"Илья Стогов. Мертвые могут танцевать: Путеводитель на конец света" - читать интересную книгу авторас этих книжек, а что толку, если их все равно украдут, или приватизируют,
или подарят каким-нибудь новым стратегическим партнерам умирающей страны? - В этом помещении у нас хранятся одновременно "Остромирово Евангелие", еврейский "Ленинградский кодекс", все, что осталось от греческого "Синайского кодекса" и плюс - Коран, заляпанный кровью халифа Османа ибн Аффата. Такой коллекции нигде в мире нет. И не было никогда, понимаете? Она посмотрела на меня, увидела перед собой мальчишку криминального обозревателя, которого не интересует ничего, кроме пятидесяти двух североамериканских долларов, и махнула рукой: - Впрочем, конечно же, не понимаете... 2 Странно, но на самом деле я понимал, о чем речь. Дело в том, что все самые древние священные книги человечества хранятся в том городе, в котором живу я. "Ленинградский кодекс" - это самый древний в мире Ветхий Завет, "Синайский кодекс" - самый древний Новый Завет, а окровавленный "Коран Османа" - это самый древний на свете Коран. На свете существует приблизительно двадцать пять старинных рукописей, страховочная стоимость которых зашкаливает за миллион долларов США. У каждой из них есть имя собственное: роскошный "Ватиканский кодекс"... еврейский кодекс "Кэтэр" из Алеппо... ацтекский "Кодекс Борбоникус"... "Миланский манускрипт" из Амброзианской библиотеки... 21-й папирус сэра Честера Битти... В Петербурге хранится четыре такие рукописи. Больше есть только в Риме полуметровыми стенками из крупповской стали, но я приходил, говорил, что журналист, обещал написать про отдел, и книжки доставали из сейфа. Я трогал страницы пальцем. Они были теплые. Трогать древние книжки - одно удовольствие. Каирские еврейские рукописи пахнут чем-то терпким, будто переписывали их в ларьке с шавермой. У старых бумажных книг - странички дряблые, как ляжки старух. Свитки из кожи похожи на бабл-гам и кажутся мягкими, хотя на самом деле они хрупкие и крошатся. Я трогал их, вдыхал их запах, приподнимал над столом и чувствовал, какие они тяжеленные. 3 Как-то я сходил на экскурсию в древлехранилище Пушкинского Дома. Позвонил в их пресс-отдел, представился, договорился о встрече. Молодой, плохо выбритый пресс-отделец познакомил меня с главным хранителем рукописей. Я пожал ему руку. Хранитель был только что из кафе. Его шатало. Мы прошли в хранение. Пьяный немолодой дядька долго и бессвязно рассказывал мне о чем-то, чего я совсем не понимал. У него был странный зубной протез: нижняя челюсть далеко заползала на верхнюю. Стоять становилось тяжело. Я подумал, что, может, стоило купить ему водки и в качестве благодарности попросить почитать какую-нибудь древнюю книжку домой? Потом дядька наконец скатал тряпочки, укрывающие стенды с рукописями. Он подробно рассказывал, чем примечательна каждая книжка, где найдена, сколько стоит, кто ее исследует. Я смотрел на страницы и понимал: лично для |
|
|