"Кэтрин Стоун. Красотки из Бель-Эйр" - читать интересную книгу автора

Уинтер не будет спать, измученная собственной бессонницей, но
неспособная уснуть. С той минуты как вчера - только вчера? - Марк покинул ее
постель, сердце Уинтер беспокойно билось, скучая по нему, желая его,
нуждаясь в нем.

Роб бежал легкой трусцой вниз по обсаженной пальмами дорожке в парке на
гребне горы Санта-Моника. Пробежка принесла пользу - бодрящая интерлюдия
между требованиями дня, отданного "Портрету", и удовольствиями предстоящей
ночи с Элейн. Внизу искрился Тихий океан, темно-синий в летних сумерках,
мягко бьющийся о белоснежный песок. Роб вдохнул душистый ветерок и в сотый,
а может, и в тысячный раз подумал, как он был прав, уехав из Нью-Йорка и
перебравшись в Лос-Анджелес.
Здесь присутствовали какая-то мягкость, тепло, обещание нового начала.
Возможно, благодаря золотистому солнцу. Возможно, из-за удаленности от
болезненных воспоминаний. А возможно, как пишут поэты, время залечило раны.
А может быть, его сердце наконец сказало ему, что невозможно жить одной
только ненавистью, сердцу нужно и другое питание - немного любви, немного
смеха, немного надежды.
Впереди на дорожке Роб увидел золотое сияние, сверкающий факел,
зажженный солнцем, приводящее в смятение сочетание длинных золотистых волос
и мешковатого грубого хлопка, противоречащих друг другу посланий...
Это была фотограф со свадьбы. Разумеется, Роб заметил ее тогда и
удивился. Сначала он подумал, что ее одежда была явным вызовом,
недвусмысленным обвинением в адрес богатых, которые потягивают дорогое
шампанское, угощаются превосходной икрой и скользят по жизни в платьях от
знаменитых кутюрье, шелковых смокингах и сверкающих драгоценностях.
Но по мере наблюдения за девушкой Роб решил, что в ее поведении не было
ничего вызывающего, как раз наоборот. Она казалась кроткой, застенчивой,
неуверенной и очень серьезно выполняющей свою работу.
Мешковатый деним был надет вовсе не из вызова, заключил Роб. Он призван
скрывать, как длинные золотистые волосы скрывали ее лицо. Неужели у нее были
шрамы, слишком безобразные, чтобы показать их окружающим? - задумался он с
печалью и сочувствием.
Но когда она откинула назад голову, чтобы сделать одну из фотографий,
золотистый занавес разошелся, открыв тонкие, фарфоровые черты бледного, как
алебастр, лица. Ее глаза, такие серьезные, оказались светло-серыми, каким
бывает ранний утренний туман.
Роба заинтриговала эта хрупкая, легкая и красивая молодая женщина,
которая так ясно подавала сигнал держаться от нее подальше.
И вот теперь она стояла на обрыве рядом с его пентхаусом с видом на
океан, по-прежнему наполовину из золота, наполовину из грубого хлопка.
Но теперь она была не одна. И в конце концов оказалась не такой уж
хрупкой и застенчивой.
Она была с мужчиной, и они, пожалуй, сошли бы за молодых любовников,
захваченных экстазом своей любви и с восторгом созерцавших солнечный закат,
такие спокойные, романтические, нежные. Но он казался неприятным -
отрицательная энергия, заключенная в черную кожу одежды, а она - жесткой и
распутной. Он прислонился к пальме, страстный, сексуальный, а она
прислонилась к нему. Его грубые руки шарили по ее телу, чтобы все видели,
что эта территория принадлежит ему.