"Андрей Столяров. Миллион зеркал (Авт.сб. "Аварийная связь")" - читать интересную книгу автора

неизвестно куда. Это мог быть исчезнувший Злотников. Это мог быть
осторожный Штерн, тоже решивший отсидеться. Наконец, это мог быть
Опольский. Нет, Опольский выше и прямее. Но это мог быть Сайкин, или
Фомичев, или Зимин, или кто угодно с периферия Круга, потому что на
периферии тоже, пронизывая душу, задул смертельный сквозняк, и
братья-близнецы начали пугаться друг друга.
Под ногами хлюпало. Рушились ледяные капли с ветвей. В этой части леса
будто пронесся ураган. Деревья были вывернуты, и косматые чудовищные
земляные плиты корней торчали из торфяной воды, пронизанной стрелолистом.
Стемнело. Летели в небе прозрачные черные хлопья. Шипел тугой ветер по
верхушкам дерев. Скрипели фиолетовые сосны. А у разлапистого голого седого
ствола, погруженного в бурую нежить, скинув рюкзак и держась за острый
сук, стоял, дергаясь всем телом, Гамалей. Он был в темном плаще с
капюшоном, и прорезиненная ткань блестела.
- Сапог увязил, - хрипло сообщил Гамалей. - Никак не вытащить.
- Я помогу, - освобождая лямки, сказал Черняк.
- Только не увязни сам, очень топкое место, - предупредил Гамалей.
Они вытащили сапог, но при этом Черняк все-таки увяз обеими ногами, и
когда вылезал из сосущего теста, то зачерпнул воды, пришлось разуваться, и
выливать, и отжимать шерстяные носки. Вода припахивала гнилью. Сеялась
надоедливая тонкая морось. Одежда холодила и липла. У Гамалея багровела
ссадина поперек ладони, он здорово ободрался.
- Погиб Цартионок, несчастный случай, - сказал ему Черняк.
- Я знаю, - непонятно оскалясь, ответил Гамалей.
- И еще Фомин в больнице, отравился консервами.
- Я знаю, - сказал Гамалей.
- А Злотников исчез, нигде его нету.
- Он не исчез, он попал под машину, мне звонил следователь, - объяснил
Гамалей.
- А Климов уехал, - упавшим голосом сказал Черняк.
- И Зеленко уехал, - отозвался Гамалей. - Расползаемся, как тараканы.
Ты знал Зеленко, он с периферии?
- Нет, не знал, - ответил Черняк. - Мне кажется, что мы больше не люди,
а тени людей. Вернее, одного человека, который и не думает о нас, потому
что кто же будет думать о своей тени?
Они достали сигареты. У Черняка отсырели. И у Гамалея отсырели тоже.
Головки спичек крошились на коробке. Вокруг зиял неподвижный бурелом,
синие пальцы стрелолиста лежали на торфяной воде.
- Почему Ижболдино? - спросил Черняк.
- Разве Ижболдино? Я сошел в Нерчиках, - ответил Гамалей.
- Это Ижболдино, дом лесника, - сказал Черняк.
- Меня подвезли со станции, и шофер посоветовал, - сообщил Гамалей.
В это время из дождевого нерезкого сумрака, чавкая по жиже болотными
сапогами, прямо на них вынырнул высокий и худой человек в плаще и с
рюкзаком, сбоку от которого торчал мослатый приклад ружья. Остановился,
неприятно пораженный. Как лошадь, задирая голову, втянул воздух горячими
ноздрями и замахал растопыренной судорожной пятерней, будто отгоняя
кошмары.
- Вот и Опольский, - хладнокровно отметил Гамалей. - Удивительно
совпадает время. Здравствуй, Вадим.