"Питер Страуб. Мистер Икс " - читать интересную книгу автора

Зима свалилась на Вермонт сразу после Дня благодарения. Температура
упала ниже двадцати*, и холод когтями вцепился в меня. Вскоре потеплело
градусов на десять, но с гор подул ветер - такой холодный, что казалось, он
живьем сдирал кожу с лица. Даже в душно натопленных аудиториях мне чудилось,
что мороз пронизывает меня до костей. На протяжении двух месяцев солнце
пряталось за свинцово-серым покрывалом облаков. А долгие беззвездные ночи
начинались сразу после пяти вечера. Первая в моей жизни сильнейшая простуда
вызвала бесконечное чихание и кашель, отдающиеся болью в каждой клеточке
моего тела. Я с трудом притащился в учебный корпус и отсидел лекции, но
когда пришел на работу в столовую, администратор заявил, что я представляю
опасность для здоровья окружающих, и дал мне отпуск по болезни.
Поковырявшись вилкой в невкусном столовском ужине, что-то с трудом
проглотив, не имея сил на обратное путешествие в библиотеку через
заснеженную тундру, я вернулся к себе и забылся сном прямо за столом, тщетно
пытаясь втиснуть в гудящую голову вводные положения интегрального
исчисления. С каждым днем, с каждой секундой я чувствовал: я делаюсь все
более похожим на тень.
______________
* По Фаренгейту.

От окончательного развоплощения меня удерживала только моя гитара и то,
что происходило, когда я брал ее в руки. На двенадцатый день рождения, не
омраченный ежегодным шоу ужасов, Гранты подарили мне великолепный старенький
"Гибсон", а вместе с ним - то, что впоследствии превратилось в годы уроков
игры на гитаре с благожелательным учителем. Гитару я взял с собой в Мидлмонт
и время от времени, когда было невмоготу сидеть в своей "одиночке", я
приходил в комнату отдыха, садился в уголке и играл. Чаще всего я просто
брал один за другим аккорды, тихонько напевая себе под нос. Иногда, правда,
заходил кто-то из студентов и подсаживался послушать. Для публики я выбирал
что-нибудь вроде фуг Баха, аранжированных моим учителем, или мелодию блюза,
которую я разучил с пластинки Джина Аммонса, или версию "Things Ain't What
They Used to Be" Джима Холла, переделанную на свой лад. Если кто-то
оставался слушать и дальше, я выдавал еще несколько песен, аккорды которых
помнил: "My Romance", "Easy Living", "Moonlight in Vermont", и джазовую
мелодию под названием "Whisper Not". Я сбивался и путался, но ни один из
моих соседей по общежитию не улавливал фальши, если я не останавливался и не
начинал сначала - до тех пор, пока пальцы мои окончательно не деревенели.
Половина из ребят никогда не слышала ничего, кроме "Роллинг Стоунз", Эрика
Клэптона и Тины Тернер, а другая половина - ничего, кроме "Карпентерс", "Би
Джиз" и Элтона Джона. (А те, что одевались во все черное и слушали Боба
Дилана и Леонарда Коэна, избегали комнаты отдыха как чумы.) Большинству то,
что я играл, казалось классической музыкой, но тем не менее нравилось. А мне
нравилось играть для них - это напоминало мне, что я не всегда был
отшельником. Другим полезным результатом музицирования была, так сказать,
"модернизация" моего общественного статуса: из Того Непонятного Парня Нэда,
Который Никогда Не Выходит Из Своей Комнаты, я превратился в Того Необычного
Нэда, Который Классно Играет На Гитаре, Когда Выходит Из Своей Комнаты.

На рождественские каникулы я вернулся в Напервилль и сделал вид, будто