"Аркадий Стругацкий "Сказание о ссицунэ" " - читать интересную книгу автора

Киемори с небольшим отрядом засел в своей резиденции. Нобуери объявил себя
канцлером и вместе с сситомо засел в Большом Дворце. Киемори предложил
переговоры. Мятежники медлили, не зная на что решиться. Но тут агенты
Киемори ухитрились выкрасть мальчика-императора и освободить Го-Сиракаву. К
Киемори прибыли подкрепления. Большой Дворец был осажден, начались
кровопролитные бои. сситомо сопротивлялся отчаянно и искусно, но в конце
концов вынужден был пойти на прорыв и бежать. Так закончилась первая схватка
между Тайра и Минамото, названная впоследствии мятежом Хэйдзи.[9] Полегло
несколько тысяч человек, сгорело несколько десятков дворцов и храмов.
Нобуери был взят и казнен. сситомо "ушел в бест",
Судя по последующим событиям можно не сомневаться, что с самого начала
он посвятил свою жизнь сокрушению клана Тайра и восстановлению славы и
могущества родного клана Минамото. Нетрудно представить себе, как пристально
следил он через верных людей за обстановкой в столице, за малейшими
изменениями в расстановке сил в стране, за ростом ужаса, отчаяния и гнева в
терроризированном императорском доме; как тщательно и методично разрабатывал
он тактику и стратегию грядущего переворота и политического переустройства
государства после своей неминуемой (он в этом был уверен!) победы; как
осторожно, с полным пониманием конспирации нащупывал он возможных
союзников... А союзники определялись. Главным был местный вассал клана
Тайра,[12] на кого возложили обязанность надзирать за ссыльным. Этот
дальновидный человек поверил в счастливую судьбу сритомо и стал его тестем.
(Красавица Масако оказалась непомерно ревнивой, но это обнаружилось гораздо
позже.)
Годы шли. Годы и годы в провинциальной дичи, в безнадежной дали от
блестящей столицы, от почета и лести, от лукавых и податливых
красавиц-фрейлин, от утонченных распутников-придворных, к которым он
мальчишкой успел привыкнуть за четыре года после мятежа Хогэн. Два
десятилетия - не шутка. Наверное, постепенно образы столичного прошлого
утратили для него реальность и прелесть, сладкие воспоминания вытеснились
железными фактами повседневности. Он наблюдал, планировал, копил ненависть.
Ждал. И дождался.
К концу семидесятых годов того бурного для Японии века положение в
стране осложнилось необычайно. Старый Киемори смертельно болел (вероятно, у
него был рак) и несказанно мучился. Но страшнее физической боли терзала его
гордыня, а еще страшнее - сознание, что на нем все кончается. Сыновья не
удались, и призрак гибели рода терзал этого могучего и грубого человека. Всю
любовь свою и надежды он сосредоточил на внуке-императоре, заливаясь
слезами, тетешкал его, а затем извергал (иного слова не подберешь) гибельные
приказы, один ужаснее другого. Впрочем, никакого реального смысла в его
действиях уже не было, как не было уже для него никакой политики, ни
хорошей, ни плохой, ни полезной, ни вредной. Власть сама по себе - одно лишь
это интересовало его. Слепые самурайские мечи, изощренный сыск, игрушечные
интриги в императорском доме до поры до времени еще поддерживали его, но
дело шло к концу.
Словно нарочно в это же время на страну обрушились опустошительные
землетрясения и эпидемии, столицу потрясали пожары, голод, нашествия
огромных разбойничьих шаек (разоренные вконец крестьяне, обозленные
высокомерной неблагодарностью чиновников самураи, осатаневшие дезертиры из
монастырских армий...). Можно себе представить японский народ в те годы,