"Теодор Старджон. Барьер Луаны" - читать интересную книгу автора

привлекательной, он поймет, что пора возвращаться. Не знаю, может быть, и
для Вирджинии у нас со временем нашлась бы работа. Но так долго люди не
живут. Ох и хороша была Вирджиния, одним словом.
Вот такая она была. Я потому думал о ней, что во время долгого
путешествия самые разные мысли лезут в голову. В школе я знал одного
парня, чье лицо было настолько отталкивающим, оскорбляющим человеческое
достоинство, что все учителя рады были бы вышвырнуть его из класса только
за то, что он явился на урок. Потом они узнали, в чем там было дело, и
подвергли этого парня переработке. Может, и Вирджиния относилась к тому же
типу. Может, она просто не могла быть другой. Ее всегда окружала особая
атмосфера, которую Поттер однажды назвал "облаком ретроактивного
сомнения". Когда Вирджиния приближалась, всякий чувствовал ее дух. Если ты
говорил ей что-нибудь, она просто повторяла твои слова, но повторяла так -
я не в состоянии сформулировать, как именно, но можете мне поверить - что
каждое твое слово приобретало оттенок заведомой лжи или ошибки, словно ты
говоришь не правду, рассчитывая, что собеседник по невежеству примет твои
слова за чистую монету. А ведь она всего лишь повторяла чужие слова. Ты
говорил, например: "Дома у меня осталась трость с серебряным
набалдашником". Вирджиния откликалась: "Да, у вас дома осталась трость с
серебряным набалдашником". При этом ее серый, ровный голос звучал так, что
тебе немедленно хотелось начать доказывать ей, что такая трость у тебя
действительно есть. Ты защищал свое утверждение с такой горячностью, с
какой говорит только тот, кто не уверен до конца. Потом она уходила, а ты
оставался в раздумье о своей трости: где ты в последний раз ее видел,
можно ли теперь назвать ее твоей и серебряный ли у нее набалдашник. После
Вирджинии неуверенность в себе появлялась по самому пустяковому поводу. А
если уж вопрос был важным... О, тогда не стоило упоминать о нем при
Вирджинии. Сейчас я припоминаю, что сам я ощутил на себе ее влияние в
самый первый раз, как только увидел ее (девушки из Девотряда по традиции
показываются на следующий день после старта). Я подошел к ней в
кают-компании и сказал: "Моя фамилия Палмер". Она не мигая глянула на меня
и повторила:
"Ваша фамилия Палмер", и я почему-то сказал: "Да нет, правда" и
помотал головой, чтобы стряхнуть наваждение.
Мы включили нуль-гравитатор и шесть часов спустя вошли в матрицу
второго порядка. Благодаря Луане все произошло быстро и без проблем. Оба
прибора принадлежали луанам, как и субэфирная комуникационная система,
позволявшая поддерживать высококачественную связь на протяжении почти
четырех суток после старта. А знаете, сколько это в милях? Я, откровенно
говоря, не представляю. Могу сказать, что четыре дня составляют половину
пути до Сириуса. Я, кстати, особенно хорошо запомнил информационные
бюллетени того последнего, четвертого дня, так как все мы собрались у
приемника и жадно впитывали услышанное, смаковали последнюю возможность
получить весточку, так как знали, что до тех пор, как наш корабль
пересечет Барьер Луаны и не окажется по другую сторону Черного Мешка, то
есть в течение шести недель полета мы ничего не услышим из Земных миров.
Мы живо обсуждали результаты последнего тура чемпионата по свистоболу и
крупного шахматного турнира, а также неестественно громко смеялись над
интересом людишек к вопросу о том, кто привел в школу новомарсианскую
вонючку. Последней новостью, услышанной нами, было сообщение о том, что на