"Аркадий и Борис Стругацкие. Сказка о Тройке - 2" - читать интересную книгу автора

почтительно внимали замдиректора по АХЧ Модесту Матвеевичу Камноедову,
произносившему речь перед строем монтеров Соловецкого котлонадзора.
- ...Это надо прекратить, - внушал Модест Матвеевич. - Это лифт, а не
всякие там спектроскопы-микроскопы. Лифт есть мощное средство передвижения,
это первое. А также средство транспорта. Лифт должен быть как самосвал:
приехал, вывалил и обратно. Это во-первых. Администрации давно известно, что
многие товарищи ученые, в том числе отдельные академики, лифтом
эксплуатировать не умеют. С этим мы боремся, это мы прекращаем. Экзамен на
право вождения лифта, невзирая на прошлые заслуги... учреждение звания
отличного лифтовода... и так далее. Это во-вторых. Но монтеры со своей
стороны должны обеспечить бесперебойность. Нечего, понимаете, ссылаться на
объективные обстоятельства. У нас лозунг: лифт для всех. Не взирая на лица.
Лифт должен выдерживать прямое попадание в кабину самого необученного
академика...
Мы пробрались через толпу и двинулись дальше. Торжественная обстановка
этого импровизированного митинга произвела на меня большое впечатление.
Чувствовалось, что сегодня лифт наконец действительно заработает и будет
работать, может быть, даже целые сутки. Это было знаменательно.
Лифт всегда был ахиллесовой пятой нашего Института и лично Модеста
Матвеевича. Собственно, ничем особенным он не отличался. Лифт как лифт, со
своими достоинствами и своими недостатками. Как и полагается порядочному
лифту, он постоянно норовил застрять между этажами, вечно был занят, вечно
пережигал ввинченные в него лампочки, требовал безукоризненного обращения с
шахтными дверьми, и, входя в кабину, никто не мог сказать с уверенностью,
где и когда удастся из нее выйти. Но была у нашего лифта одна особенность.
Он терпеть не мог подниматься выше двенадцатого этажа. То есть, конечно,
история Института знала случаи, когда отдельные умельцы ухитрялись взнуздать
строптивый механизм и, дав ему шенкеля, поднимались на совершенно
фантастические высоты. Но для массового человека вся бесконечная громада
Института выше двенадцатого этажа оставалась сплошным белым пятном. Об этих
территориях, почти полностью отрезанных от мира и административного влияния,
ходили всевозможные, зачастую противоречивые слухи. Так, утверждалось,
например, что сто двадцать четвертый этаж имеет выход в соседствующее
пространство с иными физическими свойствами, на двести тринадцатом этаже
обитает якобы неведомое племя алхимиков - идейных наследников знаменитого
"Союза Девяти", учрежденного просвещенным индийским царем Ашокою, а на
тысяча семнадцатом до сих пор живут себе не тужат у самого Синего Моря
старик, старуха и золотые мальки Золотой Рыбки.
Лично меня, как и Эдика, больше всего интересовал семьдесят шестой
этаж. Там, согласно инвентарной ведомости, хранился Идеальный Черный Ящик,
необходимый для вычислительной лаборатории, а также проживал некий Говорящий
Клоп, в котором крайне и давно нуждался отдел Линейного Счастья. Насколько
нам было известно, на семьдесят шестом этаже размещалось нечто вроде склада
дефицитных явлений природы и общества, и многие наши сотрудники вожделели
попасть туда и запустить хищные руки свои в эту сокровищницу. Федор
Симеонович, например, грезил о раскинувшихся якобы там гектарах
гранулированной Почвы для Оптимизма. Ребятам из отдела Социальной
Метеорологии позарез нужен был хотя бы один квалифицированный Холодный
Сапожник - а там их значилось трое, и все как один с эффективной
температурой, близкой к абсолютному нулю. Кристобаль же Хозевич Хунта,