"Андрей Столяров. Монахи под луной" - читать интересную книгу автора

напротив и, помахивая оборванными фосфоресцирующими краями, очень медленно
двинулось через площадь, недалеко от меня, колебля нижней кромкой своею
обглоданные травяные былинки. Чудовищная ночная бабочка, вышедшая на
охоту. Махаон-людоед невиданных размеров. Одеяло пробуждается в полночь.
Обитает оно в полуразрушенной Гремячей Башне за городом - где разломом
кончается древняя крепостная стена, по ночам на Башне светится ртутный
огонь в бойницах, и доносится странный протяжный размеренный гул, точно от
множества пчелиных ульев. Синий дым ползет из подвалов. Это, видимо, не
легенды. Это - душа Безвременья. Я увидел, как из соседнего двухэтажного
дома с погашенными окошками, будто швабра, обвитый халатом, выбежал
человек в стучащих истертых баретках и, волчком крутанувшись на месте,
раздувая тяжелые полы, со всего размаху ударился головой прямо в черный
клубящийся сгусток. Одеяло пронзительно чмокнуло, поглощая добычу. Я сжал
кулаки. Через две-три минуты появится новый зомби. Он очнется, как
эпилептик, он поведет вокруг себя глазами из молочного льда, он ощупает
липкое вялое желтое слабое тело - он вздохнет, он почешется, он сплюнет
тягучей слюной, и резиновый рот его сам собою растянется в довольную и
бессмысленную ухмылку. Все хорошо, все отлично, можно не беспокоиться. А
затем он вернется обратно, в квартиру - чтоб досыпать.
Мне хотелось зарыться под землю. Звездный блеск лежал на иголках
крапивы, которые перекрещивались над головой. Одеяло совсем не опасно, оно
ходит улиточьей поступью, от него легко убежать. Чтоб утратить сознание,
надо самому тронуть дрожащий стекающий фосфор. Надо прежде всего -
п_о_ж_е_л_а_т_ь_. Лишь тогда прозвучит удивительный треск, и проскочат
короткие зеленоватые искры, и по жилам, как водка, заплещется жгучее
электричество. Так рассказывают. Впрочем, сейчас у меня другие проблемы. Я
еще должен был дожить до утра. Ночь - это царство призраков. По сценарию я
проснулся в гостинице, но ведь уже началась вариация, давление возрастает.
И в гостиницу меня теперь просто не пустят. "Нет мест". Они получили
строгий и неумолимый приказ. Мне не дадут даже пересидеть в холле, в тепле
- сошлются на какую-нибудь инструкцию образца тысяча девятьсот тридцатого
года. "Запрещается пребывание посторонних лиц"... И так далее. Все будет
по закону. _О_н_и_ поступают только по закону. Правда, законы эти
устанавливают _о_н_и_ сами. На вокзал мне тоже пока нельзя. Полный
с_л_о_м_ еще не наступил, патрули, вероятно, предупреждены, не хватало,
чтобы меня задержали за бродяжничество. И в парадных, на лестнице, у
чердака тоже долго не просидишь, проверять будут каждую трещинку. - Что вы
здесь делаете, гражданин? - Ничего. - Ах, ничего, тогда пройдемте! - И уж,
конечно, нельзя было идти к Лиде. Я не знаю, что _о_н_и_ задумали еще, но
в квартире на Луговой уже прорастает рыжая паутина, которую не смести, уже
бегают, стрекоча, тараканы размерами с небольшой огурец, и скребется уже
за стеной кто-то странно-когтистый, в горячей шерсти - обоняя доступную
плоть, истекая слюной и выкрашивая от бешенства розоватые дряхлые кирпичи.
Хронос! Хронос! Ковчег! А ночных ресторанов в этом городе нет. Это ведь
очень тихий и маленький город. И навряд ли какая-нибудь старушка
согласится пустить меня в комнату, пусть даже за тройную оплату. Потому
что старушки, наверное, тоже предупреждены. Я почувствовал злобу и душащую
беспомощность. Меня обложили со всех сторон. Оставался лишь дом на
окраине, в Горсти: серая картофельная ботва, поросенок - веселый,
хватающий за щиколотки, женщина в сарафане из лоскутов, которая