"Борис Стругацкий (как С.Витицкий). Поиск предназначения, или 27я теорема этики" - читать интересную книгу автора

беспорядочные обрывки: "...нет-нет... очень обяжете... умоляю... от
чистого сердца..." Мама говорила УНИЖЕННО. Она силой впихивала в толстые
пальцы Фроси какие-то колечки, сережки какие-о с цветными камушками... А
потом оказывалось, что к ужину будет лишний кусок хлеба. Это происходило
дважды - один раз в декабре, а второй - в самом начале января. Больше у
мамы, видимо, не нашлось ни сережек, ни колечек, и Фрося более не
появлялась в доме. Лишний кусок хлеба - тоже. Но ДВА КУСКА ХЛЕБА - что
это? Два лишних дня? Пусть даже - только один. Но - ЛИШНИЙ. Которого могло
бы и не быть. Кто сосчитал эти дни, и кто мог бы сказать, который из них
лишний, а который - последний?..


Амалия Михайловна была обрусевшая немка. В сентябре, в самом начале
блокады ее арестовали и посадили в тюрьму при Большом Доме. А в декабре
почему-то выпустили. Ни мама, ни тем более мальчик не понимали тогда, что
это было, на самом деле, ЧУДО. Как думала об этом сама Амалия Михайловна,
осталось неизвестным. "Нет, нет и нет, торогая Клаффтия Флатимировна! -
говорила она почти торжественно. - И таже не спрашифайте меня! Умирать
путу, на смертном отре сфоем никому не скашу ни слофа!.."
(На самом деле, она-таки кое-что рассказала маме о Большом Доме и его
обитателях. Например, она рассказала, как однажды ее привели на очередной
допрос в новый, незнакомый кабинет и велели там сесть на стул у двери.
Сопровождающий вышел, и Амалии Михайловне показалось сначала, что она в
кабинете одна. Она сидела тихонько, боясь даже голову повернуть, только
глазами позволяя себе шарить направо-налево, и вдруг увидела в дальнем
углу комнаты человека. Там, в дальнем углу, у окна с решеткой, был большой
железный шкаф, а перед шкафом стоял человек, в гражданской одежде, сильно
заросший, руки - за спиной. Этот человек стоял лицом к шкафу, почти
вплотную к нему, и боком к Амалии Михайловне, и вдруг он подался вперед,
поцеловал шкаф - прижался к нему губами, - а потом отстранился и снова
замер в неподвижности. Амалия Михайловна совсем оцепенела от ужаса. А
человек снова вдруг подался вперед, снова поцеловал шкаф и снова замер.
Это повторилось несколько раз, Амалия Михайловна чувствовала, что сейчас,
еще немного, и она не выдержит и грохнется в обморок, но тут дверь
растворилась, и вошел ее следователь. Он сразу все увидел и страшно
раскричался. "Вы что - ослепли, что ли? - кричал он на конвоира. - Вы куда
ее привели?.. Не видите?" Амалии Михайловне велено было встать, ее
перевели в другую комнату, и далее в этот день все было уже как обычно...)


Конечно, такого рода обстоятельства и разговоры мальчик мог бы
(теоретически) вспоминать, стоя в тамбуре между дверьми, но ничего этого
он не вспоминал, он только плакал и умолял маму, чтобы она скорее пришла.
Мама не приходила. Она опаздывала уже на час с лишним. И тогда мальчик
отодвинул железную щеколду, с трудом поднял железный крюк, снял железную
цепочку и повернул головку английского замка. Он сделал то, что
запрещалось ему категорически - отворил дверь и вышел на лестницу. Он
больше не мог ждать, он был уверен, что с мамой случилось что-то ужасное,
а значит, все запреты и вообще все остальное потеряло теперь всякий смысл.
Он спускался по ступенькам, цепляясь за перила, скользил валенками по