"Роберт Луис Стивенсон. Остров сокровищ" - читать интересную книгу автора

испуга, а он заставлял их либо слушать его рассказы о морских
приключениях, либо подпевать ему хором. Стены нашего дома содрогались
тогда от "Йо-хо-хо, и бутылка рому", так как все посетители, боясь его
неистового гнева, старались перекричать один другого и петь как можно
громче, лишь бы капитан остался ими доволен, потому что в такие часы он
был необузданно грозен: то стучал кулаком по столу, требуя, чтобы все
замолчали; то приходил в ярость, если кто-нибудь перебивал его речь,
задавал ему какой-нибудь вопрос; то, наоборот, свирепел, если к нему
обращались с вопросами, так как, по его мнению, это доказывало, что
слушают его невнимательно. Он никого не выпускал из трактира - компания
могла разойтись лишь тогда, когда им овладевала дремота от выпитого вина и
он, шатаясь, ковылял к своей постели.
Но страшнее всего были его рассказы. Ужасные рассказы о виселицах, о
хождении по доске [хождение по доске - вид казни; осужденного заставляли
идти по неприбитой доске, один конец которой выдавался в море], о штормах
и о Драй Тортугас [острова около Флориды], о разбойничьих гнездах и
разбойничьих подвигах в Испанском море [Испанское море - старое название
юго-восточной части Карибского моря].
Судя по его рассказам, он провел всю свою жизнь среди самых
отъявленных злодеев, какие только бывали на море. А брань, которая
вылетала из его рта после каждого слова, пугала наших простодушных
деревенских людей не меньше, чем преступления, о которых он говорил.
Отец постоянно твердил, что нам придется закрыть наш трактир: капитан
отвадит от нас всех посетителей. Кому охота подвергаться таким
издевательствам и дрожать от ужаса по дороге домой! Однако я думаю, что
капитан, напротив, приносил нам скорее выгоду. Правда, посетители боялись
его, но через день их снова тянуло к нему. В тихую, захолустную жизнь он
внес какую-то приятную тревогу. Среди молодежи нашлись даже поклонники
капитана, заявлявшие, что они восхищаются им. "Настоящий морской волк,
насквозь просоленный морем!" - восклицали они.
По их словам, именно такие люди, как наш капитан, сделали Англию
грозой морей.
Но, с другой стороны, этот человек действительно приносил нам убытки.
Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем; деньги, которые он дал нам
при своем появлении, давно уже были истрачены, а новых денег он не платил,
и у отца не хватало духу потребовать их. Стоило отцу заикнуться о плате,
как капитан с яростью принимался сопеть; это было даже не сопенье, а
рычанье; он так смотрел на отца, что тот в ужасе вылетал из комнаты. Я
видел, как после подобных попыток он в отчаянье ломал себе руки. Для меня
нет сомнения, что эти страхи значительно ускорили горестную и
преждевременную кончину отца.
За все время своего пребывания у нас капитан ходил в одной и той же
одежде, только приобрел у разносчика несколько пар чулок. Один край его
шляпы обвис; капитан так и оставил его, хотя при сильном ветре это было
большим неудобством. Я хорошо помню, какой у него был драный кафтан;
сколько он ни чинил его наверху, в своей комнате, в конце концов кафтан
превратился в лохмотья.
Никаких писем он никогда не писал и не получал ниоткуда. И никогда ни
с кем не разговаривал, разве только если был очень пьян. И никто из нас
никогда не видел, чтобы он открывал свой сундук.