"Уитли Стрибер. Последний вампир " - читать интересную книгу автора

чувство независимости и самообладание. На прощание он поцеловал ей руку и
произнес: "Холодная... какая холодная".
Мириам не только получала удовольствие от человеческих существ, но и
от их творчества - живописи и скульптуры, книг и музыки. Она присутствовала
на премьерах десятков величайших опер, восхищалась мастерством всех оперных
знаменитостей, начиная с Аделины Патти и Марии Каллас. Остальные Властители
взирали на людей как на животных. Мириам же считала, что у людей есть душа,
по крайней мере, когда поглощаешь чью-то жизнь, можно ощутить некий
электрический разряд, исходящий от тела. А потом глаза жертвы становятся
абсолютно пустыми.
Ее соплеменники утверждали, что такова реакция нервной системы на
потерю жидкости. Хорошо, если это именно так, в противном случае люди
оказались бы существами высшего порядка.
Часто во время медитации, глядя в золотые неподвижные глаза Будды, она
мысленно вопрошала его: почему мы так долго живем? Неужели потому, что
лишены души? Почему мы холодные... такие холодные? К тому же - истинные
рабы осторожности, закоснелых привычек. Но сейчас Мириам нуждалась в
обществе соплеменников, точнее, в одном из Властителей - чтобы зачать от
него ребенка. Вот почему ей не следовало пропускать ни одно из собраний.
Когда-то в далеком туманном прошлом она уже испытала самое настоящее
блаженство в то мгновение, когда мужское семя оплодотворяло ее яйцеклетку;
способность ощущать это как величайшее наслаждение было свойственно любой
женщине ее племени. Даже спустя века в ней жила память о том потрясающем
миге.
Для Властителей не был тайной пол еще не родившегося ребенка, и Мириам
с Юминисом придумали имя своему мальчику, полюбив его с той наполненной
радостью ночи. Затем наступила беременность, год вынашивания плода... и
боль потери, которую, казалось, невозможно пережить, когда маленькое
мертвое тельце положили ей на живот. Вскоре ее возлюбленный муж последовал
за сыном. Ее безграничная любовь и забота оказались бессильны перед
странным состоянием, которое овладело Юминисом. Он перестал есть и внешне
ничем не отличался от холодной мумии, одни только глаза продолжали сиять...
словно неизбежная смерть обрела для него особый смысл, а голод наделил
высшей степенью превосходства.
Неужели Юминис не мог смириться с потерей сына, или это было какое-то
другое, еще более невыносимое отчаяние? Он, как и Мириам, уважал
человеческий разум и, подобно ей, не раз высказывался по этому поводу:
возможно, люди уже достигли той стадии развития, когда охота на них
становится грехом?
А что, если грех - просто быть Властителем? Что, если охота на
разумную дичь - убийство? Наверняка Юминис довел себя до смерти этими
вопросами... а еще воспоминаниями о синем безжизненном тельце, которое он
так осторожно приложил к ее груди...
Твои родные умирают для всего мира, но остаются жить в твоем сердце.
Мириам продолжала любить мужа еще много лет, но в конце концов воспоминания
поблекли, как восковые краски на его портрете, который она когда-то
заказала у Эратосфена, непоседливого коротышки, настоящего гения из
Александрии.
Старая Александрия... ароматы мирры и кардамона, шепоты ночи, шумные
базары... Мириам помнила гулкий дворец Клеопатры, Академию с ее огромной