"Борис Стругацкий (как С.Витицкий). Поиск предназначения, или 27я теорема этики" - читать интересную книгу автора

Виконт однажды (явно повторяя кого-то из взрослых) назвал его:
"генерал-чума". Станиславу показалось это незаслуженно обидным, и лишь
много лет спустя он догадался, как это на самом деле следовало, видимо,
понимать.
(Виконт говорил, что у деда больше двух тысяч печатных работ, но
Станиславу довелось прочитать только одну. Она поразила его воображение, в
ней профессор Киконин доказывал замечательно парадоксальное утверждение:
чем страшнее и опаснее болезнь, тем быстрее исчезает она с лица земли. Так
было с древним сифилисом, так случилось со средневековыми штаммами чумных
бактерий. Чем смертоноснее штамм, тем вернее он убивает своего "клиента" и
- себя вместе с ним. У смертоносного штамма нет будущего. Выживают только
те болезни, которые дают возможность выжить сколько-нибудь значительному
числу заболевших. Бактерия, убивающая всех, убивает и себя... Воистину:
хочешь жить сам, давай жить другим)
Родителей Виконта не было ни на первых, ни на вторых похоронах.
Виконт (студент четвертого курса четвертого медицинского института)
остался одиноким владельцем пятикомнатной генеральской квартиры. Теперь
они могли включать "Голос Америки" на полную мощь в любое время суток. И
орать свои песни под гитару. И бить - спьяну - бокалы из дедовских
сервизов... И приводить баб. Но баб они не приводили в эту квартиру
никогда. И никогда не выходили за пределы персональной Виконтовой
комнатушки - три на два метра, кровать, стол, стеллаж с книгами и
постоянно разваливающийся от старости стул полужесткий, артикул АЗ123/47.
Журнальный столик с набором курительных трубок установлен был в ногах
кровати. Виконт обычно сидел (или лежал) на этой кровати, а Станислав - за
столом, на агоническом стуле. Так они выпивали. Так они сочиняли. Так они
дискутировали. За дверью (всегда по привычке закрытой) тихо жила жизнью
теней огромная строго-элегантная и даже по-старинному роскошная пустая
квартира. Вместилище прошлого. Храм. Усыпальница. Виконт категорически
отказывался там что-либо менять. Только дедовскую коллекцию древних монет
он перетащил к себе и держал теперь в правой тумбе стола, извлекая иногда
для изучения.
Станислав воспринимал все эти непрактичные странности, как нечто
самоочевидное. Хотя самоочевидного здесь было - чуть. Почему, собственно,
Виконта не выселили? Квартира же была ведомственная. Почему, как минимум,
не переселили в однокомнатную? В двухкомнатную? Когда, уже в новейшие
времена, въедливый Сеня Мирлин задал Станиславу эти вопросы, Станислав
ответить ничего толкового не сумел, а Сеня в своей классической манере
произнес перед ним яркую речь на тему: только романтические ослы, вроде
Станислава, ищут загадки, тайны, сюжеты и чудеса в мирах непознанного и
непостижимого; нет ничего более таинственного, загадочного и потрясающего
воображение, чем мир советских законов и установлений... Возразить на это
Станиславу было нечего, но и разгадывать бюрократические тайны
квартиросъемщика Виконта-Кикони он тоже на стал.


Довольно быстро он понял, что, на самом деле, никакого литературного
опыта у него нет. То, чем занимались они раньше, никакого отношения,
оказывается, к настоящей литературной работе не имело.
Раньше они ВЫДУМЫВАЛИ, а поэтому были свободны, - вернее, воображали