солярки при тепловозе.

Наконец Анатолий перешёл пути и начал спускаться по невидимой тропинке, как вдруг поскользнулся на размытом дождём грунте и стал на спине скользить вниз. Шапка слетела с головы и покатилась вниз, а он, как на санках, ехал по грязи и почувствовал, что грязь лезет ему под задравшуюся шинель и проникает под рубашку и ползёт по голой спине к затылку. Виной этому был широкий ремень, который срезал слой грязи, отправляя её вверх. Вот грязь вылезла из подворотника на шею и Отян "приехал" к подножию насыпи. Внизу было темно, и несколько минут он искал шапку. Она была мокрой и грязной. Грязь на спине была холодной и Анатолий, подойдя к первой водопроводной колонке, разделся до пояса, вытряхнул пару килограмм грязи из нижней рубахи, и, сполоснув рубаху под краном, протёр нею как мог спину. Одел гимнастёрку, шинель и под песню:

Бежал и думал о том, что было бы хорошо получить письмо от Эммы или мамы. Письма ему приходили чаще, чем всем остальным его сослуживцам, и на этот раз его ждали сразу два письма.

Увидев вошедшего Отяна в казарму, дневальный даже не сразу понял, что это был он.. Поняв, стал смеяться, и позвал других ребят посмотреть на грязное чучело. Смеху было, когда он показал им свою спину, правда, немного вытертую рубахой. Помывшись холодной водой, Анатолий пошёл в парашютку и для профилактики выпил сто грамм, имеющегося всегда у него, спирта.

Никаких последствий от грязевой ванны у него не последовало.

Но стало наукой, что проявлять интерес к незамужним девушкам, значит получить порцию грязевой ванны.

1 мая 1960 гола над Уралом был сбит американский самолёт-разведчик. Советское правительство объявило, что самолёт сбит, но не сообщило, что лётчик остался жив, а Америка сказала, что мы сбили заблудившийся метеоразведовательный самолёт. Казалось, что инцидент исчерпан. Позже кажется в Париже бала организованна встреча глав правительств ведущих стран мира, которые, якобы стремились к миру и прекращению холодной войны.

Хрущёв в первый же день встречи "вынул из-за пазухи камень и швырнул его в президента США Эйзенхауэра". Это был сильный удар. На экранах телевизоров весь мир увидел, что тот получил нокаут. Но когда Хрущёв потребовал извинений и гарантий, что впредь Америка не будет посылать самолёты в нашу сторону и будет хорошо себя вести, Эйзенхауэр отказался это делать, и Хрущёв демонстративно покинул встречу.

Он прилетел в Москву и прямо с самолёта поехал в Кремль, где его уже ожидал полный народа зал Дворца съездов. Он там выступал полтора часа, махал кулаками, грозил Америке и вёл себя безобразно даже с человеческой точки зрения.

Анатолий, как многие другие. видел, что демарш Хрущёва – проявление не силы, а бессилия, но все так привыкли колебаться с линией партии, что каждый давил, если они появлялись – мысли о каких бы-то ни было возражениях. Даже появилась поговорка о том, что плевать против ветра себе хуже.

Всеобщее повиновение масс одному диктатору стало нормой жизни для СССР и тем более удивляло, когда появлялся человек, становившийся в позицию неповиновения. За гражданское мужество не дают орденов, хотя оно встречается гораздо реже, чем физическое жертвоприношение, и не менее ценно.

Во всём СССР на следующий день организовали открытые партийные собрания, чтобы на них коммунисты высказали поддержку действиям Хрущёва. Состоялось такое собрание и в эскадрилье.

Первым выступил председатель собрания – секретарь партийной организации, он же новый штурман эскадрильи Хрупов, за ним замполит пилот Бояршинов, ещё кто-то. Все в зале безучастно слушали и ждали конца собрания. Был поставлен вопрос на голосование:

– Кто поддерживает действия Никиты Сергеевича Хрущёва, прошу поднять руки. Голосуют только коммунисты.

И председатель собрания поднял руку. За ним подняли все коммунисты, кроме одного. Хрупов не заметил этого и объявил:

– Единогласно.

– Нет не единогласно, я против, – раздался голос командира корабля, боевого лётчика Прохорова, рассказывавшего когда-то солдатам о липовом Герое Советского Союза.

Если бы сейчас зашёл носорог в форме немецкого солдата и крикнул: "Хэндэ хох!", удивление, вызвавшее шок у всех присутствующих было бы меньшим. У Хрупова, ведущего собрание, веки открылись так широко, что глазные яблоки выпали бы не держи их внутренние связки. Он хотел что-то сказать, открыл рот, но только беззвучно задвигал челюстью и молчал. Если бы такую сцену разыграли в театре, зал бы хохотал, но здесь была такая тишина, что слышно было шаги часового, прошедшего за окном. Пауза затянулась и с первого ряда встал замполит, повернулся к Прохорову и спросил:

– Вы отдаёте себе отчёт в том что сейчас сказали и сделали?

– Конечно, отдаю, – вставая со стула, твёрдо, спокойным без пафоса голосом сказал Прохоров.

– Объявляется перерыв на десять минут. После перерыва беспартийные свободны, партсобрание будет закрытым.

 Многие солдаты радостно загудели, что будут свободны. Загремели отодвигаемые стулья и табуреты. Все вышли из казармы на улицу покурить. Прохоров стоял в сторонке и со спокойным лицом курил. К нему подошёл Курбацкий. и они о чём-то заговорили. Было видно, что Курбацкий убеждает приятеля в чём-то, а тот спокойно возражает.

Когда все коммунисты вошли в зал, Хрупов уже пришёл в себя и, обращаясь к Прохорову, сказал:

 – Коммунист Прохоров, Вы можете объяснить свои слова и действие?

– А что объяснять? Вы меня спросили, поддерживаю ли я действия Хрущёва, а я сказал – нет. Вас интересовало моё мнение, я его высказал.

Хрупову прекратить бы партсобрание, но он, явно вызывая гнев большого начальства, который упадёт позже на его и замполитовскую голову, продолжал:

– Тогда объясните свою позицию.

Прохоров вышел вперёд, повернулся к собранию и заговори.

– Владимир Ильич Ленин говорил, что надо использовать любую, я подчёркиваю, любую трибуну для проведения в жизнь своих идей. А Хрущёв, как обиженная барышня, уехал с совещания, которое обещало много для всего мира.

Прохоров, крепкий, красивый мужчина говорил так грамотно и складно, как от него никто не ожидал. Схожесть его лица с римским военноначальником Севером подчёркивала правильность выбранной им позиции. Он говорил минут десять и все присутствующие понимали справедливость его речи, но все думали о нём.

Одни думали: "Ну и дурак же ты, Прохоров. Твоё мнение ничего не изменит, а ты пострадаешь. Да ещё и как!"

Другие: "Вот, наконец, и нарвался этот умник, правдолюб на свою жопу. И поделом"

Третьи: "Боже! До чего же этот человек смел и честен. Жаль только, что ему отомстят"

Так или примерно так думали присутствующие в зале, и по окончанию выступления, Хрупов объявил об окончании собрания.

Через несколько дней, когда протокол собрания попал в политотдел дивизии, туда вызвали парторга и замполита, и обоим влепили по выговору. Формулировка была абстрактная, а наказали их за то, что дали Прохорову возможность высказывать мнение, расходящееся с общепринятым.

А что с Прохоровым?

Его затаскали по партийным комиссиям, вплоть до парткомиссии ВДВ в Москве. И дальше дело не пошло. Видимо, не хотели придавать ему широкую огласку. Прохоров не получил даже выговора и вернулся в часть. Всем это было удивительно, хотя ходили слухи, что уже тогда начались репрессии против диссидентов. По его возвращению в эскадрилью Прохорова спросили, что там было, и он говорил:

– Собрались там генералы, убелённые сединами, и спрашивали меня о том, почему я иду против линии партии, я отвечал, что я всегда иду с партией, и сейчас иду с ней и выполню любой её приказ. Но когда меня спрашивают моё мнение, я говорю, что думаю. Я знал, что на той комиссии сидели отсидевшие в лагерях по двадцать лет. Это, наверное, они посодействовали моей невиновности.

– Невинности, – сказал, стоявший рядом Курбацкий и все засмеялись.

Так закончилась эта невероятная история.

Начальником штаба эскадрильи служил капитан Калинин. Он уже дослуживал до пенсии и ожидал получения квартиры. Калинин своим видом и поведением больше походил на школьного учителя, чем на офицера, прошедшего войну. Добрейший человек, он иногда, чтобы показать строгость, срывался на крик, но его никто не боялся. Чаще он обращался с просьбой о выполнении чего-то. Вначале прихода Анатолия в часть у него возник конфликт с Калининым. Тот, чтобы показать строгость, стал кричать, а Отян повернулся и вышел. Калинин опешил от такого неожиданного оборота и вышел вслед из штабной комнаты и вернул нахального, на его взгляд, подчинённого, спросил:

– Ты чего без разрешения старшего по званию вышел из штаба?

Он говорил своим писклявым голосом уже негромко, но с явным возмущением и смотрел из-под очков, чуть наклонив голову, как петух смотрит на курицу не понимая, почему она убегает от столь хорошего мероприятия, какое он надумал. Анатолий от его вида чуть не рассмеялся, но сдержавшись ответил:

– Я, товарищ капитан, с детства не переношу крик. Он на меня действует отрицательно. На меня в школе учителя не кричали. Вы скажите спокойно, и я вас пойму.

– Вот ты какой. Ладно, не буду кричать на тебя. Но ты же тоже выполняй Устав.

– Есть.

С тех пор они относились друг к другу спокойно, а после прихода Отяна с соревнований, Калинин знал, что Отян сделает всё, что он попросит.

Калинин дождался, наконец, получения квартиры, позвал к себе в кабинет Жегулина и Отяна и попросил их подобрать самим ещё человека четыре для перевозки вещей с одной квартиры на другую.

– Только разгильдяев не возьмите. А то они потом на голову вылезут.

– А можно взять Шагиахметова. Он с удовольствием Вам поможет.

– Шагиахметова можно, он хоть и разгильдяй, но добросовестный и никогда не делает назло. Он просто большой шалун.

Ребят удивило такое заключение, но позже, когда Калинин прощался с эскадрильей, он сказал, что до войны окончил педагогический техникум и работал в родном селе Калиново, что под Воронежем, учителем географии, но война сделала его военным.

– У нас в селе все были Калинины.

Ребята сели в грузовик и поехали перевозить его вещи. Капитан за всю свою офицерскую жизнь так мало скопил вещей и они были такими простыми и дешёвыми, что думалось о том, что все, или почти все у нас стране живут убого.

Единственной дорогой вещью была белоснежная шуба на его дочери, красивой, стройной девушке студентке, лет двадцати, ровеснице солдат, помогающих переносить вещи. Когда в новую квартиру солдаты вынесли из машины и перенесли тяжёлые вещи, она села на стул посреди комнаты и ничего не делала. Капитан, видя, что солдаты переносят посуду и другие мелкие вещи для домашнего обихода, сказал дочери.

– Люсенька, а ты чего сидишь. Помогай.

"Люсенька", указывая на солдат, как на неодушевлённые предметы, ответила:

– А эти зачем?

Калинин, увидев, что солдаты всё слышали и их лица изменились, подошёл к дочери, залепил ей пощёчину и пискляво начал на неё кричать.

Наблюдать эту сцену не хотелось, и Жегулин сказал ребятам:

– Пошли на улицу.

Когда они вышли, к ним подошёл капитан и чуть не плача стал извиняться. Жегулин его успокаивал:

– Ну что Вы, товарищ капитан, мы понимаем.

– Останьтесь, хозяйка обед готовит.

– Спасибо, ещё только двенадцать. Мы успеем в столовую.

– Ну, спасибо ребята. Ещё раз извините меня за мою дуру. Не рассказывайте только никому про это.

– Хорошо, не беспокойтесь и не переживайте. Мы поехали.

В этот момент вышла за вещами "Люсенька" и с перекошенным от злости лицом посмотрела в сторону отца и ребят.

Уже в машине Вася сказал Анатолию:

– И где только красота её делась? Она стала в своей шубе от злости похожа на волчицу.

– Не прав ты Вася, волчица красивей и добрей, – сказал Эдик и добавил:

– Мне капитана жалко. Он у них обеих под сапогом. У самого даже костюма гражданского нет, а ей шубу норковую купил. Знаешь сколько она стоит?

– Сколько?

– Не меньше двух тысяч. Капитану больше года работать надо на такую шубу.

– Всё ребята, забыли и никому ни гу-гу.

В октябре выпал снег. Зима 1960-61 годов выдалась очень снежная, но не очень морозная.

Анатолий в один из дней по какой-то причине задержался и пошёл обедать после всех, один. Он шёл в столовую, находящуюся в соседней Военно-транспортной дивизии по заснеженной, но уже укатанной машинами мясновской улице. Ночью шёл снег, а сейчас светило солнце, снег сверкал и слепил глаза. Деревянные дома с резными карнизами и наличниками покрылись снегом, свисающим с крыш. Дорога от пригревшего солнца стала скользкой, и Анатолий разгонялся и скользил на подошвах сапог, как на коньках. Настроение под стать погоде было хорошим, хотелось петь и обнимать весь мир.

Пройдя проходную, увидел напротив двухэтажного штаба дивизии бюст Ленина, ограждённый низким заборчиком – штакетником. Голова Владимира Ильича была покрыта шапкой слипшегося и свежего пушистого снега, толщиной сантиметров двадцать. Снег покрыл плечи и всю территорию вокруг бюста. Видя такое неуважение к вождю мирового пролетариата, напевая себе по нос: "Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой, Ленин в тебе и во мне", Анатолий перелез через ограждение, вытоптал снег вокруг постамента, смахнул с плеч и головы вождя снег. Когда бюст очистился от снега, на нём явно просматривались следы от действий наших врагов – капиталистов и в частности американского ЦРУ. Они засылали на территорию воинской части ворон, которые гадили на голову и лицо гения, тем самым, подрывая устои. Какие устои Анатолий не понимал и не понимает до сих пор, но делая из снега шарики, оттёр любимый образ вождя от вражеских следов, посмотрел на часы и понял, что опаздывает на обед.

Когда Анатолий уже подходил к столовой, его догнал запыхавшийся солдат и сказал, чтобы он срочно прибыл в штаб к командиру дивизии.

– Ты чего? Чокнулся?. Я не из вашей дивизии.

– Всё равно. Приказано доставить тебя в штаб.

– А чего случилось?

– Почём я знаю. Иди и всё.

– Так я останусь без обеда.

– Я сейчас скажу повару, чтобы тебе оставили. Иди. А то у нас командир сейчас такой, что не дай Бог задержаться.

Солдат побежал в столовую, а Отян пошёл в штаб. Настроение испортилось и он бормотал:

"Какого чёрта я полез чистить эту мумию. Говорю себе уже тысячу раз, что не надо лезть не в своё дело. Так нет, больше всех нужно.

От кретин! Расхлёбывайся теперь".

Поднялся на второй этаж. Дежурный офицер или адъютант заставил снять шинель и шапку, повесить их на вешалку и дал команду заходить.

– А чего случилось, товарищ капитан?

– Заходи тебе генерал сам скажет.

Отян, переступив порог, доложил:

– Товарищ генерал, по вашему приказанию младший сержант Отян прибыл.

Генерал внимательно рассматривал него. На генерале была суконная гимнастёрка, брюки с голубыми лампасами. Он был высок, строен, красив и больше походил на царского, чем на советского генерала.

Было в нём что-то породистое, дворянское.

– Тебя кто-то обязал почистить бюст Ленина?

– Никак нет. Я сам.

– Ну что ж. Молодец. Это у меня здесь никто не может догадаться, даже те, кому это положено. Две недели не летаем из-за погоды, а порядок навести не могут. Да что я тебе это говорю? Объявляю тебе благодарность и предоставляю отпуск домой на десять суток.

– Служу Советскому Союзу! – И помолчав пару секунд:

– Товарищ генерал, только я не из Вашей дивизии.

– А из какой ты части? – и после того, как узнал, взял телефонную трубку.

– Синьков, привет? Да, это тоя. Здесь у меня твой сержант, так я ему за хорошее несение службы объявил десять суток. Да нет, не гауптвахты. Отпуск домой. Нет, я свои слова никогда не забираю, ты же знаешь. Да вижу, что у него значок Мастера спорта. Ну и что, что был дома? Пусть ещё съездит. Ну, будь. А чёрт их эту метеослужбу знает. Говорят, что опять будет снег. Мы уже всю технику…

Генерал, не прекращая разговор, показал Отяну рукой, что можно идти.

Повар в столовой дал обед способный накормить пятерых и спросил:

– Чего тебя генерал вызывал?

– Да отпуск домой дал.

– Ну, да! Везёт же людям. А тут я только из губы пришёл за самоволку. Везёт же людям!

Первым вопросом у Синькова был:

– За что это тебе отпуск?

Отян объяснил.

– Иди к начальнику штаба он тебе всё оформит. Только не задерживайся дома.

Начальником штаба уже был майор Бояров, бывший командир расформированного воздухоплавательного отряда.

– Ну что, Отян? Опять домой. Я с тех пор как призвался на фронт, семь лет дома не был. Будапешт, Вена, а потом ещё и Манчжурия. С сорок третьего по пятьдесят первый мать не видел. Иди собирайся, а я тебе сейчас документы выпишу.

– Товарищ майор, только станция у нас не Кировоград а Кирово – Украинская.

– Знаю. Я в сотой дивизии полтора года служил, правда, в Кривом Роге.

И опять покатил Отян в отпуск. Ехал через Харьков и решил там заночевать у Эмминой сестры. Жила она семьёй в посёлке Артёма рядом с танкостроительным заводом имени Малышева. Для соблюдения тайны, завод назывался тепловозостроительным, но не было в Харькове человека, не знающего, что на том заводе делают.

Сестру звали Мирлена, что значило – Мир Ленинизму, а мужа её Саня. Он окончил сразу после войны престижный ВУЗ – высшее Техническое Училище им. Баумана.

Получив специальность конструктора танков, Саня был распределён в Харьков. У них было двое детей, старшая девочка, очень красивая, восьмилетняя Таня, и пятилетний Виталий, шустрый мальчишка, пяти лет.

Анатолий до поздней ночи проговорил с Саней о танках. Тот так любил свою специальность, что мог говорить о танках, их конструировании, конструкторах – бесконечно. Рассказывал он и о дизельэлектроходе "Харьковчанка", который сейчас, уже больше сорока лет работает в Антарктиде. Саня принимал участие в его проектировании и испытаниях на севере, за полярным кругом.

Наутро позавтракав, Анатолий собрался на вокзал. Всю ночь в Харькове шёл снег, и транспорт кроме трамвая не ходил, так как дороги не расчищались ещё от снега. Сел в трамвай, который ехал до вокзала. Трамвай проехал всего три остановки и остановился надолго.

Из-за обилия снега пути забились, и первый вагон сошёл с пути. Все вышли из трамвайных вагонов. До вокзала оставалось километров пять, а транспорт не ходил. До отхода поезда оставалось минут сорок. Что делать?

Вдруг на улице Плехановской появился воинский легковой вездеход ГАЗ-69. Его бросало из стороны в сторону между сугробами, но он уверенно двигался. Анатолий замахал рукой. "Козёл", так называли эти автомобили, остановился, открылась дверца, из неё выглянул полковник в папахе, и сердито спросил:

– Чего тебе.

– Извините, товарищ полковник. Я не думал, что машина занята.

Полковник увидел, что Отян с чемоданом, а трамвай сошёл с рельс, смягчился:

– Тебе на вокзал?

– Да, поезд через пол часа.

– Садись, подвезём.

В машине полковник стал расспрашивать, где служит, что делает.

Анатолий, садясь в машину, разглядел у полковника в петлицах щит и меч и догадался, что надо быть осторожным в разговоре. Ещё в стройбате их инструктировали, что враг может таиться под любой личиной. Он понимал, что полковник не враг, но может им стать для него лично, если будет болтать языком. Отвечал односложно, больше словами: "Не знаю. Не в курсе".

Когда выходил из машины, поблагодарил, на что полковник ему ответил.

– Не стоит. А ты, сержант, стреляный воробей. Семья есть?

– Есть.

– Привет семье, – захлопнул дверку, и уехал.

Отпуск пролетел так быстро, что Анатолий не успел ним насладиться. Эмма училась заочно в Одесском Кредино – экономическом институте. Тёща тоже работала на скорой помощи, а его мать, бросив квартиру, уехала жить под Мелитополь к сестре Валентине, мужа которой перевели туда вместе с его частью. Анатолию мамы недоставало, и было немного грустно от этого. Когда отпуск закончился, он сел на поезд и опять уехал на место службы.

Через один день, к утру поезд подъезжал к Туле. Анатолий с удивлением обнаружил, что едет "_домой_". Он всегда и всем подчёркивал, что служить надоело, и казарма надоела, и полудисциплина надоела. И вообще хочется домой. А сейчас ждал возвращения в часть и понял, что привык к службе. Она для него не обременительна и абсолютно беззаботна. Не надо думать ни о чём, что составляет быт человека. Вовремя накормят, оденут, уложат спать. Ты чист, в тепле. Правда, немного угнетает зависимость старших по званию и командиров. А кто в армии независим? Он не раз наблюдал, за тем, что полковников отчитывали, как мальчишек, а они, боясь потерять свою должность, унижались так, как солдат не умеет унижаться. Но, наверное, научится. Ведь, те полковники когда-то тоже были солдатам. Ну, ничего, осталось служить меньше года. Приедет после службы домой, закончит институт, будет работать на стройке, и заживут они с Эммой, как в сказке.

От этих мыслей отвлёк его проводник, предупредивший, что следующая остановка -Тула.

Всегда, когда бы и где не произносят слово Тула, у Анатолия возникает в голове эта немудрёная песенка.

В части его тоже встретили, вроде он и не уезжал.

– Отян, сегодня твоя очередь идти в караул.

– Запишите на два, три дня подряд.

– Годится. Так, пишу, Отян…

Анатолию нравилось быть начальником караула. Хотя по Уставу и запрещалось, он часто в нелётную погоду дежурил по два, а то и три дня. Начальник караула располагал отдельной комнатой под печкой, мог лежать на кровати целые сутки и спать. Запрещалось раздеваться, но кто может его проверить? На случай прихода проверяющих он мог одеться за полминуты. Свои командиры в караулку не наведывались.

Первый день дежурства прошёл безо всяких приключений. Отян взял в библиотеке толстенную книгу Флобера "Мадам Бовари", читал её и спал.

Еду приносили вовремя. Кроме того, ребята ведром наловили мальков рыбы, застрявшей на зиму в дренажных рвах, окружающих аэродром, отдали её на кухню и принесли целый противень вкуснятины. На следующий день в караул прибыл Шагиахметов. Он, по просьбе его самого, назначен караулить караульное помещение и склад ГСМ (горюче смазочных материалов) Это был бензин, дизельное топливо, масла для машин и самолётов. Здесь же, в подвале хранился спирт. Он являлся антиобледенителем для самолётов.

В караулке натопили, стало не просто тепло, а жарко. Отян поужинал, почитал и лёг спать. Ночью проснулся от холода. Потрогал печку – холодная. Встал пошёл в комнату для бодрствующей смены.

Перед печкой сидел, укрывшись шинелью, недавно прибывший в часть первогодок, москвич Дударев..

– Чего печка не горит?.

– Не знаю. Целый час колдую возле неё, сжёг уже все Уставы и газеты на растопку, а она, зараза, не горит.

Отян знал, что москвичи не приспособлены к простому быту, но не до такой же степени, что не могут растопить печь. В топке лежали толстые поленья, присыпанные углем и шевелился пепел от сожжённой бумаги. Он стал показывать Дудареву, как надо разжигать печь. Минут через двадцать стало тепло, и Анатолий лёг спать.

Перед рассветом, часов в полвосьмого его разбудила какая-то возня, шум и наверное, послышавшийся приглушённый женский голос.

– Шамсуддинов! – окликнул Отян дежурившего из бодрствующей смены солдата, работавшего до армии учителем младших классов в родном Узбекистане. Это он утверждал, что умнее Отяна и других ребят, потому что знает русский язык. А они узбекский не знают.

– Слюшаю, товарищ млядший серьжант. Чиво Ви хотели?

Он всех сержантов называл на "Вы".

– Что там за шум и какой-то женский голос. Или я ослышался?

– Я не слишаль никакого шума.

– Не валяй дурака, – строго сказал Отян и стал одеваться.

– Пойду посьмотрю, чиго там..

Шамсуддинов вышел и было слышно, что он с кем-то переговаривается.

– Шамсуддинов! Чего ты там резину тянешь?

Тот зашёл и с притворной хитростью человека с востока стал говорить:

– Ой, товарищ млядший серьжант, там какае-то девушка!

У Отяна расширились глаза.

– Какая ещё девушка, – и он стал подниматься, чтобы выйти посмотреть.

– Не ходите туда, товарищ млядший серьжант, она голая кувиркается с ребятами.

Отян всё понял. Его душил гнев и одновременно разбирало любопытство.

– Кто её впустил или привел?

– Дударев, товарищ млядший серьжант, Дударев, – с какой-то радостью сообщил он и добавил от себя:

– Он тоже с ней кувиркалься.

– От говно! Печку растопить не может, а кувыркаться…

Отян хотел поднять всех, построить и начать воспитывать, но подумал: "А что это даст? Молодые парни без женщин, увольнения только днём. Природа своё требует. Ты-то за два года уже несколько раз был дома. А построить их, значит докладывать обо всём начальству. Сам же за это безобразие получишь. Эх ма!", и сказал Шамсуддинову:

– Пусть она оденется и заведи её сюда.

Через несколько минут в комнату вошла девочка, и у Анатолия от жалости к ней до боли сжалось сердце и так сжало горло, что он чуть не заплакал.

Перед ним стояла девочка лет 15-16, с миловидным, но грязным русским лицом. На ней висела облезлая и порванная, вроде её драли собаки, заячья шубка, из-под шубки торчали две ровные, как палки ноги в порванных, с дырками, чулках. На ногах были мужские ботинки на несколько размеров больше ноги. Давно не чёсанные русые волосы сбились в брошенное сорочье гнездо. В опущенных руках она держала потёртый пуховый платок, на котором пух сохранился только по краям.

– Ты чего дрожишь?

– Не знаю. Наверное, Вас боюсь.

– А чего меня боятся?

– Ребята сказали, чтобы я тихо себя вела, а то сегодня сержант строгий.

– Свирепый? – спросил Анатолий, вспомнив характеристику, данную ему девушкой с крыши.

– Я так не сказала.

– Хорошо, садись на табурет и не бойся. Я тебя не…

Он хотел сказать "съем", но её вид остановил его, а она поняв по своему сказала:

– А чего? Можно. Вы симпатичный.

Страх у неё прошел, и она улыбалась и даже кокетничала. Отян залился краской до ушей.

– Да я не о том. Не обижу тебя.

– А-а, – протянула она разочарованно.

– Тебя как зовут?

– Клавка.

– Клава, а что другие сержанты не строгиё? Пользовались тобой?

– Ну конечно. Все пользовались.

– Кто, например?

Клава опустила голову замкнулась.

– Ну кто?.

– Не скажу.

– И не нужно. Но тебе Клава надо уходить. Здесь нельзя находиться посторонним.

– Не прогоняйте меня. Ребята обещали меня покормить. Я вчера почти целый день ничего не ела. В столовую зашла, взяла с тарелки кусочек хлеба, а тётка меня выгнала. Сукой обозвала.

– Хорошо, принесут завтрак, поешь и уйдёшь.

Она обрадовано закивала головой.

Анатолий стал расспрашивать её о ней, и она охотно рассказала.

Жила она с матерью в Заречье. Отца у неё никогда не было. "Маманя меня нагуляла", – объяснила она. Мать пьёт, в доме всегда полно пьяных баб и мужиков. Они к ней тоже приставали, но она всегда убегала. Потом её изнасиловал мамин брат, родной дядя, и она убежала из дому. Ночует по котельным, подвалам. Летом хорошо. Можно хоть на траве спать, а зимой надо прятаться. Кормится она тем, что дают.

Лучше всего у солдат. Они хоть и мучают, но не обижают. Недавно её побили две девки за то, что пришла к их солдатам. Когда она купалась? С месяц назад один добрый дедушка в котельной дал ей помыться под душем. Такой хороший был дедушка. Всегда её подкармливал. И взамен ему ничего не нужно. Он ей даже книжки интересные читал. Сейчас его нет. Она пришла к нему на смену, а другой дядька сказал, что дедушка внезапно умер от сердца. Жалко его.

Закончила всего четыре класса. В школе скучно сидеть на уроках.

Забирали в милицию, хотели отдать в интернат, но там не приняли почему-то. Как думает жить дальше? Весной получит паспорт и пойдёт работать. Её знакомая работает на трикотажной фабрике, обещала за неё похлопотать. Там есть общежитие..

Принесли завтрак. Клава с жадностью поела и попросила с собой взять хлеба. Когда она выходила, Анатолий вышел за ней. Шёл густой снег. Клава пошла в сторону аэродрома и через десяток метров только силуэт в серой шубке еле просматривался через снежную пелену. Потом и он пропал в метельной мгле.

Вернувшись в караулку, долго сидел и думал. О чём? Обо всём.

Читать Флобера о надуманных страстях богатых бездельников не хотелось. Здесь, рядом шла неизвестная ему жизнь тысяч людей, о которой он не имел ни малейшего представления. И хотя он вырос не в оранжерее, тем не менее, такой жизни он не знал. И дай Бог не знать, решил он и вместо разводящего пошёл развести караулы. Метель, которую он любил, и молодость развеяли его плохое настроение, и, вернувшись в караулку через час, принялся за чтение газет, принесённых только что военным почтальоном.

На этом дежурстве Шагиахметов вёл себя странно и подозрительно тем, что был собран, не очень разговорчив, думал всё время о чём-то и дважды переспрашивал того, кто к нему обращался. Но чёрные хитрые глазки блестели и говорили о том, что что-то "неладно в Датском королевстве", и какая-то неосознанная тревога отложилась у Анатолия в память. Но дальнейшее дежурство проходило благополучно, и, отдежурив ещё сутки, Отян вернулся в эскадрилью. Только через месяц станет ясно, что же не ладно в "нашем королевстве".

Снег прекратился, и вся техника вышла на чистку взлётной полосы.

Эскадрилья располагала только бульдозером и грейдером, а от дивизии ВТА работали роторные машины, смонтированные на базе большегрузных автомобилей МАЗ. Роторы стояли впереди машины, вращаясь, захватывали снег, и отбрасывали его метров на пятьдесят в сторону от себя. Снег летел толстой полуметровой дугой как радуга и просвечивался на солнце. Относимые ветром снежинки блестели на солнце и переливались разноцветными лучами. Они сверкали, как алмазная пыль и было очень красиво, когда работали двое, а то и больше роторов.

Ремонт казармы шёл своим чередом, но потребовался песок, который Евлампий не заготовил на зиму. Видно очень беспокоила лысина, которая отбивала у него молоденьких женщин.

Отян взял грузовой автомобиль-вездеход, троих солдат с лопатами и поехали в лес, где находился дикий песчаный карьер. Машина шла по глубокому снегу, и водитель Алексеев то и дело переключал передачу.

В кузове хоть и были боковые скамьи, но сидеть было невозможно, потому что машину бросало из стороны в сторону. Ребята в кузове стояли, а когда заехали в лес, Женя Яценко попросился в кабину третьим, что было не положено. Это он был похож на артиста Крючкова, и когда Отяна хотели "списать" говорил ночью: "Одеялко ему на голову". Сейчас та история ушла в прошлое, и Женька, сидя рядом в тесной кабине, говорил.

– Эх, ребята, в этом году уже дембель.

– Не в этом а в следующем, поправил его Алексеев.

– Сколько тут осталось. Пол-декабря. А ты салобон, молчи, когда старослужащий молвит. Это тебе трубить как медному котелку, а нам с Толей в сентябре туту. Понял? – и продолжал дурачиться:

– Слушай, Толя, поехали после дембеля жить в Самару.

Женька стал говорить сквозь зубы, копируя блатной жаргон.

– Зачем? Мне и в Кировограде хорошо.

– Ничего ты не шурупаешь. Чито в твоём Кировограде? Одни хохлы.

– Хохлы нормальные люди. Мне вообще безразлично, кто какой национальности.

– Не скажи. Хохол без лычки, что справка без печати.

– Так у тебя тоже лычка на погонах, товарищ ефрейтор, Вы мелете ерунду.

Но Женька продолжал.

– И на стройке ты будешь зарабатывать копейки. А в Самаре мы будем с тобой днём спать, вечером ножи точить, ночью работать, а утром деньги считать.

Все трое рассмеялись.

– Ну и трепло же ты, Женька.

Они уже подъезжали к карьеру и увидели на обочине стоявшего с поднятой рукой мужчину в добротной шапке, в кротком полупальто – московке. У него вместо одной ноги был самодельный протез из дерева и в одной руке палка.

Алексеев затормозил и Отян спросил:

– Чего Вам, батя?

– Ребятки, сделайте мне одолжение. Уважьте инвалида войны. Я в лесничестве дрова выписал, а подвезти нечем. Я в селе рядышком, всего пару километров отсюда живу. Почтой заведую. И дрова рядом.

Он так искренне просил, что захотелось ему помочь. Тем более, что тогда было уважительное отношение, даже трепетное, к инвалидам со стороны простых людей.

(Это сейчас в Кировограде, зная, что Банников, заслуженный перед страной человек, лишился ноги и стал беспомощным, его четыре раза грабят, вынося из погреба и сарая всё: картошку, лопаты, мешки, домашний инвентарь)

– Ну что хлопцы? Поможем бывшему солдату?

– Чё за вопрос? – прошипел Женька. – В момент.

– Женька, полезли в кузов. Садитесь, батя, в кабину.

– Ой, спасибо, ребята. Нам только надо подъехать к леснику и показать машину. Он в зависимости от марки записывает количество дров.

Показавши машину леснику, поехали к дровам, сложенным на поляне.

В этой машине ещё на заводе сделали высокие борта и количество дров, погруженных на машину оказалось в два с лишним раза больше выписанных инвалидом.

Село находилось рядом, а почтовое отделение, служившее одновременно домом для почтовика, на самом его краю. Выгрузили дрова и хотели уезжать, а мужчина стал благодарить и совать ребятам деньги.

– Вы, что, батя?

– Ну вы ж уважили, работали.

– Не за деньги мы работали.

– Возьмите, я прошу.

– Мы обидимся, батя.

– Ну, не хотите, так я вам самогон дам.

– Самогон возьмём, – обрадовался Яценко.

Трёхлитровый бутыль самогон вынесла жена, она же и почтальон, и уборщица почты.

Женька принимал самогон, как принимают мужчины первенца вынесенного из роддома. Он даже погладил банку и проговорил:

– Ты ж мой хороший.

Кто-то из ребят сказал:

– Смотри, Женька, не урони.

– Вы что? – ответил Женька и они поехали в карьер.

Не знал тогда ещё Отян, сколько неприятностей принесёт ему эта трижды ним позже проклятая банка самогона. Лучше бы она тогда разбилась и не принесла ему столько унижений, а многим злорадства на его унижения. Но это будет завтра, а сегодня, наскоблив несколько ящиков мёрзлого песка, они вернулись в часть.

К обеду они не успели и пошли в офицерскую столовую для лётчиков, и показали поварам, солдатам из своей части, банку c самогоном и предложили составить им компанию, если те их покормят. Один из поваров, первогодок, по кличке Длинный, работал до армии поваром в ресторане "Метрополь" и специализировался там на приготовлении отбивных. Оказывается, в больших ресторанах существовало разделение труда, чего многие не знали. Длинный любил выпить, обрадовался и сказал, что нет мяса, вот если нальют в бутылку самогон, он поменяет его на мясо и сделает классный обед и ужин одновременно. Тем более что офицеры сегодня ужинать не будут. Они забрали еду продуктами.

Длинный выскочил с бутылкой на улицу и через минут десять вернулся с большим куском свинины.

– Ладанов за водку что хочешь, отдаст. А так, такой жадюга, что умирать от голода будешь, а он тебе куска хлеба не даст.

Ладанов был ефрейтор сверхсрочник, маленький, толстенький, препротивный тип. Он был настолько жадным, что, боясь прыгать с парашютом, делал это ради денег. Однажды во время прыжка он в воздухе подошёл близко к другому парашютисту, молоденькому солдату по фамилии Смирнов. Не разобравшись в том, зачем парашютистам дают нож, он достал его и приготовился резать стропы на парашюте Смирнова. Смирнов, увидев вытянутую руку Ладанова стал ему кричать.:

– Товарищ ефрейтор, не режьте мне стропы! Не надо!

Но Ладанов, подойдя ближе, перерезал ему две стропы. Смирнов (на земле это слышали) стал истерически кричать, плакать и просить Ладанова больше не резать. К счастью, они разошлись и благополучно приземлились. Смирнов, беленький и нежный, как мальчонка, солдатик, и на земле продолжал заливаться слезами.

Когда Ладанова спросили, зачем он резал стропы, он ответил:

– Нам Отян так велел.

– Так я же говорил, если запутаетесь в стропах.

– Так мы ж могли запутаться.

Поняв, что с дураком нельзя иметь дело, Анатолий больше не давал Ладанову возможности прыгать, что тот умудрялся делать в его отсутствие. Шагиахметов за кусок мяса укладывал ему парашют.

Длинный и второй повар быстро сделали замечательный обед, не хуже "метропольского". Все семеро выпили по двести грамм самогона и поели по-царски. Оставшийся литр самогона перелили в бутылки, и Отян сказал поварам, чтоб запрятали их на другой раз.

Сытые и довольные они возвращались в эскадрилью. Начало темнеть, и подмораживать. Ребята шутили, дурачились, и пока дошли до эскадрильи хмель из них почти улетучился.

Анатолий снял шинель, шапку, повесил их на вешалку и как был в валенках сел на свою кровать и принялся читать Флобера. Читать было интересно, он сейчас жил чужой, неизвестной ему французской жизнью, не видел, и не слышал того, что происходит вокруг него в казарме.

Когда дочитал до одного из кульминационных мест книги, где обманутый муж сбрасывает с высокого берега в реку крытый тарантас с женой, сделавшей его рогатым, и её любовником, Анатолий услышал, как кто-то сзади ударил его не очень сильно кулаком по уху. Отян обернулся и увидел стоящим на его кровати пьяного в дым Яценко. Он криво бессмысленно улыбался. Как иногда бывает с Отяном, у него кровь ударила в голову, в груди закипела ярость, он вскочил на кровать, ударил Женьку ногой в валенке, тот перелетел через две кровати и плюхнулся на третью.

С трудом поднявшись, Женька бессвязно бормотал угрозы и ругательства:

– Я тебе бля, сука сделаю. Ты думаешь, что Женьку… Я тебе твою за ногу, да об стенку. В Самаре не прощают…, – и он опять подошёл вплотную к Анатолию и замахнулся. Тот перехватил Женькину руку, но бить не стал, а взял его ладонью за лицо и брезгливо оттолкнул от себя. Рука стала влажной от Женькиных соплей и слюны.

– Женька, тебе мало? Получишь ещё. И где ты нажрался?

– Не твоей хохлацкой морды дело. Я тебя всё равно уделаю.

С этими словами Женька ушёл, но его боевой, вернее пьяный задор не прошел, и он пошёл куражиться дальше. Подошёл к дневальному, молодому солдату, и стал приставать к нему.

– Ты салага чего на меня уставился? Знаешь, что я тебе могу сделать?

– Женька, не трогай парня. Он службу несёт! – крикнул кто-то из старослужащих. Но тот как не слышал. Дыша в лицо дневальному, прижал его к стенке. Солдат оттолкнул Яценко, а тот ударил его по щеке. Эту безобразную сцену увидел старшина Шейко и закричал:

– Яценко! Ты чего безобразничаешь.

Женька обернулся и попёр на старшину. Шейко дал команду дневальному и другому солдату, находящемуся в наряде, связать хулигана и бросить в умывальник, что те и сделали.

Настроение у Анатолия, и всех видевших это безобразие, испортилось, он помыл руки, запачканные о Женькину пьяную рожу, пошёл во двор, на морозец. Походил и успокоился. Но читать не хотелось. Посмотрев телевизор и дождавшись отбоя, лёг спать. Спал до утра, а когда наступило утро 21 декабря 1961 года, то вокруг него закрутилась карусель неприятностей.

Старшина Шейко, всегда сам находивший способ воспитания своих подчинённых, сейчас решил доложить начальству. Уж слишком наглой была выходка Яценко, чтобы её оставить безнаказанной.

После утреннего построения он доложил о произошедшем замполиту Бояршинову. Тот вызвал Яценко и спросил его с кем он пил водку. То ответил, что с Отяном.

Анатолий не мог подумать, что Женька назовёт его: ещё со школы все знали, что нельзя впутывать других участников нарушения дисциплины, если попался сам. Женька же считал, что всё пройдёт с рук, потому что Отян среди офицеров пользовался авторитетом и по слухам выпивал со многими и даже с командиром, что было явным преувеличением.

Действительно, после соревнований, в один из вечеров, Отян возвращался в часть из пресловутого университета и на дороге повстречался с машиной командира. Она вдруг затормозила, открылась задняя дверца, из неё высунулся капитан Кацман и пригласил сесть рядом с ним. Отян залез в машину с принятым в армии приветствием:

– Здравия желаю!

Впереди сидел командир. В кабине пахло спиртным, луком, и ещё чем-то. Синьков молчал, и когда машина поехала дальше, заговорил Кацман:

– Анатолий, командир специально остановил машину ради тебя. Он хочет тебя поздравить с хорошим выступлением на соревнованиях и поблагодарить тебя за то, что ты приумножил славу нашей прославленной эскадрильи.

Чем была прославлена эскадрилья, Отян не знал, и если хотел командир отблагодарить, то мог бы сделать это сразу после соревнований. Своей славы Отян не видел, и понимал, что всё возникло вдруг, по пьянке. Командир молчал. Он был уже хорошо загружен.

Подъехали к какому-то дому и Отяну показалось, что он уже видел это место, но не мог вспомнить когда. Они вышли из машины, в которой остался водитель Юра, и Кацман постучал в закрытые двери подвального помещения дома. Дверь открылась, их встретил пыхтящий и сопящий толстый человек, и они сошли по вытертым за много лет ступеням из кирпича, уложенного на ребро, в громадный подвал с кирпичными сводами. В подвале стояли ящики с бутылками, коробками и ещё чем-то.

Сопящий и пыхтящий человек ушёл в бездонный подвал за ящики, а Кацман принёс стул, поставил его командиру, а для Отяна и себя перевернул пустую тару. Потом он сходил во чрево подвала, принёс бутылку коньяка, кусок колбасы, шоколад и ещё бутылку с каким-то напитком.

– Смотри, Анатолий, это французский коньяк, а это "Кока-кола", знаменитый американский напиток. Шоколад из Бельгии и только колбаса наша, но тоже со специального мясокомбината. Всё это, – и Кацман показал рукой на содержимое подвала: – склад "Интуриста" Пьют и едят это только иностранцы и члены Политбюро, – он засмеялся и добавил: – и мы с командиром.

– Кончай трепаться, наливай, – сказал Синьков, понимая, что Кацман говорит то, что уже говорил не раз, больше для него, чем для Отяна.

Анатолий выпил налитые ему сто грамм коньяка, закусил колбасой, откусил кусочек от шоколада. Кока-кола ему не понравилась, пахла лекарством и ещё чем-то. Он вспомнил тройной одеколон, выпитый им в поезде, по дороге в армию и вспомнил, когда он видел этот дом и этот подвал – в день приезда в Тулу, когда Синьков и Кацман тоже пошли сюда, а Юра отвёз его в эскадрилью. Командир и Кацман выпили остальное содержимое бутылки, и Синьков потребовал ещё.

– Может, хватит, командир.

– Я сказал, что ещё!

– Мы же много выпили.

– Это Вы же много выпили, а для меня это комариный укус. Давай, тебе сказал!.

Кацман принёс ещё бутылку, но уже советского коньяка. Синьков налил себе полстакана, выпил, закусил шоколадом и голова его опустилась на грудь.

– Упал, сердце больше не билось, – сказал Кацман слова из песни, и добавил:

– Тащи теперь эту пьяную свинью. Сходи за Юрой, – обратился он к Отяну.

Они с трудом подняли по лестнице мычащего командира, усадили его в машину и поехали к его дому. Кацман предупредил их, что когда поднимут Синькова на третий этаж, пусть уходят, чтобы, его жена их не видела.

Затем Юра завёз Кацмана домой, и они уехали в часть. Отян никогда никому об этом не говорил, но, наверное, что-то болтнул Юра, потому что кто-то из ребят намекал Анатолию на это.

Женьку оставили в покое, дескать, что с оболтуса возьмешь, и взялись за Отяна, причём не с дисциплинарной позиции нарушения армейского Устава, а там где больнее, по линии приёма в члены КПСС.

Дело в том что на сегодня было назначено партийное собрание с такой повесткой дня.

Отян в молодости обладал хорошей памятью, и без труда, совершенно нехотя запоминал цифры, даты, привязывая их в определённую цепочку.

Так 12 – января день рождения сестры Вали и начало Берлинской наступательной операции, 13 марта, в его день рождения состоялся в Минске первый съезд РСДРП, родился педагог и писатель Макаренко,12 мая 1959 года родился сын Серёжа, и в 1964 Отян получи водительские права, а в 1967 назначен управляющим трестом и т.д.

Сегодня же было 21 декабря 1960 года, восемьдесят первая годовщина со дня рождения уже разоблачённого, но остающегося в памяти Сталина и десятая годовщина со дня вступления в комсомол.

Через шесть лет в этот день он будет защищать диплом инженера-строителя в Одесском Строительном Институте и вечером того же дня "познакомится" с артисткой Лужиной, которую утром разыграют его друзья.

А пока секретарь парторганизации Хрупов вызвал его к себе и сказал написать объяснение, где и с кем пил.

Отян пошёл к Яценко, "поблагодарил" его и сказал:

– Ну, вот и поточили ножи, поработали, а сейчас будем деньги считать. Врезать бы тебе по сопатке, чтобы знал.

– Да я, Толя, хотел, как лучше…

– Дурак ты, Женька. Скажи, ты назвал поваров и ребят, что с нами были?

– Ну, я ж не совсем дурак. Нет, не говорил.

– Тогда предупреди их, а то мне влетит ещё больше. Скажут, спаиваю эскадрилью.

– Я уже сказал, только Длинного нигде нет. Он и не ночевал в казарме, но старшина об этом не знает.

– Кстати, а где ты вчера добавил?

– Пошёл в столовку и с Длинным оприходовали.

– Что, вдвоём почти литр?

– Не помню, кажется, ещё кто-то был.

– Спроси второго повара, где Длинный.

– Я спрашивал. Он не знает, но сказал, что тот говорил, что поедет в Москву, домой.

– Ни фига себе! Час от часу не легче.

Мимо них проходил Алышев и с ехидством, злорадуясь, подначил:

– Друзья встречаются вновь! Давно не виделись, разбойнички?

– Да пошёл бы ты, – прошипел сквозь зубы Женька, чтобы Алышев не услышал.

– Пойдёт ли он, а я пойду, – заключил Анатолий и пошёл писать объяснительную.

Его всё время мучил вопрос насчёт Длинного. Он рисовал в своём воображении, что если тот тоже даст показания насчёт выпивки с Отяном и тогда дело могут довести до трибунала за подталкивание к дезертирству. Он подошёл к приятелю Длинного, тоже москвичу Косте. У кости была одна особенность. У него нижние зубы выступали над передними и из-за неправильного прикуса, и он при разговоре свистел.

Он исполнял в эскадрилье роль почтальона.

– Костя, сбегай сейчас на почту…

– Сейчас не время ещё. Рано.

– Неважно сбегай. Твой дружок, кажется, рванул домой. Позвони ему, и если он есть, предупреди, чтобы он никого не впутывал А то ему пришьют групповуху, и другим будет худо.

– Я побежал.

Когда Костя пришёл из почты, он сообщил, что мать Длинного сказала, что его нет, но Костя чувствует, что она сказала неправду.

Тем не менее, он ей передал просьбу Анатолия.

В течении дня стали выявляться друзья, недруги, сочувствующие, нейтральные и явные недоброжелатели.. Друзья и сочувствующие, а их было меньше, подходили к Анатолию, успокаивали, остальные отмалчивались или ехидно улыбались.

В своей жизни Отян ещё не раз столкнётся с тем, что люди, ещё вчера перед ним заискивающие, когда он был их начальником и они зависели от него, сегодня, когда его понизили в должности или отворачивались и проходили мимо, не здороваясь, или откровенно злорадствуя, говорили гадости, переходя на "ты". Отян же, всегда был ровен даже к вчерашним его врагам, далёк был и от того, чтобы добивать поверженных. И были случаи, когда вчерашний обидчик, видя, что Анатолий не помнит зла, сам вспоминал о нём и просил прощения, что делал его по глупости. Не прощал Отян только подлости, но месть в его арсенале не присутствовала.

После обеда началось закрытое партийное собрание, на котором могли присутствовать только члены партии.

Когда председатель собрания объявил повестку дня о приёме в члены КПСС кандидата Отяна, встал Алышев и сказал, что забирает раннее данную им рекомендацию и первый вопрос отпал сам собой. Тогда перешли к другому вопросу: рассмотрение нарушения армейской дисциплины Кандидатом в члены КПСС Отяном.

Здесь началось самое несуразное.

Оказывается, ему не могли ввести в вину, то, что он выпивал с Яценко, тем более в объяснительной он не упоминал об инвалиде-почтовике, а сказал, что купил водку в сельском магазине.

Больше того, выпивка сама по себе не является нарушением армейской дисциплины. Ни в одном Уставе об этом не было сказано. И так как наказывать его было не за что, придумали формулировку – самовольная отлучка из части в столовую. Это была уже такая глупость, что Отян, ранее решивший, что не будет возражать против наказания, возмутился и стал обороняться. Этим, как считали обвинители, он ещё больше усугубил свою вину, и если вначале предлагали простой выговор, то сейчас захотели объявлять строгий так как "товарищ не понимает".

Смотрел и слушал Отян и удивлялся. Те, кто ещё несколько дней назад заходили к нему в парашютку, просили лука и сала, и здесь же выпивали списанный, а вернее украденный спирт, сейчас клеймили его позором и старались показать свою лояльность по отношению к партийному руководству, затеявшему это судилище. Хорошо, хоть завсегдатай парашютки и выпивоха Мальков был беспартийным.

Нашёлся и защитник, капитан Прохоров. Старлей Курбацкий и старшина по имени Веня просили смягчить наказание и оставить простой выговор.

На том и порешили.

Сейчас смешно и странно читать переживания человека, которому на собрании таких же людей как и он, делающих такие же нарушения, выносят как-то выговор, пусть даже и где-то записанный.

В этом (Отян тогда впервые понял) проявляется всё лицемерие Коммунистической партии. Лицемерие партии проявлялось во всём. За то, что наказывали рядовых коммунистов, не наказывали лидеров, которые, пользуясь своим положением, делали преступления не только перед человечеством, но и Богом. В партии, как и в преступном мире, существовал лозунг: "Не пойман – не вор".

А что выговор? Партия переняла у церкви, причём худших её времён, времён средневековой инквизиции, систему наказаний.

Выговор, это аутодафе, когда с позорным колпаком на голове человека возили в позорной коляске сквозь толпу. С партийным выговором человек был прокаженным. Он не мог быть повышен в должности или звании, не мог защищать диссертацию, не мог быть допущен к секретной работе, ехать за границу и т.д. Исключение из партии, то же, что и отлучение от церкви. В своё время оно приводило к сожжению на костре, а в СССР к расстрелу. Исключённый из партии носил всегда на себе это клеймо, как человек за воровство или убийство, а в недалёком российском прошлом ходил с отрезанными ушами или вырванными ноздрями.

Потом Отян стоял перед партийной комиссией в дивизии, где ему повысили наказание.

Но через полгода всё это было в прошлом. Выговор сняли и приняли в члены КПСС, в чём Отян был доволен, но не гордился, как этого требовал Устав. Он уже хорошо понимал, во что он вступил.

Новый год Анатолий встречал с тремя сослуживцами, пригласивших его в компанию девушек, к ним домой. Они его пригласили по двум причинам. С ним их отпускали до восьми утра, а без него только до часу ночи. И ещё потому, что пригласить Анатолия попросила одна из них, пионервожатая подшефной школы, которая и организовала эту вечеринку. Отян не знал этого, вёл себя непринуждённо, не давая повода думать, что он заинтересовался кем-то из девушек.

Пили разведенный спирт и ели нехитрую закуску, приготовленную девчатами.

Когда крутили бутылку (игра, в которой, крутящий бутылку должен поцеловать того или ту на кого укажет горлышко бутылки), Анатолию, как назло, чаще других выпадало целоваться с пионервожатой.

А у неё на верхней губе была родинка с колючими волосами, и Анатолию страшно неприятно было, когда он крутил, а она указывала на пионервожатую. Но не показал, что ему эта девушка была неприятна. У неё, как и многих женщин, общественниц, появляются мужские черты характера, что большинству мужчин не нравится. Анатолий так же не проявил особого внимания к другим девушкам, более женственным и миловидным, и пионервожатая решила, что он может быть её, хотя и знала, что он женат и имеет ребёнка.

Она раза три пригласила его в школу, чтобы он рассказал школьникам о парашютном спорте и показал парашют. Дальше – больше.

Она стала под разными предлогами появляться в части и вызывать Отяна. А ему было неудобно прямо отшить её, игра в кошки мышки, где Анатолий был мышкой, дошла до того, что она приходила к караулке, когда он дежурил. Он приказал часовому не пускать её даже на территорию караулки, за что потом она выговаривала Анатолию своё возмущение. Всё это не могло быть незамеченным и парторг Хрупов, борец за чистоту нравов, после её очередного прихода сказал Отяну:

– Ты имеешь одно взыскание, хочешь получить ещё одно?

– За что? – искренне удивился Анатолий.

– Ты что не понимаешь? Ты женатый человек, завёл себе любовницу.

– Вы что, меня за ноги держали.

– А ты не груби.

– Вы меня извините, товарищ капитан, но если вы так бдите нравы, то сделайте так, что бы она больше ко мне не приходила.

– Я не могу. Она из подшефной школы.

Отян засмеялся и с ехидной двусмысленностью сказал:

– Вот поэтому и я не могу.

– Ну, ну! – сказал Хрупов и пошёл.

А Анатолий сказал изнывающей кошке, что ей пора найти другого, потому что и её могут ожидать неприятности. К удивлению, пионервожатая без труда переключилась на Костю свистуна, чем он был рад, она его частенько отмазывала от службы и забирала домой для любовных утех. Он, придя в казарму, в курилке в подробностях рассказывал умирающим от похоти и смеха солдатам как она повизгивала, изнывая от любви. Костя рассказывал со свистом, и это смешило больше, чем сам рассказ.

1-го января 1961 года, правительство провело вторую после войны денежную реформу. Как любая денежная реформа, она не улучшила, как обещал Хрущёв жизнь простых людей, а ухудшила, так как на рынке всё подорожало.

Анатолий после вечеринки спросил Шагиахметова, который был в новогодней компании:

– Откуда у девушек был спирт?

– Я дал, – с гордостью ответил тот.

– А ты где взял?

– Помнишь дежурство, когда я охранял ГСМ. Ну это тогда, когда девочка с солдатами кувыркалась, – подражая узбеку Шамсуддинову, сказал Эдик.

– Помню, и что?

– Я срезал пластилиновую печать, открыл замок, к которому с лета подбирал ключ. Налил из бочки канистру спирта, вынес его, и наклеил печать обратно.

– А где дел канистру.?

– Тогда зарыл в снег, ночью пришёл и забрал.

– А где канистра сейчас?

– Так я и сказал. Нашёл дурочка. У знакомых.

– Ты, Эдька, с ума сошёл. Тебя же посадят.

– Во-первых, никто не узнает. А во-вторых, офицерам можно воровать и пить спирт? А нам нельзя? Я только восстановил справедливость.

– А если я тебя заложу?

– Ты? Не заложишь. Остальным я в жизни не скажу. А заложишь, сядешь вместе со мной. На твоём дежурстве я его брал, и пил его ты со мной.

И Шагиахметов рассмеялся своим смехом, похожим на звук издаваемый бильярдным шаром, катящимся по мраморному полу.

Хотелось бы перейти к весенним воспоминаниям, когда начались сборы и прыжки в Фергане, но память вырывает из воспоминаний прошлого интересные куски, не написав о которых книга была бы беднее.

В начале января, в субботу, в солнечный морозный день на площадке Хомяково производились парашютные прыжки. Отян успел два раза прыгнуть, а в конце, когда собирались улетать в Тулу, его позвал заместитель командира эскадрильи, капитан Зезекало и приказал сесть к нему в самолёт. Когда самолёт взлетел, Зезекало подозвал Анатолия к кабине пилотов и сказал внимательно следить за местностью.

– Смотри, мы сейчас поищем лосей, нужно хорошо запомнить их местонахождение, – прокричал Зезекало.

Самолёт летал над лесом большими кругами, пока Зезекало что-то не увидел.

– Смотри, – и показал вниз, где широким шагом двигались по лесу пятеро лосей. Когда пролетали над ними, лоси остановились и легли на землю. Как только самолёт отлетел, они поднялись и пошли назад. Лес был лиственный и сдалека их прикрывали своей чёрной массой деревья без листьев, но когда подлетали ближе, лоси смотрелись, как на ладони. Среди них был один громадный бык с такими большими рогами, что был похож на грузина в большой, как аэродром фуражке.

– У них "кацо" за старшего.

Зезекало шутку понял, улыбнулся, положил планшет на колени, поставил на карте точку и передал планшет Отяну.

– Запоминай! – крикнул Зезекало, сделав ещё пару кругов над животными.

Анатолий недоумевал зачем он вдруг понадобился, но не привык задавать вопросов, и по прилёту пошёл в казарму, где старшина записал его на вечер начальником караула.

Последнее время Отяну разрешали офицеры брать в караул их табельный пистолет, но сейчас ему Шейко сказал взять автомат.

Отян пошёл в караул и после ужина завалился спать. Часов в пять утра раздался треск полевого телефона, стоящего в караульном помещении, и дежурный по эскадрилье распорядился:

– Сдай дежурство разводящему, и с автоматом и в тулупе, срочно иди к командиру.

Теперь Отян понял, что не его хорошее ориентирование было нужно, а автомат Калашникова, который он возьмёт на охоту.

– Здравия желаю товарищ…

– Возьми автомат под тулуп и никому его не показывай, пока я не скажу. Особенно егерю. Иди садись в машину. Сухой паёк для тебя у водителя.

Командир сел в свою легковую машину, с ним сел Зезекало и какой-то гражданский, а все остальные с ружьями, сумками и рюкзаками, в грузовой, крытый тентом вездеход.

В СССР существовало два общества охотников. Одно из них находилось в ведении министерства обороны. Многие офицеры эскадрильи были его членами и иногда приносили ружья на дежурство.

Лучший из охотников, капитан Максимов занимался стендовой стрельбой, имел по ней первый разряд и занимал в гарнизоне второе место. Он внутри одного из стволов ружья вмонтировал нарезной ствол от автомата ППШ, стреляющего боевыми патронами. Максимов сетовал на то, что слишком мала убойная сила. Вот бы ствол от Калашникова…

Радиоинженер старлей Зайцев принёс на дежурство в выходной день ружьё, надеясь пострелять соседских ворон, которые своим криком всем надоели. Вороны же увидев, ружьё, улетели и не появлялись. Зайцев, раздосадованный, повесил на забор газету, очертил круг и выстрелил в него дробью. Потом долго рассматривал газету, показывал её любопытным и говорил:

– Кучность хорошая. А у левого ствола, просто замечательная.

Лёва Суслов заметил, что по газете легко попасть, а как по летящей мишени?

– Давай твою шапку, попробуем.

– Согласен. Но если не попадёте, я буду стрелять по вашей.

– Идёт.

Закончился спор тем, что Лёва разнёс шапку Зайцева в клочья, и тот, растеряно вертя её в руках, чуть не плакал. Отян, наблюдавший за всем этим ехидно спросил:

– Ну, и как кучность.

– Пошёл бы, Толя на хуй, – заработал Анатолий и пошёл, куда его послали.

Такая была в основном охота.

Сейчас у всех было настроение немного напряжённое перед ожидаемой охотой. Каждый рисовал в своём воображении, как на него выйдет подгоняемый загонщиками лось, как он вскинет ружьё, и первым же выстрелом перебьёт тому позвоночник, а потом подбежит и охотничьим ножом перережет ему горло. На зависть своим товарищам ему достанутся громадные рога. Куда их только девать?

У всех жильё было тесное, а некоторые жили на квартире. А

Максимов принёс в прошлом году рога, а сосед, работяга с оружейного, смеялся:

– Ну, Максимов и трудится твоя Валька. Это у тебя уже третьи.

Можно позавидовать.

– Чему? – глупо спросил Максимов.

– Ни чему, а Вальке твоей. Хороши рога она тебе сделала.

– Иди проспись.

Когда машина заехала в лес и начало светать, кто-то спросил:

– А кто этот гражданский. Раньше его не видели.

– Кажется, председатель райисполкома. И не задавай больше вопросов тебя не касающихся.

– Да я так просто.

Подъехали к дому егеря. Вышел высокий человек в полушубке, валенках и шапке-ушанке с опущенными клапанами. Сел к командиру в машину и поехали дальше.

Минут через пятнадцать остановились, отобрали несколько человек загонщиков, которые вместе с егерем пошли в лес. Через минут десять опять остановились, и все вышли из машины. Командир и Максимов распределили охотников по номерам, ещё раз напомнив о правилах стрельбы. Все стали на указанные места полукольцом, обхватив большую площадь. Стояли на редколесье. Перед охотниками была по сути громадная поляна на которой росли тоненькие разрозненные деревца и мелкий кустарник. Сзади был густой лес. Командир поставил Отяна рядом с собой у толстого дерева. Старшина Шейко стоял в метрах семидесяти справа, а слева на таком же примерно расстоянии стоял гражданский. Снег в лесу был глубокий, и пришлось вытаптывать себе площадку. Командир приказал Отяну подготовить автомат к стрельбе на одиночные выстрелы и доставить патрон в патронник, но самому не стрелять, а передать по команде автомат ему. Стояли долго. Отяну было тепло, только автомат перекладывал из одной руки в другую.

Первоначальные мысли о том, что он будет героем охоты отпала, и он себя чувствовал не то вторым номером у пулемёта, приготовленного к бою, не то оруженосцем Санчо Пансо у рыцаря печального образа Дон Кихота.

Но, постояв немного, подумал, что больше похож на помощника грабителя банка, подающему тому инструмент для взлома. Когда часам к десяти, а может и позже, уже надоело стоять, фантазировать, захотелось есть, стал слышаться какой-то далёкий выстрел и шум, с правой стороны показался метрах в трёхстах лось. Он шёл, а может и бежал, быстрым размашистым шагом или, как говорят, рысью и издалека казалось, что он плывёт по снегу, вернее летит над ним. У Анатолия в теле появилось напряжение и.ожидание какого-то действия. Так, наверное, себя чувствует хищник перед решающим прыжком. Командир протянул руку, взял автомат, приложил к плечу и повёл стволом в сторону лося, но не стрелял. Раздался выстрел со стороны старшины, и лось, сменив немного направление, нагнув голову и не разбирая дороги, пошёл на него. Старшина ещё раз стрельнул. Лось шёл сейчас боком к командиру и казался таким большим, что закрывал за собой всё пространство. Командир стрельнул, лось споткнулся, но продолжал бежать на старшину, еще ниже опустив рога. Тот, видя, что не успеет перезарядить ружьё, рванулся к лесу. Командир ещё раз стрельнул, потом ещё. Лось споткнулся и упал на передние ноги. Он пытался встать, но только толкал перед собой снег и сунулся вперёд. Потом вдруг замер и медленно повалился наземь. Командир дал команду разрядить автомат и спрятать его в машине. Юра, водитель спрашивал:

– Ну что, завалили?

– Завалили, запрячь, – и пошёл посмотреть на лося.

Толпа охотников обсуждала чьи пули попали в лося, так как ран было несколько, а Анатолий стоял у павшего в неравном и несправедливом бою красавца сохатого, лесного исполина и думал о том, что сейчас был соучастником какой-то гадости, а может быть и преступления.

 Потом была разделка туши, приготовление свежей лосятины, её еда, пьянка, в которой Анатолий не участвовал, стрельба по пустым бутылкам, езда в сельский магазин за водкой, которой всегда мало.

 Когда ехали назад, охотники сначала орали песни, а когда выехали на шоссе и стало меньше трясти, уснули.

В части кто-то пытался спросить за охоту, но Анатолий прерывал спрашивающих резким ответом:

– Не был я ни на какой охоте!

Это была первая и последняя охота с соучастием в убийстве в его жизни.

В средине января эскадрилья должна была вылететь в Рязань для выброски тамошнего полка. Командировка предстояла на несколько дней, может на неделю или больше. Всё зависело от погоды, которая может преподносить различные сюрпризы. Утром Анатолий выдал экипажам парашюты и пошёл со всеми на аэродром помогать сорвать самолёты со стоянки. Самолёты Ан-2 зимой ставят на лыжи, и они от длительной стоянки плотно прилипают к снегу, и что хуже, во время оттепели с последующим морозом примерзают так плотно, что их приходится вырубывать изо льда. Сейчас самолёты просто прилипли, но требовалось много народу, чтобы их оторвать. Бывает, что десантники уже сели в самолёт, а он не может тронуться с места. Тогда они выходят из самолёта и раскачивают в стороны фюзеляж. Самолёт начинает двигаться, а они на ходу неуклюже залезают в него. Когда все самолёты оторвали от снега, что было в этот раз несложно, произошёл забавный случай, о котором потом долго вспоминали.

Служил в эскадрилье лётчик по фамилии Лавренёв (фамилия изменена). Лётчик он был замечательный. Самолёт у него был под номером 06. Его закрепили за командой, так как лучше его никто не производил расчёт и выброску парашютистов. Было ему за сорок, высокого роста, чуть сутулившийся, он больше походил на бухгалтера, чем на классного лётчика, особенно когда с чёрным служебным портфелем шёл, чуть раскачиваясь в стороны, к самолёту.

Его уважали за хорошую работу и мягкий характер, но некоторые завидовали, что, летая с командой, он имел больше всех часов налёта, за которые платили деньги.

Он снимал квартиру у частника во флигеле, вход в который был с улицы.

Лавренёв женился на красивой, полногрудой девушке с пышными формами, но к этому времени красота её несколько поблекла, и она пыталась компенсировать их косметикой.

Она не обладала вкусом и чувством меры и была похожа на матрёшку со своими ярко накрашенными губами, чёлкой и томными глазами. Над её видом посмеивались, и это даже слышал Лавренёв, но в силу своего незлобивого характера не обращал на подначки внимания. Но до Лавренёва стали доходить слухи, что она ему не верна. Даже не слухи, а один из офицеров сказал ему, что его жена изменяет ему с солдатом из соседней дивизии. Но тот только отмахнулся. Наверное, он умел просто сдерживать себя от эмоциональных поступков. Сам же, по всей вероятности, переживал, но вида не показывал. Детей у них не было, она не работала, а от безделья и постоянного ожидания мужа томилась от страсти её обуревавшей.

В один прекрасный день или вечер Лавренёв застал её в доме вместе с солдатом. Солдата он спокойно выпроводил, а ей сказал, что подаст на развод.

Потерять мужа с его приличной зарплатой ей не хотелось, она падала на колени, просила прощения, говорила, что его любит, а это её бес попутал. Лавренёв же её действительно любил и простил ей вселенский грех.

Но отведав запретный плод один раз, невозможно от него вообще отказаться и… солдат по-прежнему приходил в отсутствие мужа к жаждущей любви индюшке.

Может быть и терпел бы любящий муж такую ситуацию, но к его несчастью солдат оказался болтлив, хвастлив и, мягко говоря, не совсем порядочен.

Лавренёву стали в глаза говорить, чтобы он не позорился, как будто бы защитники нравственности беспокоились о нём. Им было важно посмотреть на его реакцию. И он решился. Решился, наверное, не до конца, а только припугнуть свою любимую курочку.

Он сказал своей супруге, что перелетает навсегда жить в Рязань, уложил два чемодана со своими вещами и принёс их утром в свой самолёт.

Любительница поспать прозевала уход мужа из дома, проснулась, понежилась в постели, думая о наступающем вечере без мужа и своём солдате воробышке. Её тело уже сейчас страдало от неукротимого желания любви. Но вдруг она заметила отсутствие мужниных вещей, схватилась с кровати и побежала в воинскую часть, даже не умывшись и не причесавшись. На ходу застёгивая дорогую шубу надетую, прямо на ночную сорочку, и нисколько не заботясь о свой внешности, бежала она, иногда переходя на шаг, оттого, что заходилось сердце. Давно ей не приходилось так бежать. Обычно она носила себя. как пава, упиваясь сама собой, любимой.

Но сейчас её грудь и бёдра, которыми она гордилась, подпрыгивали с каждым её шагом, мешали бежать, пот заливал глаза. Она услышала звук работающих самолётных двигателей, сняла платок, взявши его в руку, расстегнула шубу, забыв о том, что она без платья и в валенках на босую ногу. Главное, не дать мужу улететь с вещами.

В таком виде она прибежала на аэродром. Часовой попытался её остановить, но она, видя, что сейчас самолёт N 06 начнёт выруливать на старт, подбежала к нему, открыла дверь и стала залазить в него.

Но так как подножка была снята, а порог двери находится на высоте сантиметров семьдесят, она поставила на него сначала одну ногу, затем вторую и в этот момент её шуба задралась вместе с ночной сорочкой и все стоящие на земле увидели…

Что они увидели писать неудобно, но те, кто стоял, или согнулись от хохота или упали на снег и колотили ногами. Сержант Корзун произнёс, смакуя каждую букву:

– Ну и гинекология, на всю эскадрилью хватит.

Потом полное экзотическое видение нырнуло во чрево самолёта и оттуда один за другим вылетели два чемодана. От удара о землю они раскрылись и капитанские вещи, подхваченные вихрем от пропеллера, полетели за границу аэродрома в дренажный ров. Потом в дверях показалась растерзанная мадам, села на порог и вывалилась на снег.

Она стала бежать за вещами, наклонятся и опять показывать любопытным солдатикам свои достоинства.

Вылет в Рязань был сорван. Когда с помощью ребят были собраны все вещи, к ней подошёл замполит Бояршинов и стал ей что-то выговаривать.

Наверное, он говорил о том, что она своими действиями подрывает боеспособность десантных войск, показывая свои интересные места разлагает советских солдат, заставляя их думать о вожделённом женском теле, отвлекая от боевой и политической подготовки, и в конце концов, своим нехорошим поведением она бросает тень на всех офицерских жён.

Лавренёв всё это время сидел в своём самолёте и заливался краской от стыда. Но сейчас о нём все позабыли и не думали о том, как в таком состоянии он будет лететь.

 Даме подали машину и увезли домой вместе с чемоданами. Самолёты, поднимая снежную пыль, взлетели с аэродрома Мясново и взяли курс на Рязань. Никто из улетавших не знал тогда, что через несколько дней их ждёт испытание, поставившее всю эскадрилью на грань между жизнью и смертью.

 Анатолий за эти дни два раза побывал в университете, ходил в караул и много читал.

 В штабе говорили, что в Рязани работа идёт нормально и на следующей неделе эскадрилья вернётся в Тулу.

Длинный, сбежавший домой в Москву, ещё до Нового года приехал с матерью в часть. Она просила командира простить его, что не надо рассматривать его как дезертира. Она за него ручается: сделал по глупости и это больше не повторится.

Ей объяснили, что от командования эскадрильи ничего уже не зависит, все дела находятся в особом отделе и прокуратуре. И он не только сбежал домой, что является дезертирством, а обокрал киоск в соседней дивизии, и они тоже против него возбудили дело. Мать ходила из одной дивизии в другую, часами ожидая приёма на проходной, добилась приёма к военному прокурору.

Ей никто ничего не обещал, говоря о том, что ребята, призванные из Москвы, в основном, маменькины сыночки. На последних учениях трое из них после выброски десанта не стали выполнять боевую задачу, а прямо на лыжах, с оружием, (правда, с холостыми патронами) отправились домой в Москву. И таких случаев много.

– У меня полный шкаф таких дел, – сказал прокурор, показав для убедительности рукой на шкаф с папками, которые лежали и сверху на шкафу. Мать Длинного вздыхала, сочувствовала прокурору на его тяжёлую работу, но продолжала просить за сына и говорить, что он же без оружия уехал. Она каждый вечер приходила в эскадрилью и под Новый год уехала. Единственное, что она сумела сделать – оплатить стоимость шоколадок, украденных сыном.

Правда, буфетчица приплюсовала к шоколадкам килограмм апельсин и несколько пачек дорогих сигарет. Мать уверяла, что он сигарет и апельсины не брал, но уплатила за всё, что та требовала. И командир дивизии, предоставивший Анатолию отпуск за чистку Ленина, отозвал дело о краже.

Длинный пока остался при части и куховарил по-прежнему, ожидая решения свыше.

А сейчас, начальник штаба майор Бояров, вызвав Отяна к себе, сказал.

– Командование ВДВ решило не судить трибуналом всех москвичей – дезертиров. Все, кто добровольно вернулся в свою часть, переводят по дальним дивизиям. Завтра, в десять ноль-ноль ты должен его препроводить в штаб дивизии, оттуда их отправят в Псков.

Отян вспомнил, что это он, привезенным из лесу самогоном, способствовал тому, что Длинный дезертировал и улыбнулся.

– Ты чего улыбаешься? А, ну, конечно оттуда не сбегут, – понял его улыбку по-своему и добавил:

– Правда, я получил приказ из штаба ВДВ, что два бойца сообразили сбежать из Дальневосточной дивизии. Так их патруль ждал возле их дома. Даже маму не удалось увидеть, отправили назад.

– Ну и что, их судили?

– Да нет. Маргелов пожалел дураков.

Вечером Отян сказал Длинному о предстоящей его поездке, он несказанно обрадовался и предложил это дело обмыть.

– Ты чего? Сдурел. Я и так из-за одного дурака погорел.

– Ну я же тебя не впутал.

– И на том спасибо.

Отян смотрел на этого большого, неуклюжего парня с большим ртом и с грубыми чертами лица, как бы рублеными топором. Длинные худые руки с громадными ладонями упирались в торчащие колени Он походил на скульптуру мученика, которую Анатолий где-то видел. Через много лет в разных городах и странах он видел фигуру и лицо Длинного на картинах и скульптурах, отражающих и святых великомучеников древности и простых солдат в концлагерях.

 На следующий день они приехали трамваем в штаб дивизии увидели там человек тридцать таких же как и Длинный "переселенцев".

– Ну, Длинный, будь здоров! Смотри опять не начуди.

– Длинный, Длинный. Ты хоть знаешь, как меня зовут? На вот тебе мой домашний телефон, будешь в Москве – звони.

– Извини, Серёжа, но если бы ты те откликался на кличку, тебя все называли бы по имени.

– А я и не обижаюсь. Меня и в школе и на работе Длинным называли.

Сергеев много, а Длинный я один.

Попрощались.

Через восемь лет, в1969 году, Анатолий был в командировке в Москве и зашёл в ресторан Метрополь пообедать. Вспомнил о Длинном и спросил официанта, работает ли у них Сергей Длинный.

– Конечно. Он сегодня подменяет шеф-повара. Позвать?

Через пару минут в дверях появился Длинный. Он стал ещё выше, но уже не походил на человека из концлагеря. Кости его обросли мускулами, лицо выражало твёрдость и уверенность. Узнал Отяна сразу.

Пригласил в отдельную комнатку, велел принести Анатолию обед и двести грамм.коньяка.

– Я угощаю. Но ни пить, ни сидеть с тобой долго не могу. Сейчас должна прийти группа иностранцев и у нас запарка. Приятного аппетита. Кушай, я к тебе ещё зайду.

Отян сытно пообедал, от выпитого коньяка немного захмелел и сидел курил. Зашёл Длинный.

– Как обед? Вкусно?

– Очень. Спасибо. Как твои дела? Женился?

– Собираюсь. Пока будущий тесть не согласен. Большая шишка.

Кем-то в Совмине работает.

– А она?

– В Интуристе. Она закончила университет, знает языки и обслуживает иностранцев: испанцев, португальцев, бразильцев и ещё многих из латинской Америки.

– Я тоже в этом году торговый институт заканчиваю.

– А если её отец так и не согласится?

– Согласится, – и засмеялся, – она на четвёртом месяце беременности.

– Тогда, да, согласится.

– Толя, я побегу, заходи. Ах да – вспомнил. Ко мне дня три назад Кацман заходил. Помнишь его?

– Конечно.

– Он ко мне уже несколько раз заходил. Я его подкармливаю.

Девочки спрашивали, кто он мне приходится? Я сказал дядя родной по двоюродной бабушке. Будь. Я побежал.

– Будь. Я тоже пошёл.

Отян шёл по Москве и думал о Длинном. Как он стал непохож на того неуклюжего мальчишку, укравшего шоколадку и сбежавшего домой.

Интересно, а он сам похож на того младшего сержанта? Самому себя не видно.

Но это в молодости не видно. Сейчас, через 45!!! лет после тех событий, очень хорошо видит на себе, как он изменился. Его приятель, Гриша Бадов, который живёт в Австралии, по телефону сказал ему, что мы все, имея в виду стариков, надели на себя противогазы, такие мы красивые. Каждый раз, бреясь, (иначе на себя в зеркало смотреть не хочется), он думает что неплохо бы снять противогаз с лица, да убрать некоторые болячки, да… Не дано. Никому не дано. Это единственная справедливость, созданная Творцом. Мы продолжаем жить в наших детях, внуках и правнуках. В наших делах, в конце концов.

В тот день Анатолий зашёл в штаб к полковнику Щербакову. Но его не было. Он тоже был в Рязани на выброске парашютистов. И должен скоро прилететь. Его подчинённый, инженер по приборам, старлей Гладун (земляк Отяна из Малой Виски, приезжал к нему домой через несколько лет) сообщил Отяну приятную новость, что Козлову, Шапкину и Федосимову присвоили звание Мастера спорта. Об этом он узнал из штаба ВДВ.

Анатолий обрадовался этому сообщению. Ведь и его доля есть в том , что ребята выполнили нормативы. Теперь в Тульской команде четыре Мастера спорта. Как ни в одной дивизии ВДВ.

Через пару дней сообщили, что утром все десять самолётов эскадрильи вылетают из Рязани. Наземные службы готовились к их встрече.

Рано утром выгнали грейдер и бульдозер подчистить взлётно-посадочную полосу, радисты привезли радиостанцию на машине, занесли её на стационарный командный пункт. Приготовили машину скорой помощи, пожарную и многое другое необходимое для обеспечения приёма самолётов. В десять пятнадцать утра сообщили по телефону в штаб, что самолёт командира взлетел, взлетают остальные самолёты. От тульского до рязанского аэродромов чистого лёту час десять, но с учётом выхода на курс при взлёте и посадке, и учитывая разнос по времени между самолётами, то всего максимум полтора часа до посадки последнего самолёта.

Небо закрывала облачность, но видимость позволяла самолётам нормально приземляться. Радиосвязь с самолётами ещё не установилась, как погода начала быстро портиться. С юга зашла чёрная туча с туманом, а потом пошёл мелкий дождь. Мороз был небольшим, всего градуса 3-4, но дождь мгновенно, упав на стекло, снег, солдатскую шинель замерзал и превращался в корку. Начался ГОЛОЛЁД.

Начальник метеослужбы эскадрильи засуетился первым.

Обращаясь к радистам, он сказал, что нужно немедленно сообщить командиру на борт о начавшемся гололёде. Попытались установить связь, но не смогли. Тогда позвонили по полевому телефону майору Боярову, чтобы он связался с Рязанью, но тот ответил, что у него городской телефон отключился. Попытались позвонить по полевому авиадиспетчеру, но связи ни с кем не было. Радиоинженер Зайцев предположил, что где-то от налипшего льда порвались провода связи или упал столб.

– Садись в командирскую машину и срочно в штаб, в дивизию ВТА, может оттуда дозвонишься, – сказал Зайцев Метеобогу, и тот кубарем слетел с КП, сел в машину.

Водитель хотел быстро рвануть с места, но колёса прокрутились на льду и сбросив газ, Юра медленно, виляя на скользкой дороге, поехал.

На границе аэродрома стояли несколько женщин, жён пилотов. Они всегда после длительных командировок мужей приходили к аэродрому их встретить. Вначале командир ругался, что мы не в дальнем плавании, чтоб нас встречать, но они приходил, раз за разом и ему пришлось уступить. Они всегда обсуждали последние новости, знали всё, что происходит в эскадрилье иногда раньше своих мужей. Кому и когда должны или присвоили звание, с кем и о чём говорили в штабе дивизии, кого пришлют на освободившуюся должность и многое другое.

Сейчас их собралось человек десять. Они оделись понарядней и болтали между собой. Только одна из них не принимала участие в разговоре, а когда пыталась, то ей или не отвечали или совсем замолкали. Она стояла в шубе и белом пуховом платке, ярко накрашенная, и кусала от волнения и обиды губы, слизывая с них краску. Когда пошёл дождь, шуба и платок слиплись и взялись коркой.

На лице появились потёки краски, которые она пыталась вытирать, но только размазывала ещё больше и имела жалкий вид. Остальные женщины тоже стали покрываться льдом, но не это их беспокоило. Они, жёны лётчиков, знали, что такое гололёд. Кое, кто стал вытирать слёзы, другие стояли молча с каменными лицами. Женщины подошли к КП и стали спрашивать Зайцева, есть ли связь, но тот ничего не отвечал и только пожимал плечами и качал головой. Напряжение у всех выросло до предела. Мучила неизвестность. Прошло уже 45 минут лёту, самолёты явно летят в тяжёлых метеоусловиях. А летят ли? Каждый гнал от себя навязчивые мысли о худшем.

Руководить посадкой самолётов должен был заместитель командира полка базировавшихся на аэродроме АН-8, но он почему- то не прибыл.

Стоявшие на КП крутили постоянно ручку телефона, а Зайцев постоянно говорил в микрофон.

– Избушка один! Ответьте Избушке! Я Избушка, я Избушка. Избушка один или любая Избушка ответьте, кто меня слышит.

Рация молчала. Вдруг радиостанция затрещала. Стал прорываться чей-то голос, но непонятно чей и непонятно кто говорил.

– Избушка слушает сказал Зайцев, но опять всё затихло.

– Это кто-то из них.

Опять захрипело радио, чёткий голос произнёс.

– Избушка, ответьте Избушке пять.

– Я Избушка, слушаю Вас.

– Идём в тяжёлых метеоусловиях. Высота двести метров, видимость от ста до нуля метров. Приготовьте скорую, пожарную, средства спасения в начало полосы. Как поняли? Приём.

– Вас понял хорошо.

Зайцев повторил распоряжение, закончив связь, позвонил майору Боярову, чтобы тот со своей стороны дал необходимые указания.

– Это Прохоров говорил, остальные пока не достают. У него новая, модернизированная радиостанция.

Подъехала машина с подполковником, из полка ВТА. Он поднялся на КП.

– Еле добрался. В Туле весь транспорт стоит. Трамвай вроде ходил, но поперёк путей стоят машины. Мы не могли объехать автобус, и пришлось ехать кружным путём. Что у вас?

Ему доложили.

– Свяжите меня с нашим штабом дивизии.

– Нет связи, товарищ подполковник.

– А с кем есть?

– Только с нашим начальником штаба.

– Свяжите меня с ним. Бояров, пошлите связного к дежурному по моей части и передайте, что пусть нашу скорую с врачом, пожарную и автобус срочно пришлют сюда.

Он посмотрел на часы и сказал: Первый самолёт ждём через пятнадцать минут, в одиннадцать тридцать.

Все молчали. Женщины под дождём намокли и дрожали от холода, напряжения. Подполковник распорядился пустить их на КП. Когда они зашли, стало тесно. Кое-кто из них плакал.

– А вот это лишнее. Вы же жёны лётчиков, офицеров. Они прилетят все до одного. Успокойтесь.

Все эти дни в Рязани Лавренёв ходил сам не свой, как в тумане. Он всё делал автоматически: ел, ходил, умывался, раздевался и ложился спать. Только на полётах и выброске парашютистов брал себя в руки и переставал думать о Наташке, о позоре, что он пережил. Ну что позор.

Подумаешь, все увидели её задницу. Большое дело. Большинство мужиков, он видел, сочувствовали ему, и только эта зараза Алышев ехидно улыбался и даже подначил один раз. Ну, увидели все, никто не умер. Вот они еще, будучи мальчишками, купались в речке, что течёт через их село, а на том берегу купались в сорочках бабы и девки. С их стороны подъехали два парня и стали кричать девкам на ту столону обидные слова. Так тётка Клавка, жена кузнеца, здоровенная баба, задрала сорочку и показала им зад. И никто не умер. Лавренёв даже улыбнулся, вспомнив тот случай из детства. Ему было тошно от другого. Он любил эту Наташку и боялся её потерять. Но и жить так нельзя дальше.

И сейчас, взлетев с аэродрома в Рязани и набрав высоту 300 метров, он передал управление самолётом второму пилоту – штурману и опять стал думать о Наташке. Ну что ей не хватает. Всю зарплату отдаёт ей. Ночью он тоже вроде нормальный мужчина. Бывает, устаёт на работе, когда много летает. Так то ж работа. Ей всё денег мало. А будет меньше летать, откажется возить команду с этим настырным Отяном, так и денег будет меньше.

– Командир, – услышал он в наушниках своего второго пилота – погода ухудшается, посмотри.

– Беру управление на себя, следи за маршрутом.

Лавренёв посмотрел вперёд. Самолёт идущего впереди Прохорова то нырял в облака, то появлялся.

– Я избушка один. Всем бортам снизиться до 250 метров. Идти в кильватер, увеличить разрыв между бортами до четырёхсот. Как поняли?

Приём.

– Второй понял, двести пятьдесят и до четырехсот.

– Третий понял,…

– Четвёртый…

Видимость совсем стала пропадать. Начался дождь. Лавренёв посмотрел на стекло впереди себя и увидел, что на стекле ледяная плёнка и ничего не видно вперёди. Гололёд!!!

И опять голос командира:

– Всем бортам антиобледенение.

Лавренёв посмотрел на штурмана.

– Сколько нам лететь?

– Тридцать семь, командир.

Несмотря на то, что спирт тонкой струйкой пошёл на винт, тяга его стала уменьшаться. Лавренёв резко изменил шаг винта (угол лопасти винта по отношению к плоскости вращения) и почувствовал, что тяга улучшилась. Он открыл боковую форточку и увидел на крыле толстую корку льда. И рули стали хуже слушаться. "Так и грохнуться можно. А может, так и лучше было бы" – мелькнула мысль. Он посмотрел на штурмана, у которого только недавно родилась дочь, на механика, молодого хорошего парня с золотыми руками, подумал о двух пареньках, радистах, сидящих в салоне.

"Не будь дураком. Работай и думай, как избавиться ото льда на крыльях. Наверняка он есть и на фюзеляже" Самолёт всё больше становился тяжёлым и неуправляемым. Лавренёв попробовал резко дёрнуть рулями в разные стороны. И увидел, как с крыла, начиная от предкрылка отлетел большой пласт льда. Самолёт даже поднялся непроизвольно выше от этого и стал более управляем. Выровняв самолёт, увидел, что летит в сплошном дожде и тумане. Передний самолёт потеряли. Хотя бы не столкнуться с кем.

– Командир, курс 270, нужно зону облететь.

Далась ещё эта зона. На севере, где они летали, нет никаких зон на тысячи километров. А здесь, как в лабиринте летишь. Какие коридоры в такой мгле? Но курс изменил. Лёд опять нарастал на крыльях и приходилось повторять упражнение с винтом и рулями.

Вдруг открылось окно в облачности и Лавренёв увидел площадку Хомяково. Увидел это и штурман.

– Командир, мы отклонились на семнадцать километров. Возьми курс180.

 На КП царило напряжение. Женщин отправили в автобус, стоящий рядом, но они через минуту по очереди забегали и спрашивали как дела.

Где-то далеко послышался самолётный гул и голос командира.

– Избушка один просит посадку.

– Посадку разрешаю.

Женщины выскочили из автобуса, в глазах была радость и тревога. А вдруг мой… Но самолёты один за другим тяжело плюхались на взлётную, и заруливали на стоянку. Не прилетел только 06.

– Избушка шесть, ответьте избушке.

Женщины прыгали от радости и только Наташка Лавренёва стояла вытянувшись, как струна, и смотрела в сторону, откуда летят самолёты.

Прошло минут пять в тревожном ожидании, а каждая минута казалась часом.

– Я Избушка шесть, прошу посадку.

Все вздохнули, а Наташка заплакала.

– Теперь она плачет. А десять дней назад…

– Да заткнись ты. Посмотрим, что у тебя будет.

Зайцев оглянулся, увидел стоящих солдат и сверхсрочников, и не понял, кто кого оборвал.

Синьков прямо на стоянке собрал экипажи, сказал что все молодцы, разбор будет завтра, кто хочет пусть идёт на обед, все на сегодня свободны.

Первой от стоящей толпы отделилась худощавая фигура с портфелем, она немного раскачивалась на ходу. Наперерез ей побежала стоящая Наташка, подбежав, обхватила за шею и на КП видели, как из рук Лавренёва выпал портфель и он обнял женщину. Потом он поднял портфель, пошёл дальше, а она, как собачка, семенила рядом и заглядывала ему в глаза.

– Любит он её, – сказал сердобольный Зайцев.

– Да-а-а. Любит, повторил кто-то.

– Так, сворачиваемся. Концерт окончен, – скомандовал подполковник.

Этот гололёд запомнился многим надолго, а пилотам на всю жизнь.

Как объяснили командиру в центральной метеослужбе, он появился неожиданно, и по каким-то там причинам синоптики не могли его предсказать заранее. Этот случай знали даже в Генштабе и оценили его приказом с благодарностью всему личному составу эскадрильи.

Но были в ней не только герои. Возвращаясь из караула, солдаты увидели возле ворот части своего коллегу по караулу Замятина (о нём и ранее рассказывалось), стоящего на посту в длинном, волочащимся по снегу тулупом и автоматом Калашникова на ремне через плечо, окружённым группой мальчишек лет пятнадцати, в форменных фуражках (в некоторых профессиональных училищах носили форму). Один из них держал его за полы тулупа, другой одной рукой придерживал автомат, а второй рукой хлестал его по щекам. Третий же мальчишка, присев, отрезал нижний кусок тулупа, как бы укорачивая его. Увидев вышедших из-за угла солдат, они хотели бежать, но с другой стороны тоже появились солдаты и задержали хулиганов.

Нападение на часового во всех странах мира очень строго карается, но подобное было из ряда вон выходящее. Мало того, что они били часового, но и ещё портили воинское имущество. Стоявший на посту часовой Замятин плакал и жаловался на мальчишек. Солдаты решили, что надо на месте разобраться и поколотить нахалов, но как могло получиться, что вооружённый часовой допустил их к себе? Невероятно.

Оправдываясь, мальчишки, рассказали, что каждый раз этот маленький и противный солдат с фиксой во рту дразнил их всяко.

Например, сегодня он кричал: "Ремеслуха, ремеслуха, может, хочешь ты по уху?". Вот и решили они его проучить.

– А если бы он стрелять начал?

– Кто, он стрелять? – презрительно спросил один из них. – Да он не знает, как устроен автомат.

– Знаю, не беспокойся.

– А мы его спрашивали, как называется эта деталь, так он не мог ответить.

– А вы откуда знаете?

– Мы учимся в оружейном училище при заводе, – не без гордости заявил один из них.

– А зачем тулуп резали?

– На лямдочки.

Солдаты засмеялись, вспомнив, что сами недавно играли в лямду, подбрасывая кусочек меха – лямду, с привязанным к нему свинцом. А из тулупа классные лямды получились бы.

– Надавать бы вам по шеям. Да ладно, идите.

Мальчишки ушли, а солдаты стали выговаривать Замятину. Но всё, видимо, бесполезно.

В эскадрилье никогда не было воровства, и вдруг начали пропадать солдатские деньги и личные вещи из прикроватных тумбочек: сапожные и зубные щётки, сапожный крем и зубная паста, а также другая мелочёвка. Когда возмущение достигло предела, солдат постановили произвести тотальный обыск. И обнаружили в машине с прожектором, обслуживаемой этим ничтожеством, все эти вещи. Когда его начали спрашивать, зачем ему столько, он объяснил, что это месть за пропавшую у него сапожную щётку.

Решили его наказать, не докладывая начальству. Но как?

Сначала решили его постричь, но этого было мало, и постановили побрить голову.

Произвести бритьё поручили Стулову, замечательному, бесконфликтному, парню.

Когда вечером Отян пришёл из университета, увидел толпу солдат, окруживших Замятина, сидящего на табурете, которому Стулов бреет голову.

Отян ужаснулся, тому, что происходило. Стулов не брил Замятина, а скальпировал. Половина головы была не просто в порезах, а в ранах.

Когда Стулов проводил "безопасной" бритвой по голове, то на всю ширину лезвия появлялась сначала белая полоска с чёрными точками корней волос, которая медленно заполнялась капельками крови, соединяющихся и сливающихся вместе и превращалась в рану, которую ассистент Стулова закрывал ватными тампонами. У же половина головы Замятина превратилась в хлопковое поле.

– Ребята, что вы делаете. Вы с ума сошли. Отпустите его. Хватит.

Вы его и так наказали.

Экзекуцию прекратили, надели на него шапку и отпустили, предупредив, что следующий раз заявят начальству и его будут судить.

С тех пор Замятина называли Рецидивистом и он откликался на эту кличку.

Но под шапкой у него раны начали гноиться и он почти её не снимал, – было больно.

В столовой, где питалась эскадрилья, дежурный офицер, увидев солдата, обедающего в шапке, сорвал её с него, и сам испугался. У закричавшего от боли Замятина с головы текла кровь пополам с гноем, а из глаз слёзы.

Офицер отправил его в медчасть, а оттуда в медсанбат. Замятин пришёл через неделю, рассказывая, гордо блестя фиксой, как он, презирая боль, переносил уколы пенициллина и перевязки. А его обидчик Стулов ещё увидит и узнает Замятина, кто он такой.

Ну, точно Паниковский, угрожающий Остапу Бендеру и Шуре Балаганову: "Вы ещё узнаете кто такой Паниковский!"

В начале февраля Отяна вызвали к воротам части и сказали, что его вызывает какая-то женщина, наверное, сестра, потому что очень похожа на него. Он в недоумении выскочил раздетым из казармы и на улице увидел свою маму. Мать была в белой пуховой паутинке (небольшом платке), в пальто с каракулевым воротником. Губы она накрасила, припудрилась и выглядела моложе своих лет. Анатолий завёл её к начальству. Ей стали хвалить его, не вспоминая партийного взыскания.

Она была на седьмом небе от радости за сына, а ему дали трое суток увольнения.

Он поехал с матерью в город, показал ей Тулу, зашли в магазин и купили продуктов.

Мать несла их в сетке-авоське, а Анатолий не мог нести, так как военнослужащим запрещалось их носить. Мешок можно, а авоську нельзя.

Они шли на автобус, который должен был везти их в посёлок Скуратовуголь, где жила двоюродная сестра матери Мария Плинер, о которой говорилось в самом начале книги "Письмо матери"

Анатолий держал мать левой рукой под руку, а правой отдавал честь офицерам. Хотя по уставу положено чтобы, увидев впереди старшего по званию, перейти на строевой шаг и отдавать честь, повернув голову направо. В жизни так не делают, а просто поднявши правую ладонь к виску, отдают честь. Не доходя автобусной остановки, Анатолий увидел впереди себя патруль в составе двух курсантов Артиллерийского училища и совсем молоденького лейтенанта. Отдав честь, он пошёл дальше, как услышал окрик:

– Младший сержант, подойдите ко мне.

– Слушаю Вас, товарищ лейтенант.

– Почему не приветствуете по Уставу?

– Ко мне приехал мать, и я веду её под руку, чтобы не поскользнулась и не упала.

– Это не имеет никакого значения, вернитесь и поприветствуйте, как положено.

Кровь ударила в голову Анатолию. Он повернулся к матери, которая на своём веку повидала дураков, и просящим голосом сказала:

– Толя, сделай, как он просит.

– Я его не прошу, а требую. Вернитесь и приветствуйте по уставу.

– Не буду, – твёрдо сказал Отян.

– Пройдёмте в комендатуру.

Анатолий понимал, что эта сволочь добьётся своего, но заупрямился, и стал говорить что у него на трое суток увольнительная, и что лейтенант не прав и т.д.

На счастье, мимо проходил полковник Щербаков. Увидев Отяна, и поняв, что к нему у патруля есть претензии, он спросил:

– Анатолий, в чём дело?

Тот ему объяснил. Лейтенант и курсанты вытянулись в струнку.

Щербаков миролюбивым тоном сказал лейтенанту.

– Не задерживай человека, лейтенант, видишь, мать волнуется, – и, посмотрев сверху вниз на мать, улыбнулся ей и даже подморгнул.

– Товарищ полковник, вы не имеете права вмешиваться в действия патруля.

– Что-о-о!? Смирно! Кругом! Шагом марш. И чтоб духу твоего здесь не было.

Лейтенант с курсантами удалились. А Щербаков, перекинувшись с матерью несколькими фразами, пошёл по своим делам.

Настроение было подпорчено и они пошли к остановке. Навстречу им шли две девушки и что-то весело между собой щебетали. Поравнявшись с ними, одна, глядя в глаза Анатолию, как приказ зачитала:

– Возьми сетку у женщины, жлоб!

Отян аж задохнулся от обиды и сдержал себя, чтобы не разреветься.

Как он сейчас ненавидел эту армию, эти проклятые погоны, эти уставы, этих дураков лейтенантов и всё на свете Как ему всё надоело.

Мать, видя его состояние, успокаивала его, но он только больше раздражался.

На автобусной остановке в расписании мать увидела название пункта – "Бородино".

– Это то знаменитое Бородино?

– Да.

– Давай съездим.

– Мама, там ничего нет. Сейчас всё засыпано снегом, так что из села Бородино на поле не выйдешь. Я там был с ребятами летом. Поле, как поле.

– Что, там даже памятника нет?

Подошёл автобус, они сели в него, и уже на ходу автобуса продолжили разговор:

– Старики говорили, что были какие-то, а потом их взорвали. Один дед мне сказал, что там был памятник Багратиону на месте его гибели.

– Что, немцы взорвали?

– Да нет, наши.

– Не понимаю.

– Никто не понимает. Давай мы лучше поедем завтра в "Ясную поляну, к Толстому", здесь рядом.

– Хорошо ты сказал о Толстом. Как о живом.

– А он, мама не умер. Он жив, пока есть его книги, пока его помнят, пока живы его потомки. Знаешь, мам, что я думаю, что живы те люди, пока их дела живы. И сегодня живы строители Египетских пирамид. И я буду жить пока стоят те объекты, которые я строил.

– Выдумщик ты, сын.

Мать часто говорила ему это слово по разным поводам. Она была единственным человеком, при котором он мог свободно фантазировать, дурачиться, делиться самым сокровенным.

– И не выдумщик.

Посидели несколько минут молча.

– Наверное, ты прав.

– Не знаю, но хотелось бы.

Приехали к тёте. Они жили в двухкомнатной квартире. Жили в достатке. Муж её работал главным инженером на угольной шахте. У них даже был рояль, на котором обучали дочь Инну. Мать с сестрой проговорили до поздней ночи.

Наутро Анатолий с матерью поехал в имение Л.Н.Толстого "Ясную поляну".

Он много раз бывал в этом заповедном российском уголке и каждый раз, уезжая из него, хотел вернуться ещё и ещё. Оно притягивало его своей магической силой, которую, наверное, вложил в неё Лев Николаевич. А может быть наоборот. Магическая сила этих мест передалась, влилась в Толстого, сделала его великим и вместе с тем доступным всем.

Анатолий всегда видел в своей памяти эти места вместе с живым Толстым. Вот он въезжает в имение на бричке между двух круглых тумб, вот он прохаживается по липовой алее, вот сидит в комнате со сводами и пишет, пишет.

Анатолий в прошлом 1969 году поехал со всей командой в "Ясную поляну". Уже осмотрев всё, побывав в музее, они шли по липовой алее, шутили, смеялись. Навстречу им шла группа из нескольких человек, по всей видимости, японцев. Ребята посторонились, чтобы пропустить их, как вдруг один из них, увидев Юру Козлова, что-то залопотал, обращаясь к своим спутникам, и они остановились. К Юре обратился переводчик:

– Они хотят с тобой сфотографироваться.

– А почему со мной?

– Они нашли, что ты похож на Есенина.

Юра подошёл к ним, они обрадовано стали в позу, поставив Козлова посредине, и несколько раз щёлкнули затворами фотоаппаратов, меняясь местами. Ребята пошли к машине, оставленной внизу у въезда и уехали.

Но история фотографирования Козлова с японцами имела через год продолжение, причём не совсем приятное и не совсем в приятном месте.

Сейчас "Ясная поляна" представляла собой совершенно другой вид.

Всегда летом многолюдная, полная туристов, она была пустынна. Музей был открыт, Анатолий выполнял для матери роль экскурсовода. Она всегда была любознательна, смотрела на всё детскими заинтересованными глазами и внимательно слушала.

Вышли из музея, пошли к могилке. Она была расчищена от снега и Анатолий рассказал, как во время похорон Льва Николаевича кто-то из организаторов их, заставил всех стать на колени, даже полицейских.

В парке и возле могилы была тишина. Только сорока молча скакала по дорожке, что-то ища на ней. На могиле не было ничего, ни креста, ни цветов. Как и завещал Толстой.

Летом многие туристы, не зная завещания Л.Н., "…цветов не класть…", заваливают могилу цветами так, что её становится не видно, и милиционер, следящий за порядком, регулярно их сбрасывает в овраг, на краю которого находится могила. На это очень неприятно смотреть, но если не убирать цветы, то только за один день их будет так много, что к могиле нельзя будет подойти.

Потом они пошли по глубокому снегу вниз к озеру. Обоим в обувь набился снег (даже в сапоги) и они, выйдя на дорогу, разулись, вытряхивая снег. Вернулись к маминой сестре уставшие и счастливые.

На следующий день Анатолий посадил в Туле мать на поезд, и она уехала назад в Мелитополь, где жила у дочери.

В начале марта пришёл приказ из штаба ВДВ прибыть 10 марта в Москву, в штаб, для дальнейшего участия в спортивных сборах на базе вновь организованной Ферганской дивизии.

Анатолий прибыл в штаб ВДВ, расположенный на улице со странным названием Матросская тишина. В девяностых годах название этой улицы ежедневно звучало по радио и телевиденью, печаталось в газетах. Там находилась одна из московских тюрем. Тогда же Анатолий удивился названию. Если бы в Одессе или в другом портовом городе назвали так улицу, это другое дело. Но в Москве…

Подойдя к десятому номеру, указанному в адресе, он увидел проходную, где на красной стеклянной табличке написали: Вч N такой-то.

К воротам подъехал "Москвич", из которого вышел солдат в форме явно пошитой индивидуально из дорогой ткани. Отяна удивила форма, но он не стал о ней никого спрашивать, предъявил документы и вошёл внутрь.

Ему показали комнату, где размещали командировочных, сообщили, что он прибыл одним из первых, а кто уже приехал, уехали в город.

Анатолий тоже решил не тратить впустую время и поехал на Красную площадь. Ему нравилось это место, и он всегда с трепетом входил на площадь и любовался нею. Нет смысла её описывать, её все знают, но душевное состояние, которое он испытывал, передать невозможно. Он закрывал на секунду глаза и представлял разные исторические видения.

И казнь Степана Разина и Емельяна Пугачёва, (бандитов выведенных советской пропагандой в национальные герои), и казнь стрельцов, которую кровавый император проводил собственноручно, и базар, гудевший здесь до 1917 года и парады, проходившие под музыку оркестров.

Но была в истории Красной площади минута, не просто торжественная, а триумфальная для всего человечества, когда на площадь, под ноги себе и всей планете Земля, солдаты бросали знамёна и штандарты поверженного Третьего рейха. Эта минута всегда войдёт в мировую историю. Сравнить её можно только с рождением и воскрешением Христа.

На следующий день были музеи и картинные галереи, а вечером с приехавшими ребятами собрались на квартире москвича Валерия Каткова из Витебской дивизии, предварительно купив выпивки и закуски. С закуской было всё нормально, Москва всегда хорошо снабжалась, а из горячительных напитков в тот день подавался только ликёр "Шартрез".

Квартиру Каткова завалил моделями самолётов, которые сам искусно делал, его брат, лётчик-истребитель, только что вышедший на пенсию в возрасте чуть больше тридцати лет. Он позже закончил школу лётчиков испытателей, много лет работал и перед уходом на окончательную пенсию, вводя в строй замену, погиб.

 Валера обладал хорошим юмором, был умён и принципиален. В тот вечер ребята повеселились, делясь впечатлениями, но выпили ликёра столько, что если бы встреча проходила летом, никто бы не вышел на улицу.

Ликёр имел зелёный цвет, а листья на деревьях, напоминали бы не самое лучшее состояние, которое они перенесли после пьянки. Всё зелёное у них вызывало состояние тошноты.

 Интересно, что "Москвич", приезжавший утром с солдатом в непонятной форме, принадлежал ему же. Солдат был внуком какого-то маршала, ночевал дома, а на "службе" бывал, когда хотел. Форма на нём была такая, как и у солдат кремлёвского полка, которые стоят часовыми у мавзолея Ленина и участвуют в почётных караулах. Но там служба была очень тяжёлой. Солдаты знают, что строевая подготовка очень изнурительное занятие, а в том полку, кроме стояния на очень изнурительных постах, строевая муштра являлась основным занятием.

Казалось бы, такой "служака" должен был вызвать у солдат, несущих настоящую службу, по меньшей мере, неприязнь. Но нет. Ребята, прожившие три дня при штабе, видели, что отношения между маршальским внучком и другими солдатами – срочниками, нормальное.

Двенадцатого марта в Москве проходили соревнования по тяжёлой атлетике на приз Москвы, называемые ещё советской прессой малым чемпионатом мира. Слава Крылов предложил пойти посмотреть соревнования, и вдвоём с Отяном они отправились в Лужники, во Дворец спорта. Громадный зал почти не имел свободных мест. Ведь выступали, действительно, мировые знаменитости. Самой яркой звездой сиял американский спортсмен, японец, родившийся на Гавайях, Томми Конно.

Советский спортсмен Рудольф Плюкфельдер сиял бы не мене ярко, чем Конно, но его беда состояла в том, что он был немец и его не выпускали ни на какие соревнования за пределы Союза, боясь, что он убежит за границу. Невероятность состояла и в том, что, будучи многократным рекордсменом мира, он не получал, как все члены сборной СССР, государственную стипендию, а зарабатывал себе на хлеб, работая в шахте простым рабочим. Сходство этих великих спортсменов было в том, что оба в детстве были болезненными детьми, и железная воля обоих заставила их заниматься "железной игрой", как ещё называют тяжёлую атлетику, и излечиться от недуга.

Участвовали в соревнованиях другие спортсмены, ставшие впоследствии чемпионами мира и Олимпийских игр.

Крылов и Отян сидели близко от сцены, на которой мускулистые парни поднимали тяжелейшую штангу, иногда превышавшую их собственный вес более двух с половиной раз тогда, как большинство мужчин и половину своего веса поднять не могут.

Смотреть многочасовые соревнования не менее интересно, чем театральное действо. На тяжёлоатлетическом помосте происходят все жанры драматического искусства от комедии до драмы. Бывают и трагедии.

В тот день Томми Конно выступал в среднем весе. Этот удивительный спортсмен "гулял", как тогда шутили, в трёх весовых категориях, постоянно меняя вес своего тела. Когда он вышел на помост, то зал замер от мужской красоты, какую он собой представлял. На его теле мышцы не выступали буграми, а плавно переливались под тонкой кожей необыкновенно красивого бледно-жёлтого цвета. Недаром он трижды завоёвывал титул самого красивого мужчины мира. Томми и штангу поднимал так изящно, что казалось, ему это не составляло никакого труда. Но спортсмены знают, каким невероятным трудом и муками достигаются результаты мирового уровня. Но они выбрали такой труд добровольно, и он им приносит радость.

Некоторым людям, не связанные со спортом, кажутся парашютные прыжки только шоу, которое щекочет нервы. На самом деле это тяжёлый и иногда изнурительный труд, приносящий моральное и физическое удовлетворение.

Иногда задают вопрос: "Зачем человек занимается тем или иным видом спорта?". На этот вопрос нет однозначного ответа, как и на вопрос: "зачем человек живёт?" Эти вопросы, по меньшей мере не корректны и ответ на них вполне, на наш взгляд глубоко, "философский" – затем.

К великому сожалению всех зрителей тех соревнований, борьбы между двумя великими спортсменами не получилось. Во втором подходе к штанге Плюкфельдер получил травму спины и выбыл из соревнований, Томми закончил их мировым рекордом.

В тяжёлом весе победу одержал американский чёрнокожий спортсмен, состоящий из груды жира и мышц, гигант Бредфорд с невысоким результатом. Победа ему досталась легко, потому что с советской стороны не выступали ни Власов, ни Жаботинский.

Соревнования закончились поздно ночью. На выходе из Дворца спорта Крылова и Отяна задержал патруль. Их завели в комендатуру, размещавшуюся здесь же, проверили документы и составили протокол, что оба они в повседневной форме, чего в столице непозволительно.

Протокол отправили по месту службы. Никаких последствий для Анатолия это не имело, потому что парадно – выходной формы у него никогда не было.

Наступило утро 13 марта 1961 года, утро дня, который Анатолий запомнил навсегда. Это был день двадцать четвёртой годовщины со дня его рождения.

Он помнил несколько эпизодов из своих дней рождения. Первый, когда ему исполнился один год и мать отлучила его от груди. Второй, когда ему исполнилось семь лет, и выйдя на улицу, он увидел снежные сугробы в два раза превышающие его рост. 13 марта – последний день зимы по старому стилю, и в этот день всегда непогода. Крутит Явдоха (Евдокия) говорят на Украине, так как 14 марта по церковному календарю день её тезоименитства. Запомнилось десятилетие в Анжерской больнице и радость от поученной поздравительной телеграммы от мамы. Ещё есть дни рождения, запомнившиеся Анатолию на протяжении жизни. Но этот, двадцать четвёртый, был особенным. Он целый день проходил в полёте на борту салона-самолёта ИЛ-14, принадлежащего командующему ВДВ.

 Самолёт этот двухмоторный с двигателями, работающими на бензине.

Скорость в полёте его составляла 350 кмчас так, что лететь предстояло целый день.

 Вылетали они из центрального аэропорта, тогда ещё открытого для специальных самолётов в и рейсов. Самолёт представлял собой салон с диваном для отдыха, столом и несколькими креслами. Рассчитывался он человек на восемь, но при необходимости мог брать на борт кроме экипажа человек 14-16.

Летели в том рейсе капитан Морозов, Крылов и Гетманов из Псковской дивизии, Катков и Беленко из Витебской, Козлов, Отян, Федосимов, Шапкин из Тульской, и ещё один старший лейтенант, на первых прыжках в Фергане сломавший ногу и отправленный в госпиталь.

День рождения Отяна совпал с днём рождения капитана Владимира Морозова, родившегося в 1931 году. Отян и Морозов подготовились неплохо. Коньяк и хорошая закуска на высоте 2000 метров усваивались не хуже, чем на земле.

В Актюбинске приземлились на дозаправку. Когда вышли из самолёта оказались между громадными сугробами. Здесь, в Казахстане зима и не думала уходить.

Взлетали уже в темноте и набрав высоту, взяли курс на Ташкент.

До Ташкента летели всю ночь. Разворачивались и заходили на посадку над центром города. Все прилипли к окнам и с удивлением увидели, что зимы как не бывало. Минуя начало весны, а по российским представлениям и вообще весны, прибыли в лето. Центр города украшали клумбы с цветами. Особенно хорошо смотрелись с высоты полёта клумбы с каннами, широколистыми цветами и большими соцветиями.

Приземлились в ташкентском аэропорту на заправку и всем разрешили на полчаса пойти в здание аэропорта. В те времена пассажиры свободно выходили и заходили на лётное поле и ребята вошли в аэропорт, а затем на площадь перед ним. После зимы со снежными сугробами очутиться вдруг, как в сказке "Двенадцать месяцев", в средине лета было настолько приятно, что они почувствовали себя на другой планете. Минут через сорок самолёт опять был воздухе, летя на Фергану. Минут через пятнадцать летели над горами, на вершинах самых высоких ещё лежали снежные купола, блестя на солнце. Анатолий всматривался вниз, пытаясь угадать в городках, прилепившимся к горам и лежащих под крылом, Алмалык, в котором он жил и работал пять лет назад. На склонах гор возле кишлаков белели, как морская пена, цветущие урюковые сады. Кто-то из ребят в восторге от увиденной внизу красоты задумчиво произнес:

– Аж сюда пахнут.

– Ну, ты, даёшь! Урюк не пахнет.

Завязался короткий спор.

Но вот самолёт перелетел через горы и взорам открылась знаменитая Ферганская долина. Знаменита она была своим каналом, прорытым и построенным в довоенное время советских пятилеток. Об этом канале, его строительстве, быте и жизни узбеков прекрасно описал украинский писатель Иван Лэ в книге "Роман мiжгiр'я".

Главного канала видно не было, но многочисленные отводы от него переходящие в арыки и орошающие землю, блестели ртутным блеском под солнцем, которое отражалось в них и, перепрыгивая через небольшие участочки уже зелёных полей и садов, бежало за самолётом, пытаясь его догнать. Всё это пышное цветение обязано Ферганскому каналу и воде, которую он приносит.

Приземлились на военном аэродроме на бетонную полосу. На стоянке самолётов находились несколько десятков первых советских бомбардировщиков Ил-28, знакомых Анатолию по Кировограду и Несколько других, более мелких самолётов, включая и эскадрилью АН-2.

Всех ребят сразу же отвезли в город, в штаб десантной дивизии.

Штаб дивизии представлял собой большое белое оштукатуренное двухэтажное здание, окрашенное известковой краской в белый цвет и жёлтыми наличниками окон. Территория представляла собой квадрат в несколько гектар, на котором размещалась ещё какая-то воинская часть, кажется, батальон связи.

Разместили сборную ВДВ на втором этаже в большой комнате.

Оказалось, что они будут тренироваться вместе со сборной командой Советского Союза. Сборной ВДВ это давало большой выигрыш, так как сборная СССР укомплектовывалась прекрасными спортсменами, у которых можно было чему-то поучиться.

О сборной СССР следует рассказать побольше. Старшим тренером её работал Павел Андреевич Сторчиенко, в прошлом замечательный парашютист – рекордсмен мира. В войну он воевал штурманом в морской авиации. В описываемое время и позже П.А. не прыгал с парашютом по причине болезни вестибулярного аппарата.

Роль второго тренера исполнял Александр Дунаев, Мастер спорта, штатный сотрудник ЦАК (Центральный Аэроклуб СССР) имени Чкалова.

Членов команды можно разделить на три группы. К первой и наименее малочисленной относились наиболее опытные спортсмены, прозванные молодыми своими товарищами корифеями, что соответствовало истине. В них входили Валентина Селивестрова, Галина Мухина, Алла Скопинова, Феликс Неймарк и имеющих мировую и всесоюзную славу, Люба Мазниченко, Петр Островский, Алюня Казаков, Сергей Киселёв, его будущая жена и дублёр космонавта Терешковой Ирина Соловьёва, Вера Зубова, и другие. Среди третьей группы находились молодые и перспективные спортсмены, в основном москвичи и военные: Шнитова, Маслова, Солдадзе, Кузнецов, Лучшев, Шелуха, Курбатов, Сахаров, Вартозаров и др. Это не значило, что они все без исключения превосходили по мастерству всех спортсменов Союза. Просто существующий тогда запрет на московскую прописку связывал руки тренерам включать в состав сборной не москвичей.

Спортивным тренером по общефизической подготовке, назначили Владимира Гурного, студента последнего курса Минского института физкультуры, впоследствии чемпиона мира и старшего тренера сборной команды СССР.

О Валентине Селивестровой рассказывалось в этой книге раннее, а о некоторых стоит рассказать.

Галина Мухина, крупная женщина, с обветренным большим лицом, обладала спокойным тихим характером, никогда не вступала в полемику, и не запоминалась кроме как своей внешностью и спортивными титулами и рекордами.

Алла Скопинова, многократная мировая рекордсменка, в таблицах мировых рекордов писалась в зависимости от времени установления рекорда и за кем была замужем – Мельникова – Макарихина – Скопинова.

Люба Мазниченко в этой связи шутила:

– Тире ещё есть.

Алла отличалась от других высоким ростом, стройной фигурой, но лицо её слишком рано испортили морщины. Но она не комплексовала по этому поводу. Её любили за острый ум, весёлый, незлобивый характер и почти детскую доверчивость.

Несколько позже после прилёта Анатолий её разыграл. За полгода до сборов в Тихом океане четыре советских солдата продрейфовали 49 суток почти без продовольствия и воды и никто бы о них не знал, если бы их не подобрал американский военный корабль. Печать всего мира печатала их фотографии, их знали все люди в советском союзе. В очерках о них рассказывалось, что они съели кожаные меха гармошки и кожаные пояса.

В штабе Ферганской дивизии служил сержант со смуглым лицом, наверное, одной национальности с сержантом Зиганшиным, старшим по званию в той четвёрке. Он вёл себя немного странно по сравнению с другими солдатами, шумными и непоседливыми, как и вся молодёжь. Этот сержант садился на краешек скамейки, молча сидел и слушал, о чём балагурят сборники. За несколько прошедших дней он не проронил ни слова, не засмеялся и никак не выразил свои чувства.

Скопинова, когда сержант ушёл, спросила:

– Толя, что это за странный мальчик?

– Почему ты взяла, что он сраный?

– Странный!

– А-а! А ты что, не узнала кто это?

– Hет. А кто он?

– Зиганшин из четвёрки тихоокеанских героев. Он немножко тронулся умом и ему кажется, что съеденная гармошка всё время звучит у него в животе, и он её слушает.

– Правда?

– Ну, зачем мне тебе врать.

Сидящие рядом другие десантники из сборной ВДВ, хоть и давились от смеха, но подтвердили сказанное Отяном.

– Как жалко мальчика.

С этими словами она задумчиво удалилась в женскую комнату сборной Союза. Там она рассказала всем необыкновенную историю, а Любка Мазниченко её спросила:

– Кто тебе это рассказал?

– Толик Отян.

– Мотоциклизма? Ты его слушай, он тебе наплетёт "сорок бочек арестантов".

– Неужели он соврал??? И ведь так искренне говорил.

– А Толька так соврёт, что другой правду не скажет.

– От зараза, он у меня получит.

На следующий день, Алла, увидев обманщика, сказала.

– Толя, я к тебе так хорошо отношусь, а ты меня так обманул.

– Аллочка, прости, я пошутил. Не думал изначально, что ты мне поверишь.

– Тебе, Толька, надо было бы быть артистом.

– А я и был на гражданке артистом.

– Правда?

– Ну, конечно. Я не похож на хулигана и бандита?

– Нет.

– Тогда смотри.

Отян снял пилотку, растрепал волосы, перекосил лицо и сквозь зубы процедил:

– Слышь Аллка, надо этому Отяну козу заделать. Прижать его в тёмном углу и финкой под его паршивое горло.

Она перепугано, расширенными глазами смотрела на него и тихо сказала:

– Ты чё, с ума сошёл? Разве можно?

– – Так я же о себе.

– Ты, Толь, и впрямь артист.

В душевном порыве, Алла притянула Анатолия к себе и поцеловала безадресно куда-то в висок.

Муж Аллы, почти двухметровый гигант, такой же смешливый и весёлый парень как и она, в этом году по какой-то неизвестной причине в сборную не был включён.

Тренировки начались на следующий день после прилёта. Взлетали с того же аэродрома, куда прилетели накануне, а приземлялись на площадке приземления за несколько километров от него. В этом было некоторое неудобство, так как команда ВДВ стала прыгать больше, чем два прыжка в день, а переезды занимали много времени. Сразу во время первого прыжка увидели с высоты площадку приземления. Она имела необъятные размеры и занимала площадь в несколько квадратных километров. Сверху смотрелась как безжизненная жёлто-коричневая пустыня, по которой редкими линиями расходились автомобильные следы.

Когда парашютист шёл на снижение, то ожидал жёсткого, как на бетон, приземления, но оно оказалось таким мягким, что тело как будто выдохнуло то напряжение, которое автоматически приготовило для встречи с землёй.

В период зимних дождей земля набухла и при ходьбе по ней ноги ступали в пятисантиметровый пуховый слой, который сразу становился твёрдым. Поэтому ежедневно меняли точку приземления, чем обезопасили от жёстких ударов свои ноги.

Земля под ногами оказалась не пустынной от жизни, а густо заселённым местом, где проживали неведомые ранее животные и насекомые, доселе многим неизвестные. Самыми большими из них являлись вараны сантиметров по двадцать длиной и цветом своим почти сливающиеся с землёй. Когда к ним приближались, они, завидя ногу человека, поднимались на своих лапках как можно выше и широко открывали свои громадные, не по размеру тела, пасти. Эти маленькие дракончики предупреждали: "Не трогай меня, а не то я съем обидчика".

Когда пытались взять его в руки, то он срывался с места, и, виляя своим телом, бежал так быстро, что поднимал за собой небольшой шлейф пыли. Гораздо реже попадались какие-то змейки, которых ребята боялись тысячелетней боязнью, выработанной у человека ко всем гадам.

Насекомых разных было великое множество, но все они прятались под камнями, в норах, расщелинах и просто зарываясь в землю. Только жуки скарабеи толкали свои навозные шарики с усердием, достойным Магеллану, обогнувшему земной шар. Под камнями обитали скорпионы.

Они весной особенно агрессивны и укусы их очень болезненны.

В Союзной сборной прыгал студент второго курса московского медицинского института Вадим Лучшев. Он уехал на сборы во время учебного процесса и любую свободную минуту использовал для учёбы.

Учебник он брал с собой даже на прыжки и, уложив парашют после прыжка, брался за книгу. Так он стоял с учебником, а кто-то из ребят говорил о скорпионах. И как будто подтверждая разговор об этих тварях, Лучшев громко вскрикнул от боли. Все обернулись к нему и увидели, сбегающего вниз по его штанине, скорпиона. Он укусил этого парня за ногу выше колена. Агрессора немедленно растоптали, а Лучшев задрал штанину и, попросив у кого-то спички, прижёг сразу несколькими горящими головками, укушенное место.

Надо сказать, что Лучшев много лет прыгал за сборную Москвы. Он стал профессором, доктором наук, занимался бактериологией.

Участвовал в первой группе прыгнувшей на Северный полюс. На всех, до самого последнего времени воздушных парадах, голос из телевизора говорил: "В числе парашютистов мы видим доктора медицинских наук профессора Лучшева…" (Для контраста, всегда называли рядом с ним таксиста Ивана Зорина, который придёт в этом году в команду Тульской дивизии).

Чтобы закончить животно-насекомую тему, расскажем, что однажды, отвернувши небольшой камень, увидели под ним пять скорпионов.

Существует легенда, что скорпион убивает себя, если его обложить огнём.

Собрав немного сухой травы, ребята нею обложили скорпионов и подожгли. Те метались между пламенем, не помышляя о самоубийстве, пока не изжарились на костре. Тогда один из инквизиторов – Генка Федоська отправил их себе в рот и съел, говоря, что вкусно, но мало.

Начались интенсивные тренировки. Прыгали по несколько раз в день.

Ещё в темноте грузили парашюты, уезжали на аэродром, прыгали по одному два прыжка, ехали в Дом офицеров на завтрак и опять на прыжки и укладку парашютов. В девять утра начиналась жара, которая изнуряла больше чем прыжки. Все раздевались до трусов и в таком виде укладывали парашюты.

После побед сборной ВДВ капитану Морозову показалось, что он великий тренер и стоит над подчинённой ему командой так высоко, что может относиться к ней даже с некоторой презрительностью. Морозов не обладал качествами, нужными тренеру, не педагогическими, не чисто профессиональными, как парашютист. Все это знали, и только начальство или не имело, кого ещё назначить, или считали, что спортсмены сами поставят процесс тренировок, так, как должно быть, что в принципе, и происходило. Но Морозов стал проявлять чванство и высокомерие, считая многих, если не всех ребят, быдлом. В его лексиконе стали появляться угрозы, насмешки, иностранные слова.

Особенно он любил слово аншлаг, применяемое им чаще всего не к месту. Он, например, угрожая, говорил: "Ещё одно поползновение и я тебя…". Слово "поползновение" делало того, кому Морозов угрожал, чем-то вроде пресмыкающегося, а никто таким себя не чувствовал.

Ребята за спиной у него посмеивались над его шутками, передразнивали его. В воздухе повис конфликт Морозова с командой.

И он произошёл дней через пятнадцать после начала тренировок.

Прыжки в тот день закончились перед обедом, и все изрядно устали от жары, клонило ко сну. По приезду из ресторана, где обедали, все должны были по существующему распорядку спать. Но Морозов всех построил и произнёс речь:

– Сегодня спать никто не будет. Приехала делегация ЦК ВЛКСМ, и мы будем наводить порядок в казарме. А то загадились по уши, а это вам не дома у мамы.

Здесь приводятся слова значительно мягче, чем он в действительности говорил. Но особенно покоробило всех реплика про дом и маму.

Все угрюмо молчали, и только Анатолий сказал:

– А мы у мамы не гадили, у нас дома было чисто.

– Вы всё поняли?

Уже с раздражением и перекривленной физиономией Морозов продолжал:

– Мы не должны ударить в грязь лицом перед…

– "К нам едет ревизор", буркнул себе под нос Отян, цитируя Городничего из Гоголевского "Ревизора".

Это взорвало Морозова, он стал кричать, брызгая слюной, угрожать удалением Отяна со сборов и всем, если вдруг будут поползновения, подобные этим, то… Закончил тираду тем, что приказал всем идти спать.

В казарме, вернее в штабном помещении, отданным под казарму, готовясь ко сну, ребята высказывали своё неудовольствие. Особенно усердствовал Отян:

– Тоже мне, Александр Македонский. Я вас проучу, я вам покажу.

"Аншлаг", мать твою в поползновение.

Ребята, посмеиваясь, ложились отдыхать.

Через два часа поднялись и быстро в течении получаса навели порядок, прибрали аккуратно постели и сделали влажную уборку. Зашёл Морозов, посмотрел и велел всем выйти и построиться.

Когда команда стала в строй, Морозов, улыбаясь, поприветствовал:

– Здравствуйте, товарищи!

Никто ему не ответил, и только кто-то втянул в себя воздух и с шумом выпустил, и это в полной тишине ещё больше подчеркнуло протест команды против морозовского диктата. Он растерялся и глупо констатировал:

– Бунт на корабле.

Подумал немного, и уже с перекошенным лицом и обычным для него сарказмом:

– Разойдись. Все свободны, Отяну остаться.

Когда остались вдвоём, он стал говорить, что ты, мол, Отян, член партии и должен подавать пример, ты получаешь большие деньги, у тебя семья, а если я тебя отчислю, то ты и т.д. Анатолий отвечал совершенно спокойно:

– Мне эти деньги действительно нужны, и платите мне их не Вы, а Министерство обороны, а прыгаю я не только ради денег, я на гражданке прыгал без них. Что касается моей партийности, не я её компрометирую, а Вы, постоянно оскорбляя всех своими ехидными шуточками и угрозами.

И здесь, почувствовав свою слабость и отсутствие аргументов, Морозов заплакал. Анатолию было противно смотреть, как только недавно, угрожающий и злившийся на всех человек, вытирал кулаком сопли и слюни.

– Ладно, Отян, иди.

Анатолию уже даже жалко стало его, и он никому не рассказал о слезах и унижении Морозова. "Не по мужски это", думал он. Но он понимал, что тот не успокоится, если его не остановить.

Легко сказать – остановить. Как? В армии всегда прав начальник.

Позвонит сейчас в Москву, получит согласие Лисова и езжай Толя в Тулу. Но и там могут не допустить на сборы. Вряд ли. Щербаков недолюбливает, наверное, Морозова. Но ему даст команду не Морозов.

На кой дьявол он был нужен этот Морозов – "Аншлаг"? Да ладно, будь что будет.

А какие у него основания? Что плохого или неуставного сделал Отян? И откуда Морозов взял, что он организовал "бунт на корабле"?

Так думал Анатолий, но мысль о том, что его могут отстранить от спорта не давала покоя. Он шёл ещё дальше, думая о том, что и в эскадрилье сразу переменят к нему отношение, а то и вообще отправят в строевую часть. Потягаешь миномётный лафет, или побегаешь с катушкой телефонного кабеля по полю или лесу. Хотя, сержанты уже не носят миномёты и катушки. Поживём – увидим.

Через некоторое время все узнали, что приехал генерал Лисов и его заместитель полковник Шекер.

Шекер был известен в войсках как грамотный специалист по парашютно-десантной технике и в этой связи о нём ходили легенды.

Одна из них говорила о том, что он сквозь ранец парашюта видит уложенные там грузики, используемые при укладке купола, которые придавливают его, чтобы не раздувался ветром. Перед натягиванием чехла они убираются, но иногда один грузик остаётся в куполе и при раскрытия парашюта летит вниз с громадной скоростью И хотя он сделан и брезентового длинного мешочка засыпанного песком и весит килограмма полтора – два, может нанести травму парашютисту, находящемуся ниже в воздухе или уже приземлившемуся. При массовом десантировании грузики довольно часто летят, кувыркаясь вниз.

Правда, Анатолий не видел и не знал случая, чтобы они кого – либо травмировали.

Так вот, рассказывали, что Шекер перед посадкой десантников в самолёт, подходил к одному из них, приказывал снять с плеч парашют, раскрыть его и там обнаруживался грузик.

Наверное, всё было просто. Он видел во время укладки, что кто-то не вынул грузик, а потом проявлял свои способности "мага". Правда, говорили, что он на укладке не был. Кто его знает, может Шекер и был как тот поп, что говорил попадье: "Я тебя, стерву, насквозь вижу".

Во всяком случае, то, что он был умён, знали все и уважали за это. Шекер имел невысокий рост, морщинистое лицо пожилого человека, говорил ровным спокойным голосом, никогда его не повышая. Вообще – крик – проявление слабости и в обыденной жизни его проявляют люди невыдержанные, нервные и малокультурные.

Ребята были почему-то у проходной, за пределами части, когда к ним подошёл Шекер и, глядя на Отяна, спросил:

– Что у вас в команде произошло?

Анатолий в резкой форме стал отзываться о Морозове, понимая, что он уже донёс начальству в удобной для себя форме сегодняшний инцидент. Но, по всей вероятности, Шекер и Лисов хорошо знали нрав адъютанта командующего и решили перепроверить его информацию, и когда Анатолий перешёл такт, позволяющий в армии говорить о начальнике, Шекер остановил его:

– Есть китайская мудрость: не всегда говори то, что думаешь, но всегда думай то, что говоришь.

Анатолий хотел ответить в том же ключе, но пришла на ум первая попавшаяся китайская поговорка:

– Загони змею в бамбуковую палку, она и там будет изгибаться.

И тут же подумал, что она может относиться и к нему, и что Шекер так и решил, и Анатолий пожалел о своём "остроумии". Но тот только улыбнулся и доброжелательно сказал:

– Ладно, Анатолий. Расскажешь всё вечером генералу.

Обращение "Анатолий" немного успокоило. Потому что в случае предвзятости его бы так не назвали. В армии обращение по имени старшего по званию или командира говорит о доброжелательности, и если командира уважают, то это очень приятно..

После ужина команде велели собраться в классной комнате.

Интересно, что вместе с командой сидел за столом и Пётр Островский, который тренировался в сборной СССР и всегда носил спортивную форму.

Сейчас он был одет в форму курсанта десантного училища в звании старшего сержанта. Это Лисов устроил его в училище, надеясь, что Петя станет офицером, вырастет в звании и должности и преумножит славу войскам ВДВ. Как оказалось позже, мечтам этим не суждено было сбыться.

За преподавательским столом сидел Лисов и рядом с ним Шекер.

Лисов обратился к сидящим спортсменам своим высоким спокойным голосом:

– Нам стало известно, что в команде возник конфликт. Мне бы не хотелось, чтобы он разрастался. Это не принесёт пользы делу. Мнение капитана Морозова я знаю. Хотелось бы услышать мнение членов команды.

В воздухе повисло молчание. Никто не хотел вызвать неудовольствие Морозова, тем более не зная, как к этому отнесётся генерал Лисов.

"Известно всем, что гибель ждёт, того, кто первым восстаёт…"

Молчание нарушил Шекер:

– Ну чего там? Давай, Отян, начинай ты первым.

Отян первую секунду волновался, как перед ответственным прыжком, но как только сказал первое слово, стал говорить ровно, без волнения. Ещё учась в техникуме, он поставил перед собой задачу научиться выступать перед большой аудиторией. По природе своей застенчивый, он первое время краснел так, что на его лице можно было жарить котлеты. Но уже работая в кировоградском ремстройтресте, он выступал на всех рабочих собраниях и часто говорил под аплодисменты собравшихся, вызывая неудовольствие, а иногда и ревность начальства, не умеющих правильно сложить фразу. И сегодня ему умение аргументировано говорить пригодилось по настоящему первый раз в жизни.

Начал он с того, что считает, что тренировочный процесс пущен на самотёк, что никто не делает разборов, не фиксирует результатов.

Хорошо, что иногда команду ВДВ приглашает Сторчиенко на свои разборы, но там только говорят о том, как нужно делать, а потом десантников просят уйти, разбирая свои ошибки.

Морозов, хотя Отян и не называл его фамилии, сидел опустивши голову и водил пальцем по столу. Анатолий старался не смотреть на него и продолжал, уже говоря и подчёркивая его отношение к команде:

– Все без исключения здесь сидящие, начинали заниматься парашютным спортом и занимались им по несколько лет не ради денег, а капитан Морозов каждый раз подчёркивает нам нашу корысть, как будто бы он нам платит эти деньги. Его постоянные оскорбительные шуточки в наш адрес, сначала смешили, потом раздражали, а сейчас вызывают злость. Не ужи мы и не змеи, что нам наши действия часто называют поползновениями. Ведь в свой адрес капитан никогда не позволит шутить.

Никто Анатолия не перебивал и когда он закончил, Лисов спросил:

– Кто ещё хочет что-либо сказать?

В комнате стояла гнетущая тишина.

– Ставлю вопрос иначе: все ли согласны с тем, что сказал Отян?

Все молчали, а Анатолий подумал, что сейчас его никто не поддержит, и его дальнейшая судьба повиснет на волоске, и в даже если он останется в команде, то Морозов станет ним понукать, а он не сможет ему противостоять. Сзади кто-то отодвинул скамейку и встал. У

Анатолия замерло сердце. . – Ну чего ещё что-то говорить. Отян всё правильно сказал.

Это был Слава Крылов. Прошло много лет с тех пор, а Отян вспоминает с благодарностью эти несколько слов Крылова, которые сняли с него напряжение сравнимое, наверное… Неудобно сравнивать с чем-то известным, но Крылов тогда совершил ПОСТУПОК, для Анатолия неоценимый.

Недавно Анатолий говорил со Славой по телефону. Он работал с космонавтами, сейчас на пенсии, живёт в Звёздном городке. У него сын лётчик, летает на "Боинге", дочь окончила университет, работает в Шведском посольстве. У Славы трое внуков. Весит сегодня сто двадцать килограмм.

– Все так думают? – спросил Лисов.

Кое-кто кивнул утвердительно головой, многие зашушукались и напряжение, царившее доселе, исчезло.

– Ничего серьёзного не случилось, а остальное мы поправим. Все могут быть свободны.

– Извините, товарищ генерал. Задержитесь все на минутку, сказал Шекер.

– Нам всем предстоит серьёзная работа. Командование поручает вам ответственное дело. Необходимо испытать новые парашюты. НИИ ПДС разработало его, но мы не приняли. На войсковых испытаниях погибло несколько десантников с этим парашютом. В институте его доработали и опять предлагают нам. Теперь всё зависит от вас. Сделаете с ним по пять прыжков и каждый напишет заключение. По ним мы сделаем окончательные выводы. Но спортивные прыжки прерывать не будем. .Теперь всё.

Загремели скамьи все стали выходить.

– Толя, ты знаешь сколько ты времени говорил? – спросил Крылов.

– Сколько?

– Сорок минут ровно. Я засёк по секундомеру.

До сегодня Анатолий не может представить себе, что то, о чём он тогда говорил, можно растянуть на такое время..

Есть тип людей которые могут выступать на собраниях с длинными речами, но за время своего выступления ничего не сказать. Это тоже искусство, которым владел главный инженер ремстройтресте Иван Ильич Дряпико. Хороший добрый человек, он за свои сорок лет работы не принял ни одного ответственного решения. Наверное, поэтому так долго работал.

На следующий день тренировки возобновились. Справедливости ради надо сказать, что Морозов изменил отношение к процессу подготовки и никогда не вспоминал об инциденте. Его как бы не было.

Парашюты, привезенные для испытаний, имели несколько модификаций, но отличались друг от друга материалом, из которого изготовлен купол. Анатолию достался капроновый. Парашюты были с так называемой стабилизацией.

Для чего она была нужна и что собой представляла?

На самолётах с поршневыми двигателями, скорость, при которой отделялись от них десантники, была невысокой, и парашюты со стягиваемым чехлом удовлетворяли всем необходимым требованиям. Но появление турбореактивных транспортных самолётов не позволяло их дальше применять, так как при возросшей скорости, увеличились до недопустимых, перегрузки на парашюты и людей. И братья Доронины преложили стабилизацию, при которой часть чехла с маленьким парашютиком выходила из ранца, парашютист некоторое время падал, сидя в подвесной системе, а когда его скорость уменьшалась, открывался, при помощи прибора, главный парашют.

Но такая система имела тот недостаток, что десантник мог не дожидаясь открытия главного купола, дёрнуть за кольцо запасного и тогда в момент раскрытия, купола могли друг с другом перепутаться, что иногда и происходило и приводило к тяжёлым последствиям.

Чтобы этого избежать и была предложена система, при которой запасной парашют нельзя было открыть, пока не откроется главный. Не будем утомлять читателя подробностями конструкции, но после стабилизации, чтобы открылся главный купол была придумана специальная ловушка из планки с прорезью, которая ловила шарик и т.д. Вот и стоял главный вопрос: поймает или не поймает ловушка шарик? Кроме того, при укладке несколько раз применялась страховка нитками, которые в условиях зимы на морозе невозможно завязывать замёрзшими пальцами. Шекер лично объяснил команде устройство парашюта и показал как его укладывать.

Первые прыжки с этими парашютами команда делала вместе с десантниками из самолётов АН-12. Интересно было наблюдать за процессом десантирования.

Десантники сидели в громадном чреве самолёта в четыре ряда с отрешёнными лицами, и когда открывался люк, они бежали плотно прижавшись к друг к другу, бросались в пучину и их разделяло друг от друга воздушным потоком. Они несколько секунд раскачивались, повисши на стабилизационных парашютах, а затем, когда раскрывались паршюты, образовывалась дорога из куполов, и казалось, что по ним можно, как по кочкам на болоте прыгать с одного на другой, но вдруг дорога прерывалась – выпрыгнул последний десантник и образовывался в островок белых цветков, быстро превращающихся в точки.

Самолёт делал круг, поднимая команду не немного большую высоту для выброски команды. Анатолий, в отличие от других ребят, служивших в строевых войсках, прыгал с таких самолётов впервые и было интересно, как ударит воздушный поток при входе в него. И только у всех была одна мысль: поймает ловушка шарик или не поймает? Когда прыгают десантники, они держат руки на запасном парашюте и их кувыркает в воздухе пока начнётся стабилизация. Но спортсмены отделяясь от самолёта, поджимали ноги, а руки вытягивали перед собой, превращая их в стабилизатор, и в таком положении двигались за самолётом. Затем открывался ранец и каждый сидел в подвесной системе. Но вот зажужжал прибор, и чехол пошёл вверх. Вернее он оставался как бы на месте, но летящему вниз человеку кажется, что чехол идёт вверх. Такое же ощущение, когда парашютист в свободном падении пролетает мимо уже раскрытого парашюта. И тоже кажется, что он с громадной скоростью поднимается вверх.

Глядя сейчас на идущие вверх стропы и слетающий с купола чехол констатируешь: "Поймал шарик!". Над головой у Анатолия раскрылся капроновый полупрозрачный купол. Это было так красиво и так необычно, что он залюбовался куполом. Стропы были тоже капроновыми и необычно тонкими, чуть толще спички. В дальнейшем прыжок был обычным, так как купол не управлялся.

После приземления все возбуждённо делились впечатлениями и рассказывали, что думали одинаково: "поймает или не поймает планка шарик?" У всех поймала.

Последних два прыжка из этой серии ребята делали с максимальной высоты, с которой разрешается прыгать без кислородных приборов - 4500 метров. Высоту открытия парашютов установили на 600 метров.

Значит, стабилизация должна продолжаться более двух минут.

Заданную высоту самолёт АН-12 набирал всего за пять минут, то есть скорость подъёма его была 50! километров в час. Фантастика.

Внизу в долине было жарко, тридцать с лишним градусов по Цельсию.

А на высоте около нуля и было ощущение, что заходишь в холодильную камеру.

Спускаться вниз со скоростью 25 метров в секунду, сидя как в кресле было забавно. Оказалось, что можно было разворачиваться в воздухе и даже передвигаться по горизонтали приближаясь или и удаляясь по отношению друг к другу. Островский и Гетманов даже пожали в воздухе друг другу руки, а потом разошлись. Температура воздуха нарастала и уже чувствовалось, что заходишь с мороза в парную баню.

В отчётах все написали, что не рекомендуют принимать в войска эти системы.

Их и не приняли. А вот так понравившийся Анатолию капроновый купол стал выпускаться незначительными партиями. Приятно был получать деньги за эти прыжки, совсем не сложные и даже чем-то интересные. Оплатили за них ребятам по 50 рублей за прыжок, что в сумме составляло зарплату выше чем у командира десантного полка за месяц.

Довелось команде прыгать в качестве балласта при выброске из самолёта АН-8 пятидесятисемимиллиметрового орудия. Это делалось, чтобы не нарушилась центровка самолета, так как орудие стояло у самого края, а до кабины пилотов оставалось ещё метров восемь.

Когда все сели в самолёт, вернее не сели, потому что скамейки были убраны, а все стали возле кабины пилотов. Анатолий, глядя на пушку подумал, что когда она начнёт катиться к краю, то лафет её может опуститься вниз, а ствол упрётся вверх фюзеляжа и пушку заклинит и кто его знает, что будет дальше. Но возможно, в таком случае придётся покидать самолёт. А если пушка закроет весь проём? Он нарисовал в уме картину возможной аварии и нашёл отверстие, которое останется между орудийным щитом и краем фюзеляжа, в которое можно будет пролезть. Но подумал о том, что их-то 20 человек, и сейчас все думают об одном и том же. Делиться с другими не стал, подумают сдрейфил Отян, но как оказалось потом, все без исключения думали одинаково. До самой выброски пушки всеми мыслями управлял вопрос:

Заклинит или нет? От этого набегало некоторое напряжение. Не страх, а состояние, в котором человек чувствует каждую мышцу, каждую частицу своего тела, готовую при необходимости, немедленно выполнять автоматически команду, поданную по натянутым, как струны, нервам. В такие минуты человек сосредоточен на цели, как сокол, устремившийся к своей жертве, и только высокий профессионализм подсказывает ему правильное решение. Но вот самолёт набрал необходимую высоту, вышел на боевой курс, и стал открываться задний люк. Сначала поднимается верхняя и сразу открываются боковые створки – ворота. Образовывается проём во всю ширину фюзеляжа. Вдруг раздался громкий, как пистолетный выстрел, щелчок и с левой стороны полетел назад на длинном вытяжном фале небольшой парашют. Он выдернул пушку с такой скоростью, что ствол даже не успел опуститься вниз. В самолёте поднялась пыль, и он, облегчённый, взмыл вверх, а все кто находился в фюзеляже побежали к краю, чтобы увидеть как происходит раскрытие парашюта.

Сначала открылся вытяжной парашют, а потом начали открываться громадные парашюты. Четыре капроновых парашюта, общей площадью чуть ли не гектар, блестели на солнце и на фоне жёлто-коричневой пустыни казались прекрасным белым свадебным букетом. Так подумал Анатолий и вспомнил какой музыкальный инструмент опускает этот букет и к какой кровавой свадьбе его готовят. Эта страшная мысль скоро прошла, потому что предстояло делать задержку и падать не раскрывая парашют почти минуту.

Анатолий решил не делать комплекс фигур, а просто пролететь вниз пошире расставив ноги и руки. При отделении холодная струя воздуха ударила по лицу, а телу стало приятно ощущать прохладу. Анатолий лёг на поток и смотрел по сторонам на своих товарищей, летящих невдалеке. Он решил приблизится к одному из них, наклонил корпус чуть вперёд и увидел, что горизонтальная скорость нарастает так, вроде едешь на мотоцикле и резко даёшь газ Анатолий даже чуть испугался, что может столкнуться с падающим невдалеке товарищем и остановился. Нет, он продолжал падать, но уже не приближался к другим парашютистам. Тогда ещё не было методики схождения в воздухе, а повторить случай произошедший с ним во время парного прыжка с Козловым, он не хотел. Только через два года введут на всесоюзных соревнованиях передачу эстафеты в воздухе. Тогда в Волчанске первыми чемпионами в этом упражнении стали Ира Соловьёва и её будущий муж Сергей Киселёв.

Это сейчас в России установили рекорд в котором сошлись в воздухе 101 человек, образуя пяти-лепестковый цветок, а тогда всем ещё предстояло учиться.

П.А.Сторчиенко с целью сравнения подготовки сборной СССР с командой ВДВ решил устроить между ними соревнование., представив команду ВДВ, что-то вроде спарринг партнеров, как делается это в боксе. Соревнование планировалось провести по классической схеме: точность, тридцатка и комбинированный прыжок. Но сборная ВДВ настолько выросла в мастерстве, что сразу её члены оказались в лидерах и после выполнения точности приземления и тридцатки, хоть и немного, но опережали "корифеев". Тогда Сторчиенко без всяких объяснений прервал соревнования. Он, наверное, не хотел нанести сборной психологическую травму, которую она получит проиграв заведомо, как ему казалось, более слабой команде. Павел Андреевич прекрасно понимал психологию спорта и знал, что делает.

Тогда он стал присматриваться к членам команды ВДВ и остановил свой взгляд на Славе Жарикове. Слава не блистал своими результатами, например, Сергей Гетманов прыгал не хуже него, но был в обыденной жизни очень активен, был дерзок, а этого П.А, как и многие жёсткие люди, не любил. Однажды вечером Сергей сидел, как всегда с гитарой, на ступеньках лестничной клетки с москвичкой, симпатичной девушкой Флорой (она не любила этого имени и просила называть её Таней) Солдадзе. Сторчиенко проходил мимо, и обращаясь к нему вроде в шутку сказал:

– Смотри не испорть девушку.

– Да они от этого лучше делаются, вам же лучше знать.

Сторчиенко аж поперхнулся. Он остановился и зло спросил у Сергея:

– Что ты имеешь в ввиду?.

– А чего Вы так разволновались? Ничего. Вы старше меня и опыта у Вас, значит, больше.

Никто из подопечных П.А. не посмел бы ему этого сказать, Сергей ему не был подчинён и на его хамский вопрос ответил, как считал нужным. Так вот, Гетманова, даже за самые лучшие результаты, Сторчиенко не взял бы в сборную. Взял он в сборную страны молодого парня Юру Кузнецова, который подавал надежду стать достойным её членом. Но Павел Андреевич только за одно возражение отправил его из Ферганы домой. Правда, Юра или как его называли, Кузнечик, занялся планерным спортом, стал чемпионом СССР, но к сожалению позже погиб на соревнованиях в Югославии. (До издания книги автор так и считал, но оказалось, что в своё время разнёсся слух о Гибели Кузнецова, а Юрий здравствует и поныне).

Но всё это не умаляло значения П.А.Сторчиенко, как выдающегося тренера сборной СССР. Слава Жариков, наверно ему понравился тем, что был скромен, умён, и П.А видел в нем перспективного члена сборной. И не ошибся. Слава много лет прыгал в качестве спортсмена в сборной, а затем и стал у её руля.

На аэродром ездили в кузовах грузовых машин через окраину города.

С утра ещё не уставшие и не прожарившиеся на солнце, с хорошим настроением шутили, дурачились. Утренняя прохлада и молодость давали подпитку веселью. Ехали мимо крестьянских дворов, в которых буйно цвели сады, и на полях ещё не выгорела земля. Ребята обратили внимание, что иногда на поле сидят узбеки в ватных халатах и крутят головой по сторонам, провожая взглядом машины. Местные ребята из ферганской дивизии объяснили, что дехканин (крестьянин) удобряет так свою землю. Смешно было смотреть на них, они сидели как пешки на шахматной доске, в то время как другие фигуры в полный рост передвигались по клеткам этой доски, обрабатывая землю. Удивителен и тяжёл труд дехканина. Кроме обычной обработки земли здесь надо подвести воду, ежедневно заботясь о том, чтобы не переувлажнить почву и многое сделать другое, чего ни на Украине, ни в России не знают. В некоторых дворах важно стояли индюки, охраняя своих индюшек, ревниво посматривая на проезжающих парашютистов, а те, зная их характер кричали:

– Что, Индюк, боишься, что я твою индюшку в супе сварю? Буль – буль – буль!!!

– Буль – буль – буль!!! – отвечал им индюк и они повторяли свои вопросы.

Особенно весело было разговаривать с ослами, когда они кричали.

– Чё, упрямый дурак, самку увели?

– И-а! И-а! – отвечал тот, а в машине хохотали.

– Не надо хлопать ушами!

– И-а! И-а!

Смеялись, конечно, не над ишаком, а над "умными" вопросами ему задаваемыми. Узбеки привыкли к этому и не обращали внимания, и только узбечки в платьях из яркой атласной ткани любопытно поглядывали на солдат, когда рядом не было мужей или отцов.

Совершенно голая перепачканная детвора поменьше, кривила рожицы, а старшая, кое как одетая, жестами показывала своё отношение к людям, задающим ишакам и индюкам вопросы.

Всё шло гладко, но однажды случилось то, что могло окончиться катастрофой.

Генерал Лисов был в Фергане и предложил прыгнуть всем с самолётов ЛИ-2 на задержку в 50 секунд с двух самолётов. Сначала прыгала сборная ВДВ, а потом сборная СССР.

Анатолий впервые прыгал с этого самолёта. У него были меньше дверь чем в АН-2, и большая скорость на выброске. Отделился нормально, но почувствовал как боком тернулся о борт самолёта.

Падение было приятным, но когда открывал парашют, рядом с ним в опасной близости пролетел Козлов, и Отян услышал свист разрезаемого воздуха его телом. Потом Юра объяснял, что за выполнением фигур не заметил, что внизу под ним кто-то есть и только в последнее мгновение успел отвернуть. Но это было только прелюдией к будущим событиям.

Следующей неожиданностью стало беспорядочное падение кого-то из сборников при большой задержке. На земле обратили внимание, что кто-то кувыркается, не управляя своим телом. Среди мастеров такого без причин не бывает. Все с тревогой наблюдали, ожидая раскрытия парашюта прибором, но недалеко от земли раскрылся запасной парашют.

Ещё в воздухе узнали по характерной фигуре и одежде, что это Скопинова, и побежали к возможной точке её приземления. Смотрел на неё и Сторчиенко. Когда она приземлилась и не могла встать, но было видно, что она жива, П.А. отвернулся и спокойно отдавал распоряжения по дальнейшей работе. Анатолия удивила мужественная реакция этого человека на неординарное событие. Ведь он нёс ответственность за всех своих подчинённых и другой на его месте мог бы засуетится, запаниковать, но это мог кто-то, но не Павел Андреевич Сторчиенко.

Отян знал, что П.А. к нему относится несколько предвзято за его неуёмный язык, но восхищался мужеством и сдержанной мудростью этого незаурядного человека и по прошествии многих лет в сложные для себя минуты вспоминал Сторчиенко, пытаясь держать себя так, как держал себя тот.

Когда сборная ВДВ поехала на аэродром, оказалось, что до обеда прыжков не будет и нужно вернуться на площадку приземления забрать парашюты. В тот день дежурила тульская четвёрка, и она поехала нагрузовике ГАЗ-51.

Водителем был парень армянин. Отян сел в кабину, а Козлов, Федосимов и Шапкин стояли в кузове, раздетые по пояс и упирались в крышу кабины. Проезжая мимо небольших аэродромных построек увидели стоящего генерала Лисова в брюках с красными лампасами и рядом стоящего генерала с голубыми лампасами. С ним стояли ещё три офицера. Когда их проехали, водитель выехал на бетонную взлётно-посадочную полосу и погнал машину с максимальной скоростью.

У себя в дивизии Отян часто брал у закреплённых за командой водителей баранку, чтобы поездить по просёлочным дорогам. Он с водителем менялся местами на ходу, перелезая один через другого внутри кабины. Анатолий попросил водителя поменяться местами.

– Садысь, ара, (что значит по-армянски – друг) минэ нэ жалко.

Дальше произошло то, чего Анатолий не мог ожидать Как только он взялся за баранку, водитель открыл левую дверь машины и выскочил на подножку.

– Что ты делаешь!? – только успел крикнуть Анатолий, как тот очутился на капоте перед лобовым стеклом.

Через несколько секунд он залез через правую дверь в кабину и посмотрел на Анатолия с видом победителя.

– Ты с ума сошёл. Нас могли увидеть генералы, и ты мог свалиться под колёса.

– Я же дэсантнык.

Послышался какой-то свист, а затем грохот реактивных двигателей, и над их головами в нескольких метрах пролетел бомбардировщик ИЛ-28.

Почти касаясь земли он набрал необходимые обороты и ушёл на второй круг. У Отяна замерло всё внутри. Сейчас они все в машине и экипаж самолёта были на волосок от гибели. На Ил-28 в Кировограде работал его зять, и Анатолий хорошо знал, что двигатели этого самолёта долго раскручиваются для набора необходимой мощности.

Вдруг их догнал армейский "Козлик", ГАЗ-69, из которого выскочил двухметровый гигант, начальник ПДС Ферганской дивизии подполковник Симанков, и сунув свой кулак величиной с тыкву Отяну под нос, выговаривал ему, задыхаясь от злости, что они чуть не погибли и не угробили самолёт, и чтоб убирались с бетонки к чёрту, потому что самолёт опять будет садиться, а разберутся с ними позже, мать их перемать.

Когда ребята с машиной приехали, то к великому удивлению им никто ничего не говорил. Лисов ходил молча сердитый, и Отян ожидал расправы над собой позже. Ребята ему рассказали, что слышали мат, направленный в наш адрес от Лисова впервые. Что он возмущался и говорил, что каждый наш прыжок приходится выпрашивать у командира лётной дивизии. У них своя программа полётов, и наши АН-2 им мешают, а мы ещё не умеем себя вести. Голые до пояса, как бандиты, мчатся по взлётной полосе, и т.д. и т.п.

Наверное Лисов не видел, какАнатолий с "арой" менялись местами, а Симанков от злости не понял, кто был за рулём.

И выпустив пар, Лисов об этом не вспоминал, а Анатолий подумал, что хватит дразнить гусей и нужно чуть утихомириться.

В выходной для себя день ребятам разрешили съездить в горы.

Уселись в грузовик, управляемый тем же "Арой".

В тот день была небольшая редкая облачность, но по мере приближения к она подгоняемая ветром, напоминала стадо барашек, и чем ближе к горам тем стадо облаков становилось многочисленней, и упиралось в гору сплошным ковром, покрывая тенью предгорье.

Накапливаясь, облака ползли к вершине а затем перевалив через неё, струями быстро текли вниз на ту сторону гор. Когда заехали в горы, лихой водитель так лихо гнал по горным дорогам, где с одной стороны была пропасть, с другой отвесная скала, что все крепче хватались на поворотах за скамейки, как будто если машина сорвётся в пропасть, это их спасёт. Приехав в глубину гор, пошли к горной реке, потрогали ледяную воду и затем полезли на ближайшую гору. Гора была не очень крутая, но иногда нужно было карабкаться несколько метров по почти отвесной стене, но это было нетрудно и вскоре все были на её вершине. Отсюда открывался чудесный вид на долину, речку, горы.

Володя Бессонов несколько раз щёлкнул фотоаппаратом и получились потом замечательные снимки, рассматривать которые, Анатолий любит до сих пор.

В небольшой пещере нашли иглу дикобраза. Искали и её хозяина, но он предпочёл не знакомиться с шумной компанией. Знал, что ничего хорошего от них кроме насмешек и издевательств иметь не будет.

Оказалось. Что слезать с горы гораздо сложнее, чем на неё взбираться. Вспомнили кошку, стрелой взлетающей на дерево и медленно и осторожно спускающейся вниз.

Когда проголодались, решили пообедать в чайхане. В Узбекистане шашлыки, плов, баранина были дешёвыми и вкусными, узбеки, как и все южане, хорошие кулинары, особенно мясных и овощных блюд. В кишлаке, в который заехали ребята, заправлял кореец. Он удивился такому количеству солдат и предупредил, что у него цены ресторанные. Никого цены не смутили и попросили приготовить что либо корейское, только не из собачины. Он подал меню, но предупредил, что корейская кухня острая.

– Нальёшь нам по сто грамм водочки, мы всё слопаем, чтобы ты ни дал.

– Ребята, а где наш водитель?

– В машине остался.

– Надо его позвать, он же стесняется, у него денег нет.

– Ара, садись с нами, для тебя шашлык заказали. Водки тебе не дадим, а то ты потом захочешь перелететь ущелье на своём "газоне".

Кто-то обратил внимание на чистоту и отсутствие мух в чайхане.

– Мухи нашей пищи не едят, она для них слишком острая, – объяснил хозяин и серьёзно добавил: – мы имеем прекрасное корейское средство выводить мух. Это средство называется чистота. Моя в кишлаке работает фельдшером, так у нас кишлак самый чистый в Ферганской долине. Она даже вымпел получила. Он здесь висит, а не в медпункте.

Здесь его больше людей видит.

Подавая корейское мясное блюдо он сказал, что меньше для нас положил перца, чем обычно, и для корейца это невкусно.

Покушав, ребята поблагодарили корейца за вкусную пищу и предложили ему десять рублей чаевых. Тот замахал руками:

– Что вы, что вы! Я с солдат не возьму больше, чем положено.

– Бери, бери, мы с деньгами.

– Вы что, эмира бухарского ограбили?

– Нет, шаха иранского.

– Ну раз шаха, возьму. Спасибо, ребята. Заезжайте после следующего ограбления.

– Будь здоров, заедем.

Иван Иванович Лисов где только мог пропагандировал десантные войска и парашютный спорт. И здесь в Фергане он устроил парашютный праздник прямо на аэродроме, с которого взлетали парашютисты на прыжки.

Для Ферганы такое мероприятие стало новинкой, и на аэродроме собралась, без преувеличения, почти вся Фергана. Крест, выложенный на аэродроме для приземления парашютистов, окружила толпа так, что становилось опасно прыгать, и никакие уговоры по мегафону, что нужно отойти дальше, не помогали. Сзади подпирали передних и круг сжимался, потом опять расширялся.

Попасть в крест стало проблематично, потому что многотысячная толпа своим дыханием создавала мощный вертикальный воздушный поток, который буквально выбрасывал парашютиста за пределы толпы, но что ещё хуже – в толпу, на головы зрителей.

Программа показательных выступлений составилась таким образом, что от более простых прыжков шли к более сложным. Члены сборной СССР прыгали вместе с со сборной десантников. Отян прыгал с Козловым свой парный "коронный" номер. Перед ними прыгала Шнитова. Анатолий зажёг ей дымовую шашку, привязанную к ноге, и она выпрыгнула, оставив в самолёте и за собой дымный след. За ней выпрыгнули с зажжёнными цветными дымовыми шашками Отян и Козлов. Прыжок на зрителей произвёл хорошее впечатление. Особенно понравился момент, когда парашютисты в свободном падении расходились в разные стороны Кто-то в толпе выкрикнул:

– Так они летят, а не падают!

Но во время падения Анатолий смотрел вниз, на громадную, и чем ближе к земле всё увеличивающуюся толпу, и появилось неприятное ощущение от приближения тысяч голов, на которые ты падаешь. Когда открылся парашют, то дым от шашки, поднимаясь вверх забивал дыхание и застилал глаза. Шашка должна гореть две минуты, а падали они всего тридцать секунд. Её можно было сбросить вниз, но подумалось, что она может упасть на головы людей. Тогда Анатолий вытянул ногу с шашкой вперёд, и дым пошёл мимо лица под купол, оттуда он красиво выходил вверх через его кромку и особенно много его выходило через щель, оставляя дымный след как тропинку, по которой спускается парашют.

Анатолию удалось приземлиться в крест, а Юра приземлялся в разбегающуюся в стороны от него толпу и смеялся, вспоминая, как бежал в сторону инвалид, прыгая на костылях. Отяна этот смех резанул по сердцу, и вспомнил он его через много лет, когда его товарищ, Лёва Казимиров, летавший во время войны лётчиком на знаменитых штурмовиках ИЛ-2, рассказывал, как они вместо немецкого штаба накрыли ракетами наш госпиталь, и как раненные прыгали на костылях, удирая в лес. Лев тоже смеялся и жестами показывал, как прыгали красноармейцы. Горький смех, но солдаты, прошедшие войну, и не такое могли рассказать. А смех является своеобразной психологической защитой от того, чтобы не сойти с ума от таких воспоминаний. Ведь и через сорок и пятьдесят лет после войны, лежали в госпиталях солдаты, продолжавшие воевать. И видимо поток постоянно воюющих людей в России долго не иссякнет, если потом был Афганистан, сейчас Чечня. И никто не знает, что будет завтра. Горько и страшно всё это.

На несколько дней в Фергану съехались на сборы начальники ПДС дивизий. Они должны были осваивать различную парашютно-десантную технику, которой становилось всё больше. Прилетел и полковник Щербаков. Он обрадовался встретив своих ребят и пообещал, что ещё с ними пообщается ближе.

Сборная СССР заканчивала на несколько дней раньше сборы, и Лисов решил провести встречу обеих сборных и начальников ПДС в горах.

Кто-то из ребят предложил заехать в город Маргелан, который находится рядом с Ферганой, и купить там баранов и нанять человека для приготовления шашлыков. Ребята-десантники посоветовались, что нужно всего набрать в расчёте и на сборную Союза, так как денег те не получали, а получат только по прибытию в Москву.

Заехали в Маргелан, базар в котором самый большой в Ферганской долине, купили вина, водки, двух баранов, всего по 50 рублей каждый, и их хозяина с посудой и шашлычницами за ту же сумму. Машины поехали в горы. Остановились у дивного места возле горной речки. Там же росло несколько деревьев, дающих тень. Река неслась вниз, обтекая большие камни, пенилась, делая в грунте промоины и образуя озерца в несколько квадратных метров. Было жарко, но не душно. Горный воздух, немного подвижный вдоль реки, и сама холодная река освежали всё вокруг. Кто-то из ребят окунулся в реке, но выскочил из неё, как ошпаренный кипятком, такая вода была холодная.

Узбек зарезал обоих баранов и сварил суп из мяса, непригодного для шашлыков Суп назывался "шурпа" и был необыкновенно вкусен.

Приняли немного спиртного, развеселились. У Сергея Гетманова в руках оказалась гитара, но пения не получилось Не то мало выпили, не то горы днём и разреженный воздух к пению не располагали, а возможно и то и другое и что-то третье.

Анатолий увидел, что девушки стесняются, взял несколько шашлыков и бутылку вина, позвал Иру Соловьёву, её подружку, тоже свердловчанку, симпатичную женщину, привлекающую мужские взгляды фигурой, похожей на виолончель, и ещё кого-то и стал их угощать.

Девчата повеселели. На сборах многие из ребят не то, чтобы подружились, а стали ближе, роднее. Вообще у парашютистов в те времена были довольно крепкие дружеские связи. Наверное, сам спорт накладывает характер на взаимоотношения. Судя по фильмам, альпинизм ещё больше сближает людей.

Когда Анатолий подошёл к шашлычнице, то там стола очередь из четырёх-пяти человек. Ближе всех стоял Валя Кудреватых, ожидающий для себя и ребят шесть почти готовых шашлыков. В этот момент подошёл один из полковников, сгрёб шашлыки и понёс своим коллегам, сидящим поодаль в сторонке. Полковник Щербаков, как будто негромко, но в наступившей неловкой тишине все его слышали, сказал:

– Ты чего делаешь? Неудобно.

– А! Солдаты подождут.

– Здесь, на отдыхе, нет солдат и полковников. Отнеси назад, я их есть не буду.

– Если такой добренький, Виктор, сам отнеси.

Щербаков взял шашлыки, отнёс их назад, отдал Кудреватых со словами:

– Извините ребята, и пошёл к другой кучке офицеров, налил себе полный стакан водки и выпил залпом.

Генерал Лисов, наверное, видел и слышал безобразную сцену, подозвал к себе того полковника, велел ему взять машину и удалиться.

До ребят только донеслись его последние слова:

– В любой обстановке нужно оставаться человеком.

Сборная страны по требованию Сторчиенко начала со всеми прощаться. У них был вызван самолёт для отлёта в Москву. Через несколько минут они уехали.

В горах пьянка только начала разгораться и Анатолий, боясь перебрать, взял с собой бутылку водки, желая её подарить на дорогу, отъехавшей сборной, сел на машину с Арой и помчался в Фергану.

Подъезжая к аэродрому, он увидел, что они заканчивают посадку в ИЛ-14 и сказал водителю, чтобы он ехал напрямую через кювет. Машина подпрыгнула, Анатолий ударился головой обо что-то железное, пробил кровеносный сосуд, и по лицу пошла кровь. Приложив к кровотоку носовой платок он поднялся по трапу и своим видом напугал стоявших у двери. Затем вручил бутылку Сергею Киселёву и поехал в штаб дивизии, где они жили.

На этом день не закончился. Анатолий решил быстрее вывести хмель, скупавшись в бассейне, который был в дивизии. Он залез на двенадцатиметровую вышку, с которой никогда не прыгал, и прыгнул в бассейн. Прохлада воды и прыжок отрезвили его. Анатолий сел на край бассейна и думал о том, что его окровавленный вид запомнится многим и было немного стыдно перед самим собой и одновременно смешно.

На следующее утро прыжки отменили, так как многие были не в форме. Анатолий, поднявшись с постели, пошёл в туалет, находящийся за углом штаба. Подходя к туалету он услышал характерный звук пролетающей пули. Но он чем-то отличался от слышанного им свиста пуль, когда они попали во время немецкой оккупации под пулемётный обстрел на огороде за городом в районе Злодейской балки. То был звук "фюйть", а сейчас только "фю…" Звука выстрела он не слышал.

Анатолий остановился из любопытства, ещё не сознавая опасность ему грозящую. Вдруг он опять услышал такой же звук и звук негромкий удара о стену туалета, выложенного из шлакоблоков. От стены отошло маленькое облачко пыли, а на земле лежала сплющенная свинцовая малокалиберная пуля. Анатолий поднял её. Она была ещё горячей.

Анатолий побежал, взял бинокль и из-за угла стал рассматривать ту сторону, откуда могли стрелять. Метрах в пятистах, на втором этаже дома он увидел открытое окно, в котором виднелись две детских головы.

Анатолий побежал к дежурному офицеру, и рассказ ситуацию.

Подполковник сначала не поверил, но когда увидел пулю, то быстро куда-то позвонил, сказал Анатолию, чтобы он одел гимнастёрку, а затем они на ГАЗ-69 подъехали к отделению милиции, находившемуся недалеко, взяли двух милиционеров и направились к тому дому, откуда стреляли. Когда подъехали к дому, окно уже было закрыто. Поднялись на второй этаж и постучали в квартиру. Никто не открывал. Дверь открыла соседка и сказала, что дома, наверное, только дети, а мать, она видела, с утра пошла на рынок. Отец? Отец – капитан куда-то уехал, она его несколько дней не видела. Попросили её окликнуть ребят.

Дверь открыл мальчик лет десяти, а за его спиной стоял другой, лет шести. Подполковник хотел войти, но милиционеры сказали, что надо звонить в прокуратуру, но там ещё никого нет. Тогда подполковник сказал строгим голосом вынести винтовку и старший мальчишка вынес обыкновенную малокалиберку. В этот момент подошла мать, и узнав в чём дело, стала, как обычно, ругать детей.

Анатолий попросил разрешения уйти, потому, что все уедут на завтрак. Ему разрешили. Днём он написал подробное объяснение и отнёс его в отделение милиции. Что по этому вопросу происходило дальше, он так и не знает. Наверное, были неприятности отцу маленьких "киллеров".

Когда выплатили деньги за все прыжки, составляющие довольно солидную сумму, в первый свободный день многие ребята отправились в город покупать подарки и необходимые вещи для дома.

Удивительно было то, что в магазинах предлагались товары, каких ни в России, ни на Украине в свободной продаже и не видели. В одном из магазинов Анатолий увидел красивый китайский ковёр, но он был очень толстый и громоздкий. Анатолий решил взять его, когда всё купит. Он увидел импортный, сделанный в Германии перочинный нож со многими предметами и купил его зятю Анатолию, который пользовался им более сорока лет. Эмме купил маникюрный набор, доживший до настоящего времени, и что-то маме, сестре Вале, сыну Серёже и племянникам. Когда зашёл на центральный рынок, то в павильоне универмага увидел гору складированных коробок с телевизорами различных марок. Зная, что Ленинградская продукция была хорошего качества, выбрал телевизор "Зенит".

– Я Хочу купить этот телевизор, – обратился Анатолий к молодому, но уже с большим пузом продавцу.

– Нэ продаётся, – ответил тот и отвернулся показывая этим, что разговор закончен.

– Червонец сверху, – и толстая фигура повернулась так быстро, и так быстро сменила высокомерную маску хозяина перед нищим, на улыбающуюся рожу приказчика перед богатым клиентом, как это делал Аркадий Райкин в своих миниатюрах.

– Беры любой, – и засеменил за Анатолием.

Продавец что-то говорил услужливо, путая русские слова с узбекскими, Анатолий думал: "Боже, как человек может так унижаться за десять рублей. А ведь он не голоден". Наверное, эти деньги являлись хорошим уловом для продавца, что тот позвал мальчику лет четырнадцати и велел тому вынести телевизор с базара. Телевизор весил более пятидесяти килограммов, и мальчишка его вряд ли поднял бы, и Анатолий вместе с ним вынес его на улицу.

– Дай десять копеек на мороженое, – и Анатолий дал ему мелочь, вспоминая, как Остап Бендер ответил мальчишке, обратившегося к нему с такой же просьбой.

Анатолий стоял в ожидании такси, уже наступила жара, из динамиков доносилась музыка. Вдруг голос Левитана объявил:

– Говорят все радиостанции Советского Союза. Сейчас будет передано важное правительственное сообщение!

Первая мысль была: ВОЙНА! Эта мысль была абсолютно естественной для человека, ежедневно слышащего о боевой готовности, о вражеском окружении, о империалистах – поджигателях войны. Несколько тревожных минут ожидания и о радость! Первый человек в космосе! Юрий Гагарин в космосе! Это был день всеобщего триумфа, день 12 апреля 1961 года.

Время близилось к окончанию сборов, когда полковник Щербаков предложил Козлову и Анатолию вместе поужинать в ресторане.

Перед выходным днём они взяли такси и уехали подальше от лишних армейских глаз в город-базар Маргелан. Там, прямо на базаре, где покупали недавно баранов для пикника в горах, располагался большой лёгкий павильон, используемый под ресторан. Потолок в ресторане был низким и под ним стоял сизый табачный дым, облако из которого касалось головы высокого Щербакова, и хотя ещё был день, электрические лампочки под потолком горели, но через табачный дым они светились тусклым жёлтым светом. Ресторан был полон народу. В зале сидели в основном узбеки, но просматривались славянские лица, корейцы и другие представители разных национальностей в то время обильно заселявших тёплый Узбекистан. Казалось, что мест для странной компании, состоящей из полковника и двух солдат, вернее один из них на погонах имел две лычки (полоски) младшего сержанта, не достанется, но оказалось, что Щербаков заранее договорился с шефом и заказал один столик в дальнем углу от входа. Вообще, солдатам запрещалось посещать рестораны, но сейчас волноваться было нечего, три больших звезды на погонах у Щербакова гарантировали ребятам полную неприкосновенность от воинского патруля, старший из которого мог иметь погоны с максимум тремя маленькими звёздами.

Как оказалось, и ужин он заказал заранее. На стол подали много зелени, шашлыки и… полуторалитровый графин с водкой.

Анатолий знал по рассказам офицеров, что Щербаков может много выпить. Старлей Трофимов рассказывал, что когда-то офицеры устроили пикник возле реки, и они пили в два раза меньше Щербакова, но именно он носил их потом в реку протрезвлять в холодной воде.

Щербаков налил водку в двухсотграммовые фужеры и произнёс, что-то в виде тоста:

– Я давно хотел отметить с вами те успехи, которые вы принесли дивизии и оправдали моё доверие, особенно я благодарен тебе Анатолий, что ты столько приложил труда для команды, и тебе Юра за твой вклад в команду. Я вас, хлопцы искренне полюбил и на прощанье желаю вам успехов. Виват!

Анатолий и Юра отпили понемногу, закусили чуть-чуть хрустящей и ароматной бараниной, и Козлов спросил:

– Виктор Георгиевич, а почему "на прощанье"?

– Я сразу после приезда отправляюсь служить на Дальний восток.

Командующий уже подписал приказ о моём переводе.

– Как уезжаете? А как же мы без Вас будем?

– Что поделаешь, служили бы вы первый год, я бы может и забрал вас собой. Если бы вы захотели, конечно. Но что сейчас говорить, мне жалко с вами и со многими моими друзьями и сослуживцами расставаться. Лучше давайте выпьем, – и стал разливать водку по фужерам.

– Мне не лейте, у меня есть, – попытался Козлов придвинуть себе фужер.

– Рядовой Козлов! В десантных войсках такой порядок: наливаются полные фужеры, стаканы или рюмки. Кто хочет пьёт, кто не хочет не пьёт. Никто никого не заставляет, но и не отговаривает. Выпьем.

Ребята только чуть-чуть отпивали из фужеров, понимая, что последний придётся выпить, а Щербаков уже допивал графин. Официант несколько раз приносил и уносил шашлыки.

– Виктор Георгиевич, а почему вас переводят?

– Я сам подал рапорт о переводе в другую часть. Я в прошлом году женился во второй раз. И у моей жены я второй. Так её бывший муж приходит и устраивает нам скандалы. Я долго терпел, а затем малость его помял и спустил со второго этажа.

– Как спустили?.

– Толкнул его, так он зубами считал ступени. Пошёл на меня жаловаться и грозится посадить. У меня остался один выход – уехать из Тулы, хотя я и привык и полюбил её. Выпьем!

Щербаков вытер салфеткой губы и рассказал военную историю. Ребята его слушали с открытым ртом, ожидая услышать героическую историю.

– В сорок третьем году, в конце декабря послали меня, младшего лейтенанта, недавно окончившего ускоренное офицерское училище, в разведку за языком. Кстати, Анатолий, дело происходило недалеко от твоего родного Кировограда. Пошёл со мной и старшина, опытный разведчик, с лихо закрученными усами, с двумя орденами славы, что тогда считалось очень высокой наградой, Иван Харченко, хохол.

Добрались мы до немецких окопов, а там тишина. Мороз небольшой, а солдаты спят. Хотел я взять первого попавшегося, а старшина мне жестами показывает, вон блиндаж, пошли мол туда. Мы осторожно, переступая через спящих немцев, дошли до блиндажа, а там тоже сонное царство. На столе керосиновая лампа горит, а несколько офицеров, в окружении пустых бутылок, консервов и другой разной снеди лежат вповалку. Елочка в углу стоит. Оказалось, что это их Рождество, самый большой праздник. Они ещё праздновали и день рождения фюрера, правда недолго. Мой старшина выпил стакан коньяка, собрал у немцев все документы, одному из них сунули кляп в рот и собрались его выносить, как старшина берёт картонный ящик с французским коньяком, я взял немца, мы перелезли через бруствер и поползли к нашим.

Отползли мы под колючей проволокой на нейтралку, а старшина мне говорит, чтобы я тащил немца к нашим, а он вернётся в блиндаж за ещё одним ящиком. Я был молодой, дурной и согласился. Оставили мы коньяк, я потащил немца, а старшина вернулся. Только я опустился с немцем в наш окоп, как на той стороне поднялся переполох. Стрельба, ракеты. И мой Иван не вернулся. Быть бы мне в штрафбате, но фриц очень разговорчивый попался и документы хорошие у них были. Выпьем!

Щербаков опрокинул в рот очередной фужер и глядя на притихших ребят продолжил.

– Ивана вам стало жалко? Я тоже долго жалел его и себя проклинал, что не задержал его. Я ведь был против него молокосос. А он с первых дней войны вояка. И не просто вояка. Разведчик! В сорок пятом, в Австрии, в Особом отделе при штабе армии проводили дознание освобождённым из лагеря военнопленным. Я уже был капитаном, иду в штаб, а ко мне подходит сухонький, заросший старичок и называет по имени. Я удивился, откуда он меня знает? Оказалось, что это мой Иван Харченко. Семь кругов ада прошёл, а выжил. Я тогда впервые за войну заплакал. И от жалости к нему и от радости. На этом его мучения не закончились Посадили его уже наши. Пять лет назад освободился.

Разыскал меня. Просил написать на него характеристику. Просит прокуратуру его реабилитировать. Не хочет ходить в предателях. За Харченко!

В зал вошёл водитель такси, предупреждённый заранее Щербаковым и с далека жестом показал на часы. Щербаков поднял палец и пальцем другой руки сделал перекладину, что означало полчаса. Таксист, еле просматриваемый через дымовую завесу, кивнул головой и вышел. К удивлению ребят, Щербаков, уже начавший хмелеть, заказал ещё бутылку водки и почти один её выпил. К такси он вышел уже пошатываясь. И неудивительно. После тяжёлого рабочего дня, двух парашютных прыжков, в жару выпить больше литра водки мог только богатырь, причём только русский богатырь. В такси он уснул, но через полчаса, возле проходной в дивизию встал из такси совершенно трезвый и пошёл в казарму спать. На следующий день он вместе с другими начальниками.

ПДС улетел, и ребята его больше не видели.

С Дальнего востока Щербакова вскоре перевели в Рязань заведовать кафедрой разведки в Высшем десантном училище. Там он доработал до пенсии, но в восьмидесятых годах говорили, что он почти потерял зрение.

В тот вечер кинопередвижка на свежем воздухе крутила цветной кинофильм "Добровольцы". Отян тоже смотрел этот фильм с участием прекрасных актёров. Запомнилась и очень часто пелась песня из фильма:

Слова о том, что всё что есть испытаем на свете, Анатолий взял своим девизом и старается до сих пор воплотить его в жизнь, хотя это и невозможно.

Перед самым сном в комнату, где они жили, вошёл Слава Крылов и, отозвав Анатолия в сторонку, поведал ему, что он пошёл в гости к живущей в Фергане подруге его жены Тамары и сидел с ней разговаривал. Как вдруг в комнату вваливается её хахаль с топором и бросается на него. Слава его ударяет в челюсть и уходит.

– Как это уходишь? Он с топором и отпустил тебя?

– А как он мог задержать меня, когда он не встал с полу?

– Понятно.

– Что ты, Толя, мне посоветуешь?

– Сиди, никуда не ходи. Может он был так пьян, что тебя и не запомнил.

– Да нет. Он не очень был пьян..

– Ложись, Слава, спать. Утро вечера мудренее.

– Годится.

Утром после подъёма в казарму вошли два милиционера и офицер-десантник. Они спрашивали, есть ли среди них Святослав, мастер спорта. Анатолий всё понял, посмотрел, что Крылова нет в казарме и сказал, что такого у них нет. После завтрака, часов в десять они опять пришли и уже назвали фамилию Крылов, и сказали, что он им нужен для опознания. Крылов спросил:

– А можно со мной мой товарищ пойдёт?

Милиционеры посоветовались и сказали, что можно двоим ещё пойти.

Они пригодятся для опознания. И если можно, то со значками Мастеров спорта.

– У нас все со значками.

Третьим пошёл Сергей Гетманов.

Пришли в знакомое Анатолию отделение милиции. Им велели подождать. Ждали с полчаса. Сначала пришёл капитан, наверное из военной прокуратуры, затем увидели в окно, что подъехала скорая помощь. Ребят зазвали в кабинет, туда же зашли ещё два солдата и двое гражданских – понятых.

Их посадили на стулья, и завели перебинтованного и с гипсом на нижней челюсти мужчину. Следователь спросил его, знает ли он кого-нибудь из сидящих на скамейке. По глазам перебинтованного сразу видно было, что он узнал Крылова, но тот решил рассмотреть всех внимательно. Потом, повернувшись всем корпусом к милиционерам, ответил, что никого из сидящих никогда не видел.

Всех отпустили. Гетманов не был в курсе вчерашних Славиных дел и сказал ему.:

– Ну, ты "скобарь", и приложился.

– А причём тут я?

– Не темни. Во первых я видел, как у него захлопали глаза, когда он на тебя посмотрел. А во вторых, найти такого молотобойца и мордоворота, как ты, трудно.

– Ладно, Серёга, ты только не трепись. А как ты думаешь, Толя, почему он не указал на меня.

– Да глядя на твою рожу он мог подумать, что в следующий раз ты его уконтропупишь, не дал Анатолию ответить Серёга.

– Да помолчи, Серёга. Я у Отяна спросил.

– Слав, наверное он вчера перебрал, а сегодня, протрезвев, подумал, что он сам виноват. Тем более, по его морде видно, что он сам срок тянул. А там, за то, что выдал милиции своего оппонента по драке, по головке не гладят.

– Ну ты, Толюха, даёшь. Это скобарь "оппонент"? Профессор Крылов, с какой руки Вы уконтропупипили своего "оппонента"? И какие аргументы он Вам противопоставил?

– Кончай трепаться, Серёга. Я ещё не отошёл.

– Будет тебе, Славик. Всё обойдётся.

Через несколько дней прилетел за ними турбовинтовой самолёт АН-10 или другое его название -"Украина". Анатолий перевязал парашютными фалами коробку с телевизором так, чтобы её нести за плечами, как рюкзак, погрузился в самолёт, и вся команда полетела в Европу.

Вылетели под вечер и приземлились в Ташкенте. На Москву и остальную европейскую часть вылет не давали из-за погоды. Все ребята пошли в недавно построенный аэропорт и развлекались как могли.

Анатолий заигрывал с девочками, сидящими за барьерами в кассах и справочных, и предложил одной из них поменяться пилотками. Она согласилась, наверное, думая, что он шутит.. Но он отдал свою суконную, цвета хаки, а взял у неё голубую с кокардой из крылышек.

Лисов и лётчики ходили по диспетчерам, прося вылет, а ребята и все другие пассажиры надоедали в справочном. Время от времени те сообщали по радио новости о погоде. Один или два раза прозвучало такое сообщение:

"Граждане пассажиры! Все рейсы задерживаются из-за отсутствия видимости. Видимость появится с наступлением темноты". Ребята стали обыгрывать это объявление, придумывая один вариант невероятнее другого. Гетманов дурачился, говоря: "Товарищ больной, получающий очки, вы прозреете с наступлением слепоты". Отян легкомысленно ходил по аэропорту в аэрофлотовской пилотке. Он до сих пор удивляется либерализму генерала Лисова, который увидев его в неформенной пилотке, только улыбнулся.

Наконец во второй половине ночи разрешили вылет и самолёт взял курс на Москву. Летели на высоте 10000 метров. Когда рассвело, увидели, что вся земля закрыта сплошной облачностью. Часам к одиннадцати начали снижаться. Облачность пробили в метрах четырёхстах от земли и Анатолий увидел, что садятся возле Тулы на аэродроме Нормандия. После приземления Лисов, который раньше разрешил всем кто хочет поехать на десяток дней домой, и кому удобно выйти в Туле, взял дежурную машину, которая довезла нескольких человек до вокзала. Анатолий сел на первый же поезд, идущий до Харькова и ночью следующего дня был в Кировограде. Эмма с тёщей и Серёжей уже жили в полученной ими новой квартире, в доме по улице Карла Маркса 8, в цокольном этаже, где позже, власти устроили пивной бар. Встретив первомайский праздник, Анатолий занялся установкой телевизора, что было непросто. Банников подарил ему комнатную антенну, но сигнал с трудом пробивался и было плохо видно. Тогда Анатолий обратился в недавно открывшееся телеателье. И пошло поехало. То у них нет кабеля, то нет готовой антенны, то мастер занят, то… Наконец они на крыше установили антенну. Уже перед его отъездом появилась картинка и двухлетний карапуз Серёжа, сидя на полу, смотрел телевизор. Тёща его постоянно забирала, а он в любую секунду, когда она отвернётся, удирал к телевизору. Берта Марковна, наверное мечтала когда зять уедет, чтобы выключить телевизор.

Отгуляв положенное время, Анатолий опять прибыл на службу.

В эскадрильи всё шло своим ходом: полёты, выброска десантников для учебных прыжков, дежурства, партийные и комсомольские собрания и т.д.

1961 год был насыщен сборами для тренировок к чемпионату Союза, и скоро Отян получил приказ отбыть на сборы в Витебск. Ехал один. В Москве сделал пересадку и сел в прямой поезд до Витебска. Взяв билет в купейный вагон, уселся у окна и смотрел на пейзаж, проплывающий под стук колёс мимо окна.

Яркая зелень лесов начала лета сменялась полями с уже начавшими колоситься зерновыми, повсюду поднималась любимая сердцу Хрущёва, насаждаемая им насильно, кукуруза, реки, которые поезд пересекал с неимоверным шумом, деревянные домики и мальвы вдоль железнодорожного полотна. Почему-то железнодорожники во всей Европе любят эти цветы.

Может быть потому, что они быстро растут и цветут всё лето, может Богиню железнодорожников зовут Мальва? Глядя на этот цветок Отян всегда вспоминал Мальву в одноимённом фильме, снятом по рассказам Горького. Играла Мальву красавица-актриса Дзидра Ритенбег, жена актёра Урбанского.

Один знакомый говорил Анатолию, что не завидует Урбанскому ни на его талант и славу, а завидует на то, что он ежедневно может любоваться такой красивой женщиной. Наверное, зависть многих людей и сгубила Урбанского. Он погиб на вершине своей славы во время съёмок фильма "Директор".

Поезд долго стоял в Орше и опять воспоминания о войне затмили всё остальное. Здесь, под Оршей впервые в деле были испытаны ракетные установки "Катюши", здесь взрывали вражеские поезда подпольщики под руководством Константина Заслонова.

В Витебск поезд прибыл ночью. В военной комендатуре на вокзале куда-то звонили, велели подождать и часа через полтора прибыла грузовая машина, старшим в которой находился Пётр Островский. Он оставил сборную Союза и перешёл окончательно в сборную ВДВ, потому, что здесь намного больше платили за прыжки. Петя был человеком женатым. Его красавица жена работала стюардессой. Детей у них не было, хотя оба их очень хотели. У неё были постоянные выкидыши из-за несовместимости их резус – фактора.

Ехали минут сорок. Приехали в лес, в котором стоял небольшой барак. В нём была длинная комната, где стояли несколько кроватей.

Все уже спали, и Островский показал Анатолию его место в самом конце помещения.

Утром после подъёма Анатолий рассмотрелся и оказалось, что его кровать стоит рядом с кроватью Крылова, что он приехал последним, что его тульские ребята уже здесь. Здесь же находились Катков, Кудреватых, Гетманов, Бессонов – всего человек двенадцать. Так как на всесоюзных соревнованиях ВДВ заявили команду женщин, то в соседней комнате разместились несколько девушек, главе со Светланой Власовой.

Ближайшая деревня называлась Куковячино, от неё и брал название аэродром, расположенный рядом. Прыгать приходилось на площадку приземления, расположенную в нескольких километрах от аэродрома. На вопрос: "Почему нельзя прыгать на аэродром?", – в Витебской дивизии отвечали, что рядом протекает река Западная Двина, и есть опасность, что кто-то в неё может попасть Это было странно, поскольку аэродромы и Тушино и Мясново были окружены реками, тем не менее на них производились спортивные прыжки. Но в армии существует один непоколебимый аргумент, называемый "Не положено", и всё тут. В том месте река была неглубокой, в некоторых местах достигала пару метров, а в некоторых по пояс. Но ходили по ней маломерные плоскодонные пассажирские и грузовые суда, правда, не часто.

Лиственный лес с его запахами, пение птиц, роса по утрам накладывали на жизнь ребят такую блаженственную умиротворённость, что прыжки, гул самолётов казались ненужной суетой, мешающей настоящей жизни.

Но не за блаженным созерцанием природы они сюда приехали.

Тренировки были очень интенсивными. Площадка приземления отличалась от всех, на которые когда-либо прыгал Анатолий.

Обыкновенное белорусское редколесье, быстрее даже высокий кустарник, клочки поля с посеянной на нём пшеницей, просёлочная дорога, рядом с которой уложен крест из полотнищ, высокая трава. С воздуха видно, что всё это окружено болотами, иногда такими чёрными, большими и страшными, что при одной мысли, что в них можно приземлиться, кожа на спине начинала подрагивать. Для безопасности выброски парашютистов с командой всегда приезжал метеонаблюдатель, чтобы запускать шар-зонд для определения направления и силы ветра по высотам. Бросать здесь сразу пристрелочный парашют без зондирования, значит потерять его. Однажды Анатолий должен был прыгать с командой в первом взлёте. Самолёт уже достиг расчётной высоты, и Анатолий увидел пролетающий под ними шар-зонд на высоте метров пятьсот.

Сделав быстро в уме поправки, дал пилотам команду убрать газ, но лётчик, мальчик лет сорока, килограмм на сто двадцать весом, только недоумённо повернул свою удивлённую, закрывшую весь дверной проём физиономию в шлемофоне и сделал вопросительный жест: "Чего вам, мол, нужно" Объяснять было некогда, и вся тульская команда покинула самолёт и приземлилась у цели.

Лётчик, производящий выброску, говорил потом своим коллегам:

– Это какие-то черти. Или у них флюгер в голове, или они как птицы знают куда им лететь, но работать с ними одно удовольствие.

Другой раз, метеонаблюдатель сообщил данные по ветру и оказалось, что на высоте дул очень сильный ветер, около пятидесяти километров в час, по расчетам штурмана нужно было прыгать от цели далее, чем на три километра. Пилот (стодвадцатикилограммовый) оглянулся и спросил:

– Будете прыгать?

– Запросите землю, не увеличился ли ветер у них.

– Не увеличился, – после паузы ответил пилот.

– Тогда будем, заходите на курс. Прыгаем по штурманскому расчёту.

– Ну, ну! Поосторожней ребята, – уже с некоторой тревогой сказал пилот.

Самолёт долго выходил на цель. Наконец раздалась сирена. Анатолий посмотрел на цель и засомневался в правильности принятого решения, но отступать уже было стыдно. Если бы сразу сказал что нет, тогда другое дело.

Прыгать с таким громадным относом в его спортивной жизни приходилось всего три раза. Когда отделились от самолёта и раскрылись парашюты, Анатолий не сразу нашёл место, где нужно приземляться. Оно находилось так далеко, что казалось в первые секунды, что допущена грубая ошибка и придется далеко топать с парашютом, потому что никакие дороги сюда не вели. Но посмотревши вниз, увидел, что земля под ним так быстро движется, как будто летишь в самолёте. Пришлось тормозить. Скорость воздушного потока на высоте даже пугала и вкрадывалась мысль, а вдруг у земли такая же.

Размажет тебя, Отян так, что будут собирать тебя по частям в парашютную сумку. Парашют снижался и чем был ниже, тем быстрее, казалось, движется земля. И вдруг на высоте метров двадцать пять резко качнуло – парашют вошёл почти в стоячий ветер у земли. Шапкин и Козлов тоже приземлились рядом у цели. И только Генка Федоська, как самый лёгкий, не смог удержаться и приземлился в метрах ста. Все находились под хорошим стрессом и начали обсуждать прыжок, как их внимание обратили на снижающегося Островского, прыгнувшего за ними.

Петя перелетел за крест больше чем на километр.

Хочется остановиться на Петре Островском как спортсмене, но говорить о нём довольно сложно. Автор никогда не претендует на истину в последней инстанции. Всё сугубо субъективно, а здесь тот случай, когда он имеет собственное мнение, но он с ним не согласен.

Каламбур? Может быть.

На тренировках Петя прыгал ничуть не лучше других. Но на соревнованиях четыре года подряд ему не было равных. Островский никогда внешне не проявлял никаких эмоций. Он мог улыбнуться, мог … И всё, наверное. На его лице никогда не прочесть, что он думает.

Казалось, что он ко всему безраличен. Возможно, так оно и было. Но он обладал теми качествами, которые нужны были парашютисту. Петя не обладал высоким интеллектом, но в уме, интуитивно делал сложные расчёты. Глазомер, чувство высоты, необходимая общефизическая подготовка делали его мастером. Но этими качествами обладали многие ребята, но у них эмоции переливались иногда через край, и в самую ответственную минуту они допускали ошибку..

Если многие, а может и все, кто занимался спортом, прыгали в первую очередь от любви к прыжкам и никогда не отказывались от них, то Островский (наверное), прыгал только за деньги, иногда отказываясь от прыжков, если за них не светила оплата. Как-то на вопрос, почему он сегодня больше не прыгает, он шутя ответил:

– У меня месячные начались.

Но, когда нужно было выдать результат, Петя мог об это объявить заранее, и настолько хорошо это сделать, что другим и не снилось, чтобы сделать такой прыжок. Дальше будет рассказано о феноменальном Петином предсказании своих результатов на всесоюзных соревнованиях во Владимире.

Кажется, нетактичным называть такого выдающегося парашютиста именем Петя, а не Пётр, да ещё и без отчества. Называть Петей Петра Косинова, большого, солидного мужчину, призера второго чемпионата мира, просто некорректно. А Островский был Петей, скромный и даже неприметный парень, достигший всего, чего можно достигнуть в спорте.

Он мог бы много лет быть лидером, но продержался всего (разве это мало?) четыре года и то, видимо, по своей вине, о чем ещё расскажем.

Из-за большого удаления места приземления до точки выброски, чехлы с шаровыми вытяжными парашютами упали где-то далеко (тогда они ещё не привязывались к куполу), и все, погрузившись на машину, поехали их искать. Быстро нашли два чехла, а один шаровый вытяжной лежал отрезанный от чехла, которого не было. Недалеко увидели двух мальчишек и девочку лет по 10-12. Подъехали к ним и увидели у одного из них в руках перочинный нож. Морозов схватил мальчишку за плечи, начал трясти и спрашивать, где чехол, или мы их сейчас же арестуем.

Дети не на шутку испугались и сказали, что чехол отрезал и унёс в деревню к себе домой Коляба. Он живёт в третьем доме от края деревни. На их доме гнездо аиста. Деревня рядом, за опушкой леса.

Небольшая деревушка, всего из десяти – двенадцати далеко друг от друга стоящих домов вдоль извилистой дороги, казалась вымершей. На окнах всех домов висели занавески из парашютных чехлов и другой парашютной ткани. Когда подъехали к дому, аист, стоявший в гнезде, оттолкнулся и взлетел в воздух. Сделавши два круга над двором, он явно рассматривал приехавших гостей, и, не видя для себя угрозы, опять стал в гнездо. С машины было видно, как из гнезда высунулись четыре раскрытых клюва. Морозов и двое ребят сошли с машины и зашли во двор. К ним подошла собачка и стала вилять хвостом. Входная дверь была открыта, Морозов зашёл в сени, а затем без стука в горницу.

Посреди неё стоял перепуганный мальчишка, а в руках он держал оранжевый шёлковый чехол.

Занавески, скатерть на столе, покрывало на кушетке, всё было пошито из парашютной ткани. Морозов схватил чехол, бросил его в руки Козлову и начал обрывать занавески на окнах, содрал скатерть и покрывало и что-то всё время приговаривал. Мальчишка заплакал Морозов хотел открыть двери и зайти в другую комнату, но кто-то из ребят ему сказал:

– Не надо, товарищ капитан. Это уже разбой.

Тот послушался, но схватил мальчишку за руку, вытащил его на улицу, заставил сесть в кузов машины и поехали опять искать остальные два чехла. Один нашли в высокой ржи, а второй никак не могли найти. Вдруг увидели, что со стороны села к ним бежит женщина.

Она не просто бежала. Она мчалась полная отчаяния и решимости спасти своего ребёнка, которого увезли солдаты. Здесь, в этих местах, не так давно прокатилась война, и люди, пережившие её боялись всякой неожиданности и готовы были от неё спасаться. Увидев своё дитя целым и невредимым, она схватила его за руку и стала говорить, обращаясь к Морозову:

– Почто мальчонку забрали?

– Он воинское имущество привёл в негодность. А вы все бандиты и воры. Вас всех пересажать надо.

– Да ты знаешь кому ты энто говоришь?

– Кому?

– Да я трижды битая. Первым мужем битая, немцем битая, нашими битая. И ты меня не стращай.

С той стороны, откуда бежала женщина, появился всадник, быстро скакавший на лошади. Сидел он на лошади охлюпкой, без седла и не слезая с лошади, ещё не успев подъехать, спросил:

– Чё, Варька, тут происходит?

– Да вот энтот, – она показала на Морозова, – Колябу забрал.

– За что?

– А ты у яго спроси.

– Как это за что? Вы воры, вредители, вредите Советской армии.

Вот чехол, обрезанный вашим мальчишкой.

– Я не резал. Это Сенька резал.

– Вот что, капитан, я сейчас поеду в милицию, что ты безобразничаешь, в дом без спросу врываешься, пусть они разберутся.

– Да пусть разберутся, откуда у вас в доме всё из парашютов.

– А ты знаешь, что мы находим их гниющими в поле и лесах. Как бросают десант, так тут всего находят.

В такой перепалке шла беседа, когда Шапкин вышел из кустарника с чехлом, и Морозов, уже смягчившись, сказал:

– Ладно, партизаны, забирайте своего Колябу, но смотрите. Нельзя больше этого делать.

На том и разъехались.

В свободное время от прыжков развлекались как могли: иногда купались в реке Западная Двина, (Интересно, что она имеет ещё одно название ниже по течению. В Латвии она называется Даугава), гуляли по лесу. Как-то Сергей Гетманов взял малокалиберную винтовку и отправился вместе с Отяном в лес. Все птицы, даже сороки, мигом исчезли из их поля зрения. Лес замер в тишине. Здесь, в Белоруссии, птицы и звери знали цену человека с ружьем. Четыре года войны оставили у них генетическую память, которая знает, что если человек взял в руки оружие, то он будет стрелять, а по кому…? Может быть, даже и по себе.

Вот и сейчас кто-то из двоих, увидев брошенный в лесу сарай и валяющуюся консервную банку, решили пострелять по ней. Но не просто по банке, а поставив её одному из них на голову, а потом поменяться местами. Решили.

Первым уселся спиной к сараю Отян. За его спиной стоял ржавый стальной лист. Гетманов отошёл на двадцать шагов и сначала принялся целиться из положения стоя. Но, видимо, был неуверен в меткой стрельбе и стал на колено, одним локтём упёрши локоть в ногу.

Выстрелил, но лист железа громко хлопнул, а банка осталась на голове у Анатолия.

– Серёга, возьми чуть ниже.

Отян сидел на земле и с безразличием смотрел, как Гетманов перезаряжает ружьё, целится, стреляет, и банка слетает с головы.

– Теперь твоя очередь.

Они поменялись местами, Анатолий взял в руки винтовку, зарядил, поднял её, прицелился и почувствовал, что у него противно заурчало в животе. Он умел неплохо стрелять, но сейчас, глядя на спокойно сидящего Сергея, ему стало не по себе.

– Сергей, я не буду стрелять, вставай.

– Нет, ты посмотри какой умный. Что, очко заиграло? Так нечестно.

Думаешь, мне просто было? Давай, стреляй, может одним скобарем меньше будет? – засмеялся Сергей.

Отян лёг на траву, но она была высокой и мешала прицеливаться, тогда он стал на колено, прицелился, но мушка не хотела наводиться на банку, а поднималась выше. Сжав зубы, Анатолий навёл её в центр банки и нажал на спусковой крючок. Банка со звоном отлетела в сторону, Сергей встал, они посмотрели друг на друга и засмеялись оба неестественным смехом.

– Слушай, Серёга, зачем мы это делали?

– Дураки, потому что. Это точно. Давай никому об этом не рассказывать. Стыдно.

– Сошлось.

Они ушли в свой барак и у обоих было ощущение, что они сделали что-то гадкое, неприличное.

В другой раз вечером Анатолий вместе со Светой Власовой и Валерой Катковым пошли в соседнюю деревню в клуб на танцы. Света жила в Витебске, а Валерий там служил и они знали здешние места.

Вышли из расположения, когда начало темнеть, но скоро стало совсем темно и перед их глазами, в темноте зажглись тысячи блуждающих огоньков. Это сказочное зрелище навсегда осталось у Анатолия в памяти. Тихая белорусская ночь и движущиеся по воздуху, мерцающие огоньки. Если есть на земле рай, то это был он.

Они пришли в клуб, зашли в душный, прокуренный полутёмный зал (если комнату в сельской хате можно назвать залом), где звучала громкая скрипучая музыка, стоял гул и двигались человеческие тела.

Постояв две минуты, ребята двинулись обратно. Светлячки также летали, и Анатолий хотел, чтобы фантастически красивая ночь не кончалась. И вдруг, минут через двадцать на их обратном пути, огоньки мгновенно погасли. Все одновременно. Кто-то невидимый выключил маленькие фонарики, и наступила тёмная ночь. Но ощущение сказки, в которой они находились, не проходило. Помнят ли волшебную ночь его партёры по живой сказке? Молчат они. Света живёт в Чернигове, А Валерий в Москве. Анатолий с ним недавно говорил по телефону.

Однажды вечером, перед сном, Анатолий пришел в барак и увидел на своей кровати ежа, которого кто-то из ребят принёс из лесу. В бараке не было только Крылова и, Отян положил ему ежа под простынь.

Выключили свет, и горел только слабенький ночник у входа. Крылов прибежал после вечерней зарядки и с размаха улёгся на кровать.

Раздался сначала истошный крик, потом хохот. Слава зажёг свет, выбросил полуживого ежа на улицу и стал вычислять, кто же это сделал. Начал отсчёт от дверей:

– Пети нету, Шапкин ежа боится, Бессонов где-то проявляет плёнку, этот нет, скобарь мне пакость не сделает, Толя на такие штуки не способен, значит Федоська.

Он хватает Федосимова, самого малого среди всех, но самого шаловливого, а Гена поднимает крик:

– Славочка, родненький, это не я. Честное пионерское, век свободы не видать, чтоб я издох, сука буду.

Крылов отпускает Генку и ложится спать, угрожая кому-то.

Прошло с тех пор сорок четыре года, и Анатолий, боясь, что его не возьмут в рай за грехи, просит прощения у Крылова и у того ежа за пакость, которую он им сделал.

В программу Всесоюзных соревнований входили ночные прыжки. На площадке Куковячино запрещалось не только прыгать ночью, но и взлетать самолётам. Днём ребята делали два-три прыжка и вечером выезжали в Полоцк, где делали по два ночных прыжка. Под утро ехали в Куковячино за сто километров по бездорожью, а вечером опять в Полоцк. Ребята спали только во время переездов, Анатолий на ходу спать не умел и не умеет до сих пор. Он страшно измотался и почти трое суток не спал. Описываемые события происходили в разгар лета, на день Ивана Купалы, и возле одной деревни все увидели странную, а может правильней будет сказать – страшную картину. Посреди большой поляны горела громадная берёза. Листья на ней обгорали и, искрясь, летели вверх, образуя фейерверк. Внизу тоже горел костёр. Пламя костра и горящей берёзы освещало беснующихся в своей дикой первобытной радости молодых парней и девчат. Берёза трещала и издавала звуки, моля о помощи. Но беснующаяся толпа радовалась и неистовала, оставаясь глухой к её громкому плачу.

– Люди, зачем вы подожгли живую березу? Ей же больно!

– Ха, ей больно! Зато нам весело. Режут ведь люди скот, ему же больно.

– Да, но это необходимость. И только дикарю или идиоту придёт в голову поджечь животное и любоваться таким кошмаром.

– Но у берёзы нет души.

– А кто это знает? Она тоже думает, что у вас нет души.

Так или не так думал тогда Анатолий, но ту горящую березу, окружённую дикарями, он видел много раз во сне, и она грезилась ему и наяву.

После последнего прыжка вся команда спала в кузове на распущенных парашютах, а Анатолий с опухшими веками приехал и уже не было сил раздеться. Он упал на кровать и проспал до вечера, а вся команда ездила на рыбалку, где чуть ли не руками ловили пятикилограммовых щук. Они привезли их, сварили и пожарили, а Анатолий спал. Когда уже все поели, разбитый бессонницей он всё-таки встал поесть рыбы. Одна из девушек говорила ему:

– По щучьему велению, по-моему хотению, пробуди ото сна и влейся богатырская сила в Анатолия.

К своему удивлению, от каждой ложки щучьей ухи Отян наполнялся силой и к концу ужина был готов к любым действиям. Вот, что такое щука! А может молодость?

Через день, кто попал в команду, улетели во Владимир, а остальные, как всегда, на несколько дней – домой.

Прощай, Куковячино! До свидания, Белоруссия.

Во Владимир летели самолётом Ли-2. Когда самолёт зарулил, и команда вышла из самолёта, то к Анатолию подошли члены украинских команд и так тепло его приветствовали, что ему стало неудобно.

Аэродром находился в границах города. Троллейбус подходил прямо к аэродрому, и во время ночных прыжков команда девушек из Туркмении ("турки" – так их в шутку называли), одна из наиболее слабых, перепутали круг, освещённый фонарями, с кругом, на котором разворачивается троллейбус, и без команды лётчика выпрыгнули над городом. К счастью, они и здесь плохо рассчитали и приземлились на границе аэродрома.

Соревнования во Владимире проходили ровно. Команда ВДВ стала чемпионкой, а Пётр Островский стал их триумфатором.

В предпоследний день соревнований Петя, сидя на траве, как всегда безучастно смотрел за приземлением участников соревнований, а потом стал зашнуровывать парашютные ботинки. Ни к кому не обращаясь, а как бы для себя он сказал:

– Завтра у меня день рождения, завтра у меня юбилейный прыжок, завтра я стану чемпионом в комбинированном прыжке и стану абсолютным чемпионом Союза. Ночью я также стану чемпионом и установлю мировой рекорд.

Сидящие рядом члены команды ВДВ, зная, что у Пети на тренировках были средние результаты, удивились самоуверенному и даже, по их мнению, наглому заявлению. Островского, но спорить не стали, а только посмотрели друг на друга, мол: "поживем, увидим". А Петя, закончив процедуру с обувью, продолжал смотреть почти в одну точку и никаких эмоций не проявлял. Вроде и не говорил ничего.

Ребята, слышавшие обязательства Островского, поделились со своими друзьями из других команд и через час все уже обсуждали это невероятное заявление. Кое-кто посмеивался, но были и такие, которые говорили, что надо знать Островского, чтобы отнестись к этому серьёзно.

Утром все поздравили его с днём рождения, к обеду он выполнил свой юбилейный прыжок, а к вечеру стал чемпионом в комбинированном упражнении. Фантастика, да и только. Оставалась только ночь. Ночь удалась тихая и звёздная. В первом прыжке Петя приземлился в девятнадцати сантиметрах от центра круга, что было намного выше мирового рекорда. Он просит ребят уложить ему тот же парашют, с которым он прыгал, Бессонов и Отян при свете керосинового фонаря "летучая мышь" укладывают ему парашют. Ветер совсем утих и уже, идя к самолёту, Островский попросил Отяна сказать ему с земли, откуда потягивает ветерок.

Сотни глаз устремились в небо смотреть за его прыжком. Светила луна, и цветной купол чёрным пятнышком смотрелся на небе. По мере снижения оно увеличивается и когда уже находится на небольшой, метров семьдесят высоте, Анатолий, глядя на дымки от горящих сигарет, говорит в электромегафон:

– Тяга со стороны луны!

На земле стоит такая тишина, что слышно как полощется кромка купола на снижающемся парашюте. Обычно при любом развороте купола Т-2 парашютист начинает раскачиваться, но у Островского купол разворачивается строго в горизонтальной плоскости, что кажется невероятным.

– Даю нулу! – Кричит Островский и, приземляясь на одну ногу, другой сбивает фонарь, стоявший в центре круга. Судьи объявляют результат:

– Ноль метров, ноль сантиметров. Есть мировой рекорд, девять с половиной сантиметров.

– Качать его!

Все бросаются к Петру, хватают его на руки и подбрасывают вверх.

А он, как всегда безучастно взлетает в воздух и не выражает никаких эмоций.

Днём пошли смотреть город Владимир. Обедали в небольшом одноэтажном здании, на котором висела маленькая мемориальная дощечка, гласящая, что в этом доме похоронен Александр Невский.

Ребята возмутились, что там, где похоронен легендарный князь, спаситель Руси, сделали заурядную столовку. Малокультурный правитель тогдашней России и всего Союза ССР Хрущёв говорил по радио на весь мир:

– Ну и что из того, что здесь сидел Пушкин, а здесь он плюнул?

Нужно музеи и памятники открывать?

Такое было время.

Ребята постояли под "Золотыми воротами", затем Островский зашёл в магазин и купил небольшой чемодан водки, дабы отпраздновать его день рождения.

Все знаменитые спортсмены когда-то оставляют спорт. Но делают это по-разному. Некоторые уходят на вершине славы, а некоторые не выдерживают её испытания и сходят с дистанции, постепенно теряя сначала результаты, а потом и себя. Петя тоже не выдержал. Став офицером, он начал прикладываться к рюмке, причём вместе с женой. В восьмидесятых годах его видели в Витебске, где он остался жить.

Опустившийся Петя просил на улице у знакомых офицеров деньги на выпивку. Сначала ему давали, а потом, видя, что он катится вниз, перестали. Что с ним было дальше – неизвестно. Неизвестно, жив ли он сейчас. Однажды Анатолий видел у одного коллекционера награды с Петиной чемпионской ленты. Очень жаль Петра Островского, великого спортсмена-парашютиста.

(Уже когда эта книга разошлась по читателям, автору сообщили, что Петра убили где-то на Украине, в городе, где он закончил службу)

Вечером состоялось награждение участников соревнований.

При вручении наград за упражнение в точности приземления произошёл скандал. Виктор Подгорный из команды Украины и Фасхутдинов из Узбекистана из трёх прыжков получили одинаковый результат.

Судейская коллегия, непонятно чем, ориентируясь, одному из них присудила второе место, что было явно несправедливо. В момент награждения, Юра Кощеев поднял свист, за что был дисквалифицирован и лишён права участия в дальнейших соревнованиях. А Фасхутдинов и Подгорный по-своему разделили награды. Одному достался свитер чемпиона, а другой взял себе медаль.

После награждения участников состоялась грандиозная пьянка на открытом воздухе.

На утро все разъехались, и Отян опять на несколько дней очутился дома, уже в последний раз перед демобилизациёй.

Только Анатолий прибыл из дому, как попал на другие сборы.

Предстояли соревнования на первенство ВДВ. Они должны были проводиться в Витебске.

Команду разместили в двух десятиместных палатках. Третьей палаткой была палатка комендатуры, а четвёртая палатка предназначалась для задержанных. Команду так разместили, помня, что в прошлом году застрелили Балашова, а теперь они будут под надзором.

Но надзора никакого не было, а то, что территорию охранял часовой было, даже лучше.

Щербакова уже не было и начальником ПДС назначили маленького невзрачного подполковника. Анатолий его видел всего пару раз, а командовать командой назначили майора Ступальского. Он был славнейший, добрый человек и полностью делал то, что у него просила команда. Нужно ехать в Тулу – пожалуйста, нужно прыгать ночью – пожалуйста. В дивизии, а потом и сборной ВДВ говорили, что у Отяна в распоряжении автомобиль, два самолёта и майор Ступальский.

Но была у Ступальского одна извечная российская слабость. Стоит ему поехать с командой на отдых в Ясную поляну, как он заходит в ресторан и его приходится оттуда выносить. Подвозили его в лагере прямо к домику, времянке. Иногда встречала его жена, сокрушённо покачивая головой и пряча от стыда за мужа свои большие серые глаза.

Анатолий её знал по прошлому году, она в госпитале вводила ему пенициллин.

Однажды команда должна была получать деньги за прыжки, и Ступальский сказал, чтобы его ждали к часу дня, он привезёт деньги.

Появился он в три часа в таком виде, что не мог разговаривать. В руках у него был свёрток из порванной газеты, из которого торчали пачки денег. Считать при нём их было бесполезно, потому что он фактически не присутствовал. Ступальский что-то промычал, сунул Отяну порванный свёрток и шатаясь пошёл к себе в домик, а может ещё куда.

Отян только начал раздавать ребятам деньги, как прибежал посыльный с телефонограммой из эскадрильи, что нужно срочно ехать в Хомяково, за ним прислали самолёт из Тулы.

Анатолий догадался, что вызывают его на партийное собрание, на котором будет рассматриваться вопрос о приёме его в члены партии.

Выговор ему недавно сняли.

Отсчитав причитающуюся ему суму, Анатолий передал деньги и ведомость Володе Иванычеву и уехал в Хомяково.

Собрание прошло нормально, проголосовали все "за" и только один Алышев воздержался.

Наутро Анатолий был уже на месте и первый, кто его встретил, был Иванычев.

– Толя, ты свои деньги все забрал?

– А что случилось? Много не хватает?

– Да нет, лишних много.

– Как лишних? Давай ведомость, надо сверить.

Сверили ведомость и оказалось, что лишних более тысячи рублей.

– Пошли к Ступальскому.

Постучали в дверь, открыла жена и попросила ребят подождать.

Выйдя на порог, Ступальский даже не ответил на приветствие и спросил:

– Что, много не хватает?

– Не волнуйтесь, товарищ майор. Даже лишние.

– Как лишние?

И всё начали проверять сначала. Как рассказал майор, он пригласил старшину, казначея дивизии, ещё до получения денег в ресторан. После ресторана тот выдал с пьяных глаз майору две лишних пачки денег, по три рубля и десять рублей. Это была его восьмимесячная зарплата.

– Подождите, хлопцы, я хоть умоюсь, и пойдём в финчасть.

Когда зашли в финчасть, старшина, рыжий здоровенный мужик, с уже лысеющей головой, сидел, опустив голову. Когда к нему зашли, он поднял голову, глаза его расширились в испуге и он спросил:

– Что, и у вас не хватает?

– У нас лишние.

Радости старшины не было конца. Оказывается, он вчера бросил открытым сейф, а сегодня обнаружил нехватку денег.

– Думал застрелиться. Где я такие деньги возьму? Спасибо, ребята, Есть ещё на свете честные, порядочные люди.

А ребятам было неудобно, что их хвалят. Ведь в такой похвале содержится намёк на то, что они могли оказаться нечестными. И звучит такая благодарность как: "Спасибо, что вы меня не обокрали".

В общем, всё закончилось благополучно.

Пока четверо из команды участвовали в сборах, а потом и Отян и в соревнованиях, Тульская дивизия участвовала в воздушном параде на Тушинском аэродроме в Москве. Отличились там двое из команды. Володе Шарапову (Слону), как наиболее опытному парашютисту в комендантской роте, доверили прыгать с рюкзаком, наполненным хлебом. Но он, как потом, смеясь, сам рассказывал: "не оправдал высокого доверия партии и правительства" и попал с этим хлебом прямо в Москву-реку. Хлеб был испорчен и выброшен, а Слон посрамлён.

С другим же участником парада, Володей Иванычевым ничего не произошло, но по итогам воздушного праздника его наградили орденом Красной звезды. Володя, стесняясь этого награждения, говорил, что получил его, потому что не попал на сборы. В этом была доля правды, но и характеризовало самого Иванычева. Он был скромен.

Анатолий говорил ему, что если кто-то из них и заслуживает награду, так это именно Иванычев. Как солдат, он был выше всех остальных спортсменов на две головы.

Володя, оставшись в армии, окончил рязанское училище, где и остался работать преподавателем. Он с взводом курсантов сделал беспрецедентный переход на лыжах из центра России на Дальний восток, за что опять был награждён в мирное время боевым орденом Красного знамени. Дослужившись до подполковника, он стал заведующим кафедрой разведки.

На этих сборах произошёл ещё один забавный случай.

После прыжков и обеда команда отдыхала на воздухе возле своих палаток, и ребята просто беседовали. Неожиданно к ним подошёл солдат большого роста со спортивным чемоданчиком в руках. У него было курносое круглое лицо с пухлыми губами, голубые глаза и светлые редкие волосы. Пилотку он сдвинул лихо набок, гимнастёрку свернул под ремень, бриджи натянул, в общем, парень на всю деревню. Он небрежно швырнул чемоданчик на батуд и спросил, здесь ли команда парашютистов дивизии, куда его направили. Получив утвердительный ответ, он заявил:

– Так, зовут меня Ванька, фамилия Зорин. Мне сказали, что где-то здесь есть озеро, пойду-ка я скупнусь.

Говорил он с московским акцентом, чуть улыбаясь, самоуверенно, с превосходством перед окружающими. Увидев удивление на лицах ребят, он спросил?

– А чего вы такие грустныё? – и, не дожидаясь ответа, произнёс: – потом разберёмся.

С этими словами он ушёл, а ребята остались сидеть некоторое время с открытыми ртами. Они сразу поняли простоватого, залихватски настроенного парня и решили разыграть его. Все спрятали свои значки разрядников и Мастеров спорта и приготовились к спектаклю.

Вернувшись с озера, Зорин небрежно сел на скамейку, перекинув ногу на ногу и покровительственно спросил:

– Ну что, орлы, притихли?

– Да вот, собрали нас в команду и хотят заставить прыгать на какие-то задержки.

– Да что вы, ребята. Ведь это так интересно.

– А ты сам попробуй, тогда и будешь говорить.

– Ну да! Я не просто пробовал. Я сделал одну задержку на пятнадцать секунд.

Все громко захохотали, а Ванька, подумал, что смеются потому, что не верят и продолжал:

– Вы мне не верите?

– Нет, почему же? Ну и как ты наложил в штаны? Расскажи.

– Да нет, ребята. Ну совсем не страшно.

– Расскажи.

– Выпрыгнул я из самолёта, раскинул руки, а меня начало вращать.

Я убрал руки, меня перевернуло, и я пошёл вниз головой. Скорость, я вам скажу, преогромная. Одежду с меня ветром срывает.

– И что? Остался ты без штанов?

Все уже не просто хохотали, со многими началась истерика.

Федоська дрыгал ногами, А Шапкин уже не в силах смеяться, упёрся взглядом в Ивана и только мычал. Диалог продолжал один Звягинцев.

– Напрасно вы смеётесь. Меня похвалила сама Алла Скопинова.

Слышали про неё?

– А кто она?

– Да вы я вижу совсем тёмные. Она заслуженный Мастер спорта СССР.

– Стала бы она с тобой разговаривать.

– Ну что вы? Она простая баба. А вы не волнуйтесь, я вас научу прыгать.

– Если мы не разбежимся.

Разговор в таком ключе продолжался с полчаса. Все уже устали от смеха. Потом Звягинцев, показывая на батуд, сказал:

– И на этой заразе заставляют прыгать. Сальто какое-то делать.

– Ничего нет страшного, – сказал Зорин, полез на батуд и как потом выяснилось, первый раз в своей жизни.

Он несколько раз подпрыгнул и сделал заднее сальто. После того как он слез, Федосимов достал свой мастерский знак, и, показав его Зорину, сказал, что нашёл. Тот посмотрел на обратную сторону значка и увидев номер, посоветовал по нём найти владельца и отдать ему.

Тогда и Шапкин, Козлов и Отян показали свои значки, и Ивана из самоуверенного бывалого парашютиста превратился в удивлённого растерянного паренька. Он тихо, с вымученной улыбкой, растягивая слова произнёс:

– Так вы меня разыграли? Вы здесь все Мастера спорта?

Шапкин, уже успокоившись, скомандовал:

– Вот что, Зорин. Бери пока веник и подмети территорию, только сначала обрызгай водичкой, чтобы пыли не было.

Тот с готовностью взялся за метлу.

Иван оказался хорошим парнем, трудягой и неплохим спортсменом.

Раз в году его имя звучало по всесоюзному радио, когда он прыгал на воздушных парадах в Москве во время празднования Дня авиации. Его имя даже украшает таблицу мировых рекордов.

А на батуде он потом учился делать сальто.

Команду предупредили, чтобы на завтра тренировок в обычном смысле не планировать, потому что состоится "показуха". Приезжает командование ВДВ, представители Совнархозов (существовали такие межобластные хозяйственно-промышленные структуры), отраслей, министерств и предприятий, изготавливающих для ВДВ технику и вооружения. Команда будет прыгать первой и, значит, открывать мероприятие. Желательно приземлиться метров в ста от делегации, собрать парашюты и строем, бегом побежать докладывать командующему.

Он будет среди генералов один с тремя звёздами на погонах. Парашюты открыть на одной высоте. Задержка пять секунд (по прибору).

Наутро выдалась чудесная погода. Дул лёгкий ветерок. Для выброски команды прилетел только один самолёт АН-2, который после выброски улетит в Тулу, а площадка будет задействована другим десантированием.

Подлетая к намеченной точке, Анатолий увидел, что на краю площадки приземления стоит полукольцом толпа, наверное, не меньше двухсот человек, а автобусы и легковые машины стоят отдельно вдоль дороги, не доезжая площадки метров на сто.

Анатолий с пилотом договорились, что выброску будут производить по ветру и первым будет прыгать самый лёгкий – Федосимов, а Анатолий прыгнет последним. Ребята выпрыгнули и парашюты у них открыли приборы на одной высоте. Отян, пользуясь правом старшего в команде, уже давно не использовал прибор, что являлось разгильдяйством и чуть замешкался с раскрытием, и у него парашют открылся метров на семьдесят ниже остальных.

На земле командующий ВДВ генерал полковник Тутаринов спросил у обступившей его свиты:

– А почему один открыл парашют ниже других?

Не зная что ответить, новый начальник ПДС дивизии ляпнул:

– А это у нас самый смелый, – и подумал, что он ему, этому смелому врежет по…

Но не успел он закончить свою мысль, как командующий наивно восхитился:

– Молодец. Представите мне его.

Откуда ему, бывшему кавалеристу, знать тонкости парашютно-десантной службы? В свите заулыбались и непонятно было от чего, или потому что командующий был некомпетентен, или потому что у него было благостное настроение.

Все парашютисты приземлились нормально, собрали парашюты в сумки, оставили их на месте и в колонну по одному подбежали к группе военных.

Увидев среди нескольких генералов одного с тремя звёздами на золотых погонах, Анатолий подбежал к нему и доложил:

– Товарищ генерал, группа спортсменов 106 гвардейской воздушно десантной дивизии задание по десантированию выполнила!

– Молодцы!, – молвил генерал и пожал Анатолию руку.

Анатолий удивился его старческому виду и тому, что у генерала тряслась рыженькая головка, и рука тоже подёргивалась. Но зная его заслуги во время войны, подумал, что и Суворов был старичок.

Генерал подошёл к строю солдат и, пожимая каждому из восьми человек руку, приговаривал:

– Молодец! Благодарю. Награждаю двадцатью рублями.

– Служу Советскому Союзу!

– Молодец! Благодарю. Награждаю двадцатью рублями.

– Служу Советскому Союзу.!

И т.д. Закончив рукопожатия, он спросил:

– А где же самый храбрый?

Ему указали на Анатолия.

– Молодец! Благодарю. Награждаю пятьюдесятью рублями.

– Служу Советскому Союзу.!

Через несколько минут началось грандиозное шоу, подобно которому на одной площадке приземления до этого дня никто ещё не видел. Всё, что наработано, все новинки вооружения и парашютно-десантной техники, способной доставляться по воздуху на парашютах, демонстрировалась здесь. На площадке стояли в разных точках военные кинооператоры. Рядом с каждым из них стоял офицер-десантник, чтобы в нужный момент оттащить в сторону оператора от приземляющихся людей или грузов.

Сначала из-за леса появились четыре самолёта АН-12 и выбросили батальон десантников. Приземлившись, те открыли огонь из стрелкового оружия холостыми патронами побежали в лес выбивать условного противника. Командиры рот и батальона, бежали на доклад к командующему. Какими деньгами он их награждал, неизвестно, но они возвращались к своим солдатам улыбающиеся и довольные.

Затем началась выброска грузов. Десантировали емкости с грузом, боеприпасы, продукты, полевые кухни. При выброске бака с водой у него не раскрылся парашют и при ударе о землю он взорвался как бомба, и столб воды с грязью взлетел вверх как при настоящем взрыве.

Бросили довольно тяжёлый груз на небольших парашютах. Видно, что он спускался вниз с большой скоростью, но не разбивался, так как силу удара смягчал бумажный амортизатор, высотой около метра и сделанный наподобие сот.

Сбрасывались на платформах пушки, автомобили, бронетранспортёры и лёгкие танки. Перед приземлением танка за метров десять от земли включалась ракетная тормозная установка, что смягчало приземление.

Парашют автоматически отстёгивался, и технику освобождали от платформы и готовили к бою.

На дном из гусеничных бронетранспортёров парашют не отстегнулся.

Небольшой ветерок надул громадный капроновый купол, светящийся на солнце, тот опрокинул бронетранспортёр и медленно потащил его по земле.

Находившийся рядом солдат, попытался погасить купол, и пытался руками его опустить вниз. Но громадный парус выдерживал солдата и со стороны казалось что паук лезет по гигантской паутине. Это зрелище поставило точку в великолепном шоу.

Через несколько дней команда выехала в Витебск. Т.е. поехали две команды, получив предварительное разрешение от Лисова.

Во вторую команду включили ребят, которые должны защищать спортивную честь дивизии в будущем, 1962 году.

Первая команда состояла из пяти человек и в неё вошли Звягинцева, Козлов, Отян (капитан команды), Федосимов и Шапкин. Представителем от дивизии ехал майор Ступальский.

Выйдя из Тесницких лагерей прямо на дорогу Москва – Симферополь, остановили такси на базе автомобиля ЗИМ. В него вошла вся команда и Ступальский. В Москве взяли билеты до Витебска на поезд, который отходил вечером. Разбрелись по Москве, договорившись встретится на вокзале за час до прихода поезда. Анатолий пошёл вместе с Шапкиным к его товарищу, собиравшемуся жениться и тот дал свой пригласительный билет в салон для новобрачных. Анатолий тогда не разбирался в модах, да и сейчас не очень разбирается. Но в салоне продавцы знали своё дело и одели его с ног до головы. Приобретенный там чёрный костюм с однобортным пиджаком, наверное, был лучшим в его жизни. Там же купил белую рубашку, гофрированный галстук и лёгкие итальянские туфли. Ему здесь же посоветовали постричься и сделать маникюр. От маникюра Анатолий отказался, считая, что не мужское это мероприятие, а стрижку ему сделали тоже как никогда в жизни до этого и после этого.

На вокзал все пришли вовремя. Несмотря на предупреждение, Шапкин и Федосимов явились изрядно выпивши. Сидя, спал на скамейке майор.

Не могли его разбудить и перед отходом поезда. Странной выглядела картина, при которой здоровенный пьяный ефрейтор (Шапкин) трёт своей рабоче-крестьянской лапой с пальцами, как рукоятка молотка, ухо майора, который от боли мычит, пытается вырваться, но так и не просыпается.

Дальше, ещё лучше. Маленький солдат (Федосимов) и тот же большой ефрейтор в обнимку с майором тащат, шатаясь, его в вагон.

В Витебске участников разместили в батальоне связи, личный состав которого находился в летних лагерях.

Соревнования проходили на военном аэродроме рядом с городом. Было неприятное ощущение прыгать на задержку над широкими рулёжными бетонными дорожками и взлётной полосой. Они были собранны из шестигранников и с высоты, при падении на них, угрожающе увеличивались в размерах.

С первых прыжков тульская команда захватила лидерство. Оставалось два прыжка: ночная групповая точность приземления с бегом по азимуту и задержка на тридцать секунд.

Начальником соревнований поставили полковника, снятого с командования полком и ожидающего нового назначения. Это был большой рыжий человек с громоподобным голосом и рвением кого-либо наказать.

Весь какой-то неуклюжий, он заполнял собой всё окружающее пространство, и когда он куда-то на время исчезал, казалось, что выключили примус. Но он появлялся, ища беспорядок и с большевистской беспощадностью устанавливал заведенный им режим.

После прыжков колонна машин стояла, готовая по команде поехать.

Отян с командой сидел во второй машине в кузове, а Слава Крылов в кабине той же машины. Все спрашивали почему колонна стоит, когда все погрузились. Наконец первая машина поехала, за ней вторая, и здесь, как из под земли появился товарищ начальник соревнований.

– Стой! Куда едешь? Мать твою. Кто дал команду трогать?

Крылов, решивший пошутить над полковником, несмотря на то что в первой машине сидел офицер, громко сказал:

– Ефрейтор Шапкин.

Бычьи глаза полковника вылезли из орбит и он заорал так, что задрожали доски кузова:

– Ефрейтору Шапкину объявляю пять суток гауптвахты!

Отян, понимая, что если Шапкин попадёт на гауптвахту, команда проиграет соревнования, стал ругать Крылова.

– Славка, тебе, придирку делать нечего? Ты со своей шуткой…

Полковник, услащав, что сидящий в кузове Отян, погон которого не видно, ругает сидящего в кабине сержанта, спросил:

– Отян, какое у Вас звание?

– Младший сержант.

Мотнув головой, словно бык рогами, и чётко с дикторскими нотками припечатал:

– За чинонепочитание младшему сержанту Отяну объявляю пять суток гауптвахты.

Понимая, что с дураком, да ещё полковником спорить бесполезно, а через час, пока длится время обеда он забудет, Анатолий замолчал.

Когда после обеда все пришли отдохнуть в казарму и легли не раздеваясь на кровати, зашёл старшина, сопровождаемый автоматчиком и глядя в бумажку, потребовал Шапкина и Отяна подняться и он их доставит на гауптвахту.

Загреметь на губу, да ещё во время соревнований, такое Анатолию и не снилось. В голове крутились различные мысли и пришла одна, казалось бы спасительная:

– По уставу положено предъявить записку об аресте с подписью и печатью.

– Сегодня выходной, штаб закрыт, оформим завтра.

– Вот завтра и придёте.

Старшина повернулся и ушёл, а Анатолий продолжал нервничать.

Обратиться за помощью не к кому, а Ступальский, включённый в судейскую коллегию, пропал. Как потом выяснилось, он до конца соревнований прогулял у местной красотки.

Так до следующего утра никто за ними не пришел, и они поехали на аэродром. Там был полковник Шекер, который уже знал об инциденте и сказал чтобы, спокойно прыгали дальше.

Но на аэродроме увидели, что десантники Витебской дивизии с парашютами и полной боевой выкладкой сидят под крыльями АН-12-тых и ожидают погрузки в самолёт. Но самое главное – каждому из них выдали полный боекомплект БОЕВЫХ патронов. Кто служил в армии понимает значение такой укомплектованности.

Солдаты и офицеры понимали, что завтра, а может уже и сегодня, нужно из этих автоматов стрелять. Но стрелять будут и в них. Они сидели под крыльями самолётов и отгоняли от себя постоянно кружившую над ними мысль – ВОЙНА! Думали о матери, о доме, школе, в которой учились и обо всём том, что называется жизнь. Это потом они будут говорить, как трое суток они героически сидели, ожидая команду расправиться с врагом. А сейчас им было страшно. Причём многие боялись меньше за себя, чем за маму, которая узнает… Что узнает?

Не хотел солдат об этом думать, но не думать не мог и страх, сосал под ложечкой.

Ни офицеры, ни солдаты не знали куда их готовят на войну, это выяснилось позже, примерно через неделю после того, как они сняли парашюты, сдали по счёту патроны и разъехались по своим казармам.

До обеда небо закрывала мощная кучевая облачность и не давала возможности совершать прыжки на задержку с высоты 2000 метров. Всех отправили отдыхать, предупредив, что будут ночные прыжки на точность с бегом по азимуту. Эти ночные прыжки, в которых участвовало всего две команды, запомнились многим.

Два дня назад Анатолий разговаривал по телефону с Крыловым, и тот ему начал вспоминать ту ночь и те прыжки.

К вечеру все приехали на аэродром, дождались темноты и первой по жребию пошла в самолёт команда витебской дивизии. Ночь была безлунной, тёмной. Когда команда во главе с Валерием Катковым выпрыгнула из самолёта, то тульская команда только садилась в самолёт. Поднявшись в воздух, запросили землю и спросили, как те приземлились и им ответили, что нормально, и что команда убежала в ночь по азимуту.

Самолёт набирал высоту небо закрыла такая чёрная туча, что прыгать нужно будет в густые чернила. Шапкин, как самый тяжёлый прыгнул первым, за ним Отян и потом остальные. Через несколько секунд Анатолий, и вся команда увидела, что они не снижаются, а даже набирают высоту и вместе с тучей движутся в её направлении. Анатолий понял, что их подсосало под грозовое облако и уносит от аэродрома.

Как долго будет продолжаться такой прыжок, вернее, полёт – неизвестно.. Шапкин крикнул:

– Отян, где мы?

– В жопе! – ничего лучшего тот не мог ответить.

Воздух был такой густой и плотный и было так тихо, что на земле услышали не совсем интеллигентное слово сказанное Отяном. Лисов был несколько смущён перед молодой женщиной, корреспондентом какой-то газеты, и оправдываясь за своих подопечных сказал:

– Вот хулиганьё, не могут без крепких слов, – и чуть помолчав, добавил: – а впрочем, они туда, действительно, попали.

Рядом кто-то хихикнул, и Лисов уже смутился за себя.

– Извините, – обратился он к женщине.

– Ничего страшного.

– Да нет, ребятам сейчас страшновато.

– Я не об этом, уже оправдывалась женщина, – и все засмеялись.

– Поговорили, – заключил генерал Лисов.

Анатолий, понимая, что их несёт в неизвестность стал кричать:

– Всем с левым вращением снижаться до двухсот метров.

Он потянул за левую стропу управления (клеванту), и парашют вращаясь, начал резко снижаться. Анатолий вращался всё быстрее, и центробежная сила крутила его по большому радиусу.

На высоте 20 метров он остановил вращение и скоро приземлился.

Непроглядная темнота окружала его, и он никого не видел. Шёл дождь, сверкали молнии и гремел гром.

– Эй, все идите ко мне! Зажгите фонарики!

– Собираем купола! Сейчас подойдём!

Паршюты намокли и очень потяжелели.

По условиям соревнований их нужно отнести к судьям, а потом бежать по азимуту. Но это уже было бесполезно, время ушло.

Когда пришли на старт, оказалось, что прыжки отложили, все спортсмены уехали в казарму, а судьи были страшно недовольны, что команда шла медленно, и они их ждали под дождём, укрывшись брезентовыми столами. Оказалось, что витебская команда хоть и не улетела так далеко, но гроза тоже повлияла на их результат. По азимуту они побежали, но заблудились и кто-то из них попал в яму с нечистотами и от него сильно воняло.

В восьмидесятых годах Анатолий встречался с уже полковником Юрием Беленко и напомнил ему об этом случае, что якобы он упал в ту яму, но Юра отказался. Когда Отян разговаривал с Крыловым, то он уже говорил, что кто-то из тульской команды упал в яму. Эта ночь обросла среди участников тех соревнований домыслами, и молва гуляет независимо от действительно тогда произошедшего.

Надо сказать, что легенды, которые через двадцать и тридцать лет рассказывали Анатолию о нём самом, он тоже слышал впервые и иногда их подтверждал, настолько они были оригинальными и украшали его.

Иногда, когда они показывали его с негативной стороны, отрицал, но ему уже не верили.

На следующий день Анатолий подал апелляцию в судейскую коллегию с просьбой дать им перепрыгнуть ночной прыжок, отказываясь от бега по азимуту, резонно рассуждая, что если всё упражнение стоит 600 очков, то бег только 200 и при хорошем результате на точность приземления ещё можно победить и в этом упражнении. И действительно, прыгнув на следующий день очень удачно, тульская команда и за ночь взяла первое место и кубок. Многие были недовольны, что не бегая команда получила кубок, но переделывать условия соревнований уже опоздали.

На следующий день предстояла тридцатка, и когда команды сидели на старте, каждая ожидая своей очереди, к Отяну подошёл Лисов и отозвал его в сторону.

– Анатолий, я слышал, что ты по приезду в часть хочешь демобилизоваться. Я бы тебе советовал остаться в армии. Мы в этом году организовываем при училище ускоренный курс обучения, присвоим офицерские звания и у вас будет хорошая перспектива заниматься спортом.

– Спасибо большое, Иван Иванович, только у меня в Кировограде семья, сын растёт.

– Это не проблема. Заберёшь семью к себе.

– Я учиться хочу. Я ведь, уже в институте.

– У тебя есть перспектива после училища поступить в академию Парень ты не глупый, организаторские способности у тебя есть, командовать ты умеешь, будешь расти в звании и в должности.

– Спасибо, но я уйду на гражданку.

– Жаль. Хотелось бы чтобы ты не жалел.

Через двадцать с лишним лет Лисов, уже в звании генерал-лейтенанта, приехал в Кировоград на проведение всесоюзных соревнований.

Отян, будучи тогда управляющим трестом, приехал на аэродром на служебной "Волге" с водителем. Они с Лисовым обнялись, и тот, показывая на служебную белую "Волгу", спросил:

– Я вижу, что ты не жалеешь, что не остался в армии.

– Трудно сказать, Иван Иванович. Я думал, что только в армии такой подхалимаж и "чинопочитание". Помните полковника в Витебске? А оказалось, что на гражданке всего не меньше. А некоторые мои романтические представления о долге, служению народу, пользе приносимой обществу не то чтобы пропали, а несколько изменились.

– Просто ты повзрослел, Анатолий. Романтика подвига, романтика служению людям никогда не должна покидать человека. Если он настоящий человек.

Разговор продолжался ещё несколько минут, и Лисов пошёл по своим судейским делам, а Анатолий с удовольствием общался со своими старыми друзьями.

После первого прыжка на тридцатку команда Тулы настолько обогнала другие команды, что обеспечила себе командное первенство, и могла не прыгать последний прыжок, но так никто не делал и бороться нужно до конца, хотя в принципе бороться уже не с кем.

Нашёлся и майор Ступальский. Свеженький, выбритый, он явился как ни в чем бывало, как будто и не отсутствовал. Как он отчитался перед начальством, ребята не знали.

На закрытии соревнований в кратком выступлении Лисов как бы извинился за рыжего полковника, присутствующего здесь же, что тот просто не знает порядков, существующих среди спортсменов, которые на соревнованиях равны между собой невзирая на звания.

Потом Лисов вручал награды победителя. Абсолютным чемпионом стал Вячеслав Крылов. Он же был чемпионом и по точности приземления и по комбинированному прыжку. В качестве призов ему вручили… три!! патефона. Четвёртый патефон получил Олег Рудольф за первое место на задержку в тридцатке.

Почему патефоны? А очень просто. Они уже никому не были нужны, а торговле их разрешали продавать по безналичному расчёту. А может они просто завалялись в "Военторге".

Крылова потом спрашивали:

– Слава, что ты с ними будешь делать?

– А тебя возьму крутить все три, чтобы не спрашивал, – или:

– Что, что? Родичам раздам, а то у них в селе света нету и они только и знают, что детей рожать. А теперь будут ручку патефонную крутить, музыку слушать.

– Ну и теперь музыкантов рожать.

– Вам бы только ха-ха, – отбивался Слава.

Когда приступили награждать команды, то вручали кубки и грамоты.

Тульская команда не сходила со сцены. Все пять кубков были вручены ей, и все ребята получили грамоты.

Они были рады и собирались обмыть кубки, так было принято. Но Анатолий, боясь безудержной пьянки, предупредил:

– Никакой водки не покупать. Нужно прибыть в дивизию в нормальном виде.

Часть второй сборной удрали ещё с соревнований домой, а часть ехала вместе с первой в Тулу.

Билеты до Москвы взяли в плацкартный вагон. Когда расселись по местам и поезд тронулся, кто-то из ребят открыл небольшой чемодан и в нём оказалось десяток бутылок водки.

– Вы с ума сошли. Я же говорил водку не покупать.

– Мы хотим отметить победу как следует и кубки обмыть. За одно и с тобой попрощаться по-человечески. Ты же демобилизуешься.

– А без водки нельзя попрощаться?

– Нельзя.

Чем он мог им возразить. Они знали, что больше в их жизни Отян ни на что влиять не будет, а если и будут встречаться, то на равных, как знакомые. Но в знак протеста он сказал:

– Можете жлёкать свою водяру, я с вами сегодня пить не буду.

– Ну а завтра водки не будет.

Они разлили водку по кубкам и пустили их по кругу. Некоторые кубки оказались не запаянными в месте соединения их частей и потекли. Так как закрыть отверстие было невозможно то водку предлагали всем находящимся не только в купе, но и в вагоне. Водка вытекала на пол, на одежду пьющих, и хотя она вытекала маленькой струйкой, воздух наполнился спиртовым ароматом, что от одних паров в голове начиналось кружение.

Вместе с ребятами в купе находилась пожилая белорусская женщина, которая не отрывала взгляда от Анатолия, что тому даже неловко стало.

– Тётя, чего Вы на меня так смотрите, – спросил её Анатолий.

– Ой, сынок, сколько на свете живу, ня видела мужика, которому наливают, а ён не пьёть.

Анатолий рассмеялся и вспомнил рассказ Бориса Горбатова, что не верили не то якуты, не то чукчи, что человек может жить без вшей. В их представлении человек, на котором нет вшей, умер.

В общем, весь вагон отметил победу тульских парашютистов.

Когда приехали в Тесницкие лагеря, их принял новый командир дивизии.

Ним являлся молодой, красивый полковник, как сейчас говорят кавказской национальности, правда, без усов. Ребята передали ему кубки, он поздравил их с победой, но видно, что их присутствие тяготило его. Он ходил по кабинету, думая о чём-то другом. Анатолий попросил его предоставить ребятам отпуск, но полковник, как-то горестно посмотрел на них и сказал:

– Сейчас не время солдатам по отпускам ездить. Скажите дежурному, чтобы дал вам машину развести по частям и на вокзал, кто не в лагерях.

Отян поехал к себе в эскадрилью, с ним поехал Федосимов, Дашевский и ещё двое ребят. Согласно предъявленному документу о восстановлении его после службы в институт, в эскадрилье ему сразу выписали необходимые документы на демобилизацию, Командир дал машину для поездки на вокзал, и Анатолий пошёл прощаться со всеми сослуживцам. Через несколько минут к нему подошёл старшина, ведущий секретный отдел, с которым Анатолий когда-то конфликтовал, и отведя его в сторону, чуть ли не шепотом сказал, что только что получил секретный приказ о прекращении демобилизации и советует Анатолию немедленно уезжать, а он, в свою очередь, отдаст пакет командиру через час. Естественно, просил никому об этом не говорить. Как потом Анатолий был ему благодарен!

Отян сел в командирский "козлик", и Юра ему напомнил, что почти два года назад он привёз его в эскадрилью.

Поезд пришёл быстро, Анатолий попрощался со своими ребятами и укатил на гражданку. Ехал он вначале на пару дней в Мелитополь, к сестре Вале, где жила сейчас и его мама. Ехал, думая о том, что закончилась его служба, что он уже гражданский человек и всё у него пойдёт, как по маслу. Не знал и не думал он тогда, что масла не будет и будет он первое время ползти со скрипом по ржавой поверхности.

Сестра жила не в самом Мелитополе, а в городке, называвшемся Соцгородом. Его строили при Хрущёве совместно с грандиозным проектом строительства канала Днепр-Крым. Но позже стройку забросили, а в Соцгороде стояли недостроенные дома. Те дома, которые были достроены, заселили военнослужащими переведенными из Кировограда.

Анатолий приехал перед обедом, а после обеда пришёл со службы его зять, Анатолий Лузан. Он страшно удивился приезду родственника и спросил, не дезертировал ли он из армии. Пришлось Отяну даже документы показывать.

Оказывается, что только что у них в части солдаты проголосовали за то, что отказываются от демобилизации и готовы с оружием в руках защищать интересы Германской Демократической Республики от наглых посягательств на её суверенитет со стороны поджигателей войны США и ФРГ. Так вот почему сидели десантники под самолётами!

Анатолий через пару дней уехал в Кировоград. Нужно было устраиваться на работу, перевестись из Днепропетровского строительного института в только что открывшийся филиал Харьковского политехнического института. Но для этого нужна была приписка, а её не давали пока не поставят на учёт в военкомате. В военкомате не учёт не брали, согласно приказу министра обороны, а когда Отян пошёл к военкому, Герою Советского Союза полковнику Климову, этот маленький мужичок, похожий на колхозного конюха, ответил, что ему надо вернуться в свою часть.

Два месяца ходил Анатолий вольным слушателем, а когда понял, что на зарплату жены не проживёт и проест деньги, заработанные прыжками, пошёл опять в военкомат. К счастью, военкома подменял подполковник медицинской службы, и Анатолий обратился к нему, сказав, что в часть поедет только под конвоем. Врач не был солдафоном и дал команду взять его на учёт. Так, наконец, окончилась армейская служба Анатолия Отяна.