"Фред Стюарт. Вальс Мефисто [love]" - читать интересную книгу автора

возражала против них, но Майлз был старым фанатиком кино и часто напевал
мотив "Корабельного Леденца" во время бритья. Пола уступила.
Вымыв лицо лавандовым мылом, она услышала, что в детской одевается
Эбби, и задумалась над тем, как быть с ней сегодня. Обычно, когда Майлз
занимался дома. Пола работала в собственном магазинчике пляжных товаров на
Бликер-стрит вместе со своей владелицей Мэгги Арсдэйл. Сегодня же Майлза
не будет, а поскольку предрождественская торговля - самая хлопотливая, и
Пола не сможет остаться дома. Да, придется оставить Эбби у Мэгги,
нанимавшей для своих трех малышей постоянную няню. Чак - муж Мэгги, был
врачом и, проработав ранее несколько лет за гроши интерном, теперь имел
неплохой доход. Иногда Поле хотелось, чтобы у Майлза тоже была надежная
высокооплачиваемая профессия, хотя бы в медицинской области, вместо
постоянного писательского риска и погони за удачей. Но, так или иначе, она
смирилась с тем, чем он был: пианистом-неудачником, ставшим писателем,
автором одного, неважно расходящегося романа, постоянно подрабатывающим
статьями и написавшим шестнадцать полных глав "Великого Американского
романа".
Однако, он оптимистичен, и в этом - его достоинство, решила она. Со
временем мы сорвем куш побольше, чем Чак и Мэгги - тогда и повеселимся!
Утешившись этой мыслью, она надела серое платье-мини, серые, в тон,
чулки и туфли с пряжками; коснулась ушей и шеи каплей любимых духов
"Шалимар" и вошла в детскую, чтобы поцеловать Эбби.

***

Дункану Эли принадлежал особняк на Шестьдесят третьей улице, между
Мэдисон-авеню и Парк-авеню. Вылезая из такси, Майлз с завистью глянул на
ряд красивых домов с фасадами, затененными высаженными у тротуара
деревьями. Одним из разочарований для Майлза, берущего интервью у
знаменитости, было то, что чужой успех всегда напоминал ему о собственной
незначительности. Раздумывая над тем, принесут ли ему когда-нибудь его
романы известность, обеспечивающую интерес журналистов, он поднялся на
четыре ступени ко входной двери и позвонил. Где-то в доме звучала Третья
фортепианная соната Прокофьева. Несмотря на слабую слышимость, он узнал
блестящую технику и бравурную мощь стиля Дункана Эли.
Дверь открыл бледный, словно покойник дворецкий, впустивший Майлза в
длинный холл с черно-белым мраморным полом. В конце его находилась изящная
лестница, стену которой украшали старинные гравюры с портретами великих
композиторов - от жизнерадостного Вивальди до хмурого Брамса.
- Придется подождать, пока мистер Эли закончит игру, - заметил
дворецкий, принимая у Майлза пальто.
Тот кивнул и расположился у высоких двойных дверей, ведущих в
гостиную особняка. Через несколько минут соната кончилась и дворецкий
проворно распахнул двери. Майлз последовал за ним в огромную, обставленную
в строгом модерне комнату, контрастно отличающуюся от традиционного холла.
Длинный диван и гладкие стулья были белыми, в точности, как стены и ковер
на одной из стен. По замыслу, их белизна драматически противопоставлялась
паре огромных черных роялей "Стейнвэй", помещенных торцами друг к другу, и
трем гигантским, доминирующим на плоскостях других стен, картинам в стиле
"оп-арт". В углу, возле роялей стояли четыре продолговатые скульптуры