"Братья Стругацкие. Дни затмения (сценарий)" - читать интересную книгу автора

Никак нельзя! Знаете, что было бы, если бы Эйнштейну удалось построить
единую теорию поля? Ведь там, в этой теории, есть такие нюансики... Бац! -
и тишина. Надолго!
- Так вы что, жрец Союза Девяти? - спросил Малянов, с усмешкой
принимая новую чашку чая.
Горбун замер в неудобной позе. Глаза его торопливо забегали по
Малянову, лицо неприятно перекосилось, словно он забыл контролировать свою
мимику.
- Не похоже, верно? - проговорил он наконец. - Чушь какая-то
получается... Но ведь мы же с вами не в благословенном девятнадцатом. У
нас на дворе - конец двадцатого. Электричество вот, газ, на мысу атомный
опреснитель строят... Какие уж тут могут быть жрецы?
- Что вам от меня надо, вот чего я никак не могу понять, - сказал
Малянов почти благодушно. - Если вы жулик, то...
- Стоп-стоп-стоп! - запротестовал горбун. - Мне от вас вот что надо:
а - чтобы вы поняли свое положение, и бэ - чтобы при этом не свихнулись,
не принялись бы драться или - упаси бог! - палить себе в висок из
казенного пистолета... Понимаете? Чтобы вы все осознали, повели бы себя
правильно и чтобы все было тихо-мирно, по-семейному. Вот что мне надо. Я
вам специально передышку даю, психологическую, когда рассказываю про Союз
Девяти. Бог с ним, с союзом этим, не до него нам сейчас...
- Ну а если я сейчас сюда милицию вызову? Приедет ПМГ...
- Да бросьте вы, в самом деле, милицией пугать, Дмитрий Алексеевич!
Что это, в самом деле, за манера: чуть что - сразу милиция, ПМГ... Вы
лучше судьбу Глухова вспомните!
- Какого Глухова?
- Да Владлен Семеныча.
- Не знаю я никакой судьбы Глухова...
- Ну тогда Снегового вспомните, Арнольд Палыча. Вспомните ваш с ним
последний разговор... вспомните, какой он был, наш Арнольд Палыч... Между
прочим, очень, очень твердый человек оказался. Иногда просто вредно быть
таким твердым, честное слово... И куда он только ни обращался - и в
милицию, и по начальству... Да только кто же ему поверит, посудите сами?
Тогда Малянов вытянул губы дудкой, поднялся с демонстративной
неторопливостью и, повернувшись спиною, направился к телефону. Горбун
продолжал говорить ему вслед, все повышая голос и все быстрее выстреливая
слова:
- ...Вот и осталось ему одно, бедолаге, - пулю в висок. А куда
деваться? Куда? Показания его - бред. А, так сказать, обвиняемый, то есть
лично я, сегодня здесь, а завтра...


Он вдруг замолчал, словно его выключили. Малянов обернулся. Кухня
была пуста. На столе оставался обсосанный кусочек сахара, блюдце с чаем,
чашка... И все. И тишина. Особенная, тяжелая, ватная тишина, какая бывает
в болезненном бреду.
И вдруг свет в кухне померк, будто облако закрыло солнце. Но небо за
окном было по-прежнему чистое, знойное, белесое. И, однако, что-то там
тоже было не в порядке: там, на улице, пронесся вдруг желтый пыльный
вихрь, хлопнуло где-то окно, стекла зазвенели разлетаясь и раздались