"Дикие нравы" - читать интересную книгу автора (Михайлов Максим)

Май-майи

Утро начиналось паршивее не придумаешь, разбудил Максима стук врезавшейся в стену двери. Врезалась она само собой не просто так по собственному желанию, а от доброго пинка тяжелого армейского ботинка.

— Подъем, заключенные! — глумливо прогнусавил вошедший охранник. — Завтрак прибыл, садитесь жрать, пожалуйста.

Макс скосил глаза на два котелка наполненных маисовой кашей, которые вошедший поставил за неимением стола прямо на земляной пол. Ничего аппетитного в виде размазанной по стенкам клейкой массы он не нашел и со стоном отвернулся обратно к стене. Было бы из-за чего просыпаться! Прошедшая ночь была просто ужасна: жаркая духота наваливалась невыносимой тяжестью, не давая заснуть, кровожадно пели москиты, с потолка валились огромные красные клопы, так и норовившие забраться под одежду, не то змеи, не то крысы, а может огромные насекомые, с шорохами возились в стенах хижины, жесткие жердины нар промяли все ребра. Короче Максим проворочался почти до утра и лишь незадолго до прихода пищеноса забылся горячечным бредом, заменившим ему сон.

В противоположном углу завозился на своих нарах Андрей, но Макс не обратил на него никакого внимания, вчерашняя размолвка все еще не была забыта, и узники демонстративно друг друга игнорировали.

— Жрите, давайте, уроды! — вновь завел свое охранник. — Нечего валяться, через два часа за вами борт подойдет. Не сожрете, полетите голодными.

Последние слова он отчего-то сопроводил мерзким глумливым смешком, после чего вышел из хижины, так же сильно хлопнув дверью. Лязгнул засов, щелкнула, входя в пазы, дужка замка и арестанты остались вдвоем.

Макс отвернувшись лицом к стене, усиленно пытался вновь заснуть. Глаза слипались, во всем теле разлилась невыносимая чугунная тяжесть, голова просто раскалывалась от боли. Однако благословенный сон, вспугнутый бесцеремонным явлением охранника, вновь приходить не спешил. Мысли скрипучие и неповоротливые ворочались в голове ржавыми жерновами, мешая успокоиться и забыться. Как-никак вынужденный арест подходил к концу, и уже через несколько часов в жизни Максима открывалась новая глава. Как-то его встретят в центральном офисе в Кигали, поверят ли в идиотские суеверия начальника охраны прииска, или решат, что его рассказ лишь неуклюжее вранье за которым проштрафившийся контрактник стремится скрыть истинную причину, повлекшую высылку с рабочего места? Как с ним поступят? Какую работу предложат взамен? Или может быть, просто вышлют обратно на родину, чтобы не разбираться во внезапно возникшей проблеме? Вопросы, вопросы… Очень скоро он получит ответы на них. Вот только знать бы заранее какие… Эх, жизнь жестянка!

Поняв, что заснуть уже наверняка не удастся, Макс с невольным стоном оторвал свое тело от деревянных нар, придав ему сидячее положение. Сидевший в своем углу Андрей демонстративно от него отвернулся. Ну и хрен с тобой! Подумаешь, интеллигентствующий чистоплюй! Не желаешь общаться с расистом и не надо! Можешь до полного опупения делать вид, что в хижине кроме тебя никого нет, меня ты этим ничуть не заденешь. Захотелось в пику этому возомнившему о себе спасителю мира крикнуть что-нибудь типа «Россия для русских!», но, учитывая то, что они находились в самом центре африканского континента, подобный лозунг наверняка прозвучал бы глупо. А соответствующего африканского слогана что-то с ходу не придумывалось. Гудящая от недосыпа башка наотрез отказывалась нагружать себя подобными высокоинтеллектуальными развлечениями. Отказавшись после нескольких бесплодных попыток от идеи подразнить соседа рифмованным словом, Максим с кряхтением оторвался от нар и проковылял на затекших негнущихся ногах к стоящим на земле котелкам. Ничуть не комплексуя и не церемонясь, выбрал себе тот, в котором маисовая каша на вид выглядела более аппетитно. Подхватил стоящую рядом пластиковую бутылку с водой, сделал несколько затяжных глотков, с удовольствием ощущая как теплая, нестерпимо воняющая дезинфекцией вода проваливается в желудок, моментально рассасываясь по всему телу, освежая иссохшие в жаре мышцы, возвращая им прежнюю эластичную упругость, тут же выступая липким потом на коже, тяжело переливаясь в животе. Нет, правы те, кто говорит, что вкус воздуха может понять только тот, кто несколько часов проходил в противогазе. Так и истинный вкус воды, может оценить лишь тот, кто страдал от жажды. Только он точно знает, что это и есть самый вкусный, самый сладостный, самый желанный на свете напиток и куда там до него всевозможным спрайтам и колам. Вот теперь можно было и поесть. Утолив жажду, Максим неожиданно для себя почувствовал голод. Конечно, предложенная еда не отличалась ни вкусовыми качествами, ни изысканностью, но он набросился на нее жадно, выскребая предусмотрительно воткнутой в котелок ложкой все до последней капли. Липкие комки каши проглатывались с трудом, а по вкусу напоминали что-то среднее между засохшим сапожным клеем и пресным безвкусным тестом, но он продолжал есть до тех пор, пока не очистил котелок полностью, соскребя даже то, что прилипло к стенкам. Сыто откинувшись спиной на жалобно скрипнувшую стенку хижины Макс насмешливо глянул на брезгливо ковырявшегося в своем котелке ООНовца.

— Что, спаситель человечества, дикари лучше кормили? Червячки, гусеницы? А может ты и человечинку с ними за компанию трескал?

Андрей ожег его ненавидящим взглядом, но так ничего и не сказал в ответ, вновь склонившись над своим котелком, тщательно выбирая в слежавшейся массе что-то, по его мнению, наименее отвратительное. Макс пожал плечами, мол, не хотите общаться, ну и не надо, и вновь завалился на нары. Приятное чувство плотной набитости желудка рождало сонную истому, и он постепенно незаметно для самого себя начал проваливаться в состояние зыбкой полудремы, предшественницы нормального здорового сна. Однако поспать ему снова не позволили. Скрипнула, открываясь, входная дверь.

— Эй, арестанты, а ну с вещами на выход! Живей, живей! Борт дожидаться не будет!

Макс с трудом разлепил глаза и окинул мутным спросонья взглядом стоящего в дверях контрактника. На фоне светлого прямоугольника открытой двери, тот воспринимался размазанным темным силуэтом, и лишь напрягая зрение можно было различить отдельные детали. Одет контрактник был в тигровый камуфляж с ярко-желтыми полосами на темно-зеленом фоне, стандартную форму охранников Компании, однако лицо, отчего-то показалось Максиму незнакомым. Хотя такого быть, конечно же, не могло, за пусть не слишком большое время, проведенное на прииске он, разумеется, видел весь белый персонал, и хотя бы мельком, но со всеми познакомился. Этого же парня, он однозначно не встречал раньше, Максим обладал превосходной памятью на лица и всегда мог узнать виденного раньше человека. Странно, откуда же он тут взялся? Что-то здесь было нечисто, но что именно Максим сообразить никак не мог…

Не задававшийся подобными вопросами Андрей уже соскочил со своих нар и, оправив выбившуюся из брюк камуфляжную рубашку, заковылял к выходу. Макс тоже поднялся, подхватив с пола свой мешок и небрежным рывком за петлю шнурка затянув его горловину. В конце концов, все эти странности к нему не имели больше никакого отношения, и даже если Старик откопал этого кадра где-нибудь в окружающих джунглях, оформив ему на замену, самому Максиму до этого нет ни малейшего дела, он здесь больше не работает. Все же, проходя мимо конвоира, он не выдержал показного равнодушия и, внимательно глянув тому в лицо, спросил:

— А ты откуда сам-то здесь нарисовался, земеля? Что-то раньше я тебя здесь не наблюдал?

— Шлифуй под ветер, мареха, — жизнерадостно осклабился охранник, сверкнув золотой фиксой зуба. — Базарить будешь, когда старшие скажут. И гляди мне, сегодня вохра злая!

Максим удивленно отшатнулся, успев впрочем, верно оценить и настороженно глянувший ему в живот автоматный ствол в руках фиксатого, и характерную речь, и проглянувшие на пальцах синие перстни тюремных наколок. Точно, раньше он его никогда не встречал, такого характерного кадра странно было бы не запомнить. К тому же обилие перстней на пальцах однозначно говорило о высшем образовании, полученном обладателем этой живописи в тюремных университетах, а среди охранников прииска хоть и было несколько судимых, но больше случайно попавших на зону людей, ничего общего не имевших с профессиональными преступниками и их теневым скрытым от посторонних глаз миром.

Недалеко от хижины уже ждал припаркованный «УАЗ» с мерно фырчащим мотором. Рядом с открытой дверью водителя в пыли сидели на корточках еще двое охранников, похожие на их конвоира как братья близнецы. Причем сходство было отнюдь не во внешности, а в едва уловимой манере держаться, в некоей общности поведения, которая ощущалась больше на бессознательном уровне, чем проявлялась в чем-то конкретном. При виде их, водитель неспешно поднялся на ноги и, ловко сплюнув через губу, забрался в машину. Второй продолжал сидеть, рассматривая приближающихся Андрея и Максима недобрым оценивающим взглядом. При этом, Макса просто резанула по глазам его манера держать оружие. Автомат просто лежал на коленях, под вытянутыми вперед руками. Ни один имевший хоть какое-то отношение к армии человек, никогда так не сядет. Автомат может быть в руках, может быть небрежно прислонен где-то сбоку, но никогда не засунут вот так, будто никчемная палка, куда-то под живот. Дополнили впечатление все те же синие разводы татуировки на расслабленно свисающих пальцах рук. Излишне даже говорить, что все трое оказались Максу совершенно незнакомы.

«Черт, какое-то зэчье голимое, — шевельнулась испуганная мысль. — Где только Старик таких набрал? И почему именно им поручил нас сопровождать? Есть же вполне нормальные парни в охране, не то что эти… И где они раньше прятались, что я их не видел ни разу?»

Во все еще тупой после фактически бессонной ночи голове шевельнулись первые, неясные еще пока подозрения.

— Давай, забирайтесь, живей, мля… — прогнусавил в спину их конвоир.

— Куда спешим? — недовольно окрысился на него Максим. — Сказали же, что борт будет через два часа, а до полосы ехать двадцать минут. Так чего гонишь? Там что ли пухнуть целый час будем?

— Ты тут не чепуши, баклан, — лениво посоветовал сидящий на корточках, оглядывая Макса с ног до головы ничего не выражающим пустым рыбьим взглядом. — Сказали, делай. Думать за тебя пока мы будем. Доступно объяснил?

Макс криво улыбнулся ему, не двигаясь, однако, с места.

— Втянул, чего Ремиз сказал? Или по-другому объяснить? — гаркнул ему прямо в ухо фиксатый, пихая прикладом в плечо.

— А что? Можешь и по-другому? — с готовностью развернулся к нему Макс.

Честно говоря, поездка с подобными типами в джунгли, чем дальше, тем больше пугала его, и он предпочел бы расставить все точки над «и» сейчас, на территории лагеря, чем нарваться на неприятный сюрприз потом, среди дикого леса, там, где они с ООНовцем окажутся в полной власти этой троицы.

— Осади коней, Рашпиль, — все так же нехотя, будто через силу процедил даже глазом не моргнувший Ремиз. — А ты, паря, не нарывайся понапрасну… Мы здесь такие же подневольные, как и ты, что нам сказали, то исполняем. Потому, ежели чем недоволен, можешь начальству жаловаться, а нам мешать нечего. Нам приказ дали, доставить вас двоих на взлетку, мы это и делаем. Что тебе еще не нравится?

— А кто приказал? — уточнил на всякий случай Максим. — Старик?

— Он, — солидно кивнул Ремиз и заговорщицки ему подмигнул, будто намекая на некий, известный лишь им двоим секрет.

— И что же, он приказал прямо сейчас ехать?

— Угу.

— А со мной переговорить перед отправкой он разве не собирался?

Андрей ожег его быстрым вопросительным взглядом, в котором молнией сверкнуло понимание. Максим тоже понимал, конечно, что своим последним вопросом выдает себя с головой, но особого повода соблюдать конспирацию он теперь уже не видел. К его удивлению Ремиз лишь отрицательно мотнул головой.

— Нет, ничего не говорил насчет разговора. Сказал, забирайте и везите…

— Странно… — медленно протянул Максим. — А что Слон разве с нами не поедет?

— Слон? — удивился Ремиз. — Зачем?

— Как зачем? — настороженно оглядываясь по сторонам и прикидывая, как бы ловчее вырвать автомат из рук внимательно прислушивающегося к разговору фиксатого, переспросил Макс. — Борт ведь с грузом прийти должен? Кто же принимать его будет, если Слон не едет?

— Вон что, — сузил глаза Ремиз, одним гибким по-кошачьи слитным движением поднимаясь на ноги. — Как-то я сразу и не подумал…

— Короче, — твердо глядя ему в лицо, заявил Максим. — Я требую, чтобы вы отвели меня к Старику. У меня для него важное сообщение. Ведите. Немедленно.

Несколько секунд они мерялись взглядами, неподвижные блеклые зрачки уголовника пытались проникнуть в самую душу Максима, подавить его волю, подчинить себе. Он почти физически ощущал исходящую от них давящую силу. Максим уже готов был сдаться, сломаться под этим давлением, опустить взгляд, как вдруг поднявшаяся откуда-то из самой глубины его естества звенящая холодная ярость окатила мозг шипящей приливной волной. Никогда раньше он не знал за собой таких способностей, но вот именно сейчас в эту минуту понял вдруг, что способен голыми руками разорвать стоящего перед ним человека. Он на мгновение до боли ясно представил вдруг, как вцепляется зубами прямо в его поросший рыжими волосами кадык, как рвут слабую плоть его челюсти, как теплая остро пахнущая струя крови наполняет рот, порождая внутри вовсе не приступ тошноты, а опьяняющий восторг. И вдруг все кончилось. Ремиз отвел взгляд и дружелюбно усмехнулся, разводя руками.

— Прости, брат, попутал я. Кого-то не того в тебе углядел. Бывает так иногда. Прости.

— Так что, идем к Старику? — неожиданно хриплым, чужим голосом произнес Максим, встряхивая головой, будто отгоняющая мух лошадь, стараясь отделаться от чуть не ставшего реальностью наваждения.

— Идем, конечно, идем… Вот прямо сейчас и пойдем… — зачастил, засуетился Ремиз, угодливо замирая перед ним в нелепом полупоклоне. — Вот прямо сейчас и пойдем… Да… А как же…

Макс слишком поздно понял, что произойдет дальше, и не успел среагировать на быстрое движение сзади. Он еще только разворачивался к возникшей за спиной угрозе, когда на его голову с силой опустился кованый затыльник автоматного приклада. Удар был страшен. Окружающий мир взорвался изнутри, лопаясь по швам, выплескивая из себя мутную чернильную тьму. Макс еще успел почувствовать, как бросившийся ему в ноги Ремиз, заваливает его продолжающее каким-то чудом стоять тело вниз, на траву, а потом его настиг очередной удар. На этот раз кажется каблуком ботинка в висок, и сознание оставило его окончательно.

Очнулся он от жуткой тряски. УАЗ буквально летел по разбитой дороге, подпрыгивая на каждой колдобине и безбожно скрипя перегруженными рессорами. Максим осознал себя лежащим на железном полу собачьего отсека с неестественно вывернутыми за спину руками. Впрочем, это он определил скорее зрительно, потому как сами затекшие от неудобной позы руки полностью потеряли чувствительность, и в первый момент ему вообще показалось, что они, как таковые, отсутствуют. Голова буквально взрывалась болью после каждого толчка подлетевшей на очередной кочке машины. С трудом, подтянувшись всем телом и все-таки после долгих усилий придав себе сидячее положение, он осмотрелся. Первым, кого он обнаружил, оказался скрючившийся на полу собачника Андрей. Руки ООНовца были также стянуты за спиной узким брезентовым ремнем. А под глазом набухал багрово-синим цветом роскошный синяк. Похоже, он тоже решил оказать сопротивление везущим их теперь невесть куда уголовникам. Андрей в отличие от него самого в себя еще не пришел и его голова безвольно моталась в такт колыханиям пола, гулко стукаясь о железо. Оба уголовника, Ремиз и Рашпиль, вольготно развалились на заднем сиденье машины, при желании Максим мог бы дотянуться до их бритых затылков. Они о чем-то тихо переговаривались между собой, но услышать, что именно они говорят, мешали завывания мотора и гулкий шум крови в висках. Других машин вокруг видно не было, да и дорога не слишком походила на ту, что вела к взлетной полосе, та спускалась с плоскогорья и ныряла направо, вдоль самой кромки джунглей, а сейчас тропический лес стоял стеной с обеих сторон узкой грунтовки. Все это отчаянно Максиму не понравилось. Он не понимал, что собственно происходит, и это было страшнее всего, невозможность верно сориентироваться в происходящем мешала строить какие-то планы спасения, рождала противное ощущение собственной полнейшей беспомощности и обреченности. Однако, что-либо предпринять теперь уже было жизненно необходимо, иначе ситуация грозила стать полностью неуправляемой, она и так уже судя по всему стремительно приближалась к запланированному неведомыми недоброжелателями финалу. А в том, что уголовники отнюдь не питают к нему добрых чувств сомневаться уже не приходилось.

— Эй, бамбук, — напрягая горло, просипел Максим, толкнув плечом в спину фиксатого.

— О, гляди, очухался! — с веселым удивлением развернулся тот в полоборота на заднем сиденье УАЗа. — Я же тебе говорил, Ремиз, эти твари живучие, так просто не прихлопнешь!

— Курить дай! — не обращая внимания на издевательский тон уголовника, потребовал Максим.

— Ага, щас прям, разбежался! — скривился тот. — Перетопчешься, лупень! Здоровым помирать приятнее!

— Ладно, дай ему напоследок, — вмешался молчаливо наблюдавший за происходящим Ремиз. — Последнее желание, святое дело…

— Вот ты и давай, раз такой добрый, — зло огрызнулся в ответ фиксатый. — У меня курево не казенное!

Ремиз осуждающе поглядел на него, но ничего не сказал. Вместо этого полез в нагрудный карман своей камуфляжной куртки и долго ковырялся в нем пальцами. Наконец выудил измятую, выгнутую дугой сигарету с фильтром и, потянувшись через спинку сиденья, всунул ее в губы Максиму. Тяжело вздохнув, щелкнул у него перед носом зажигалкой, дождался, пока табак разгорится, и с отчетливо слышимыми в голосе нотками сострадания произнес:

— Кури, паря, кури… Вишь, как жизнь-то поворачивается, кому орел, кому решка…

Максим с жадностью втягивал в легкие горький табачный дым. У него правда тлела смутная надежда, что ему, прежде чем дать сигарету, освободят руки, но до такой степени конвоиры осторожность не потеряли. Но и так маневр принес свою пользу, по крайней мере, теперь точно было ясно, что везут их не на мифический самолет для отправки в Кигали, а просто подальше в джунгли, где без помех можно будет прикончить и спрятать трупы, а там и концы в воду. Никому из охранников прииска никогда не придет в голову слишком уж интересоваться судьбой неудачника лишившегося работы и отправленного на «большую землю», особенно если учесть, что и пробыл-то он в коллективе всего чуть больше месяца. А про ООНовца и вовсе говорить нечего, до него никому никакого дела. Был и сплыл, делов-то! Горло запершила очередная глубокая затяжка, все же курить без помощи рук не самое приятное дело, дым так и норовил пойти не в то горло, а после каждой затяжки приходилось старательно щурить слезящиеся глаза. Однако первая за день сигарета все равно самая вкусная, в голове плеснулась легкая волна эйфоричного опьянения, будто сто грамм без закуски треснул. Сейчас это было, кстати, хоть ненадолго унялся тяжелый гуд бьющейся в виски крови. Наконец распухшие потрескавшиеся губы втянули вместо табачного дыма горькую химию горящего фильтра, и Максим сильным толчком языка выплюнул окурок на дно собачника, придавив на всякий случай подошвой ботинка.

— Спасибо, — выдохнул он в стриженый затылок Ремиза.

— Не за что, — не оборачиваясь, буркнул тот.

— Слушай, — не отставал Максим. — А откуда вы такие взялись? Что-то я вас раньше в лагере не видел?

— Ты много чего не видел! — издевательски хохотнул второй конвоир. — Мы специальная команда, лупень! Именно для таких случаев… Специально ради вас вчера бортом прилетели. А как ты думаешь, без службы безопасности ни одна контора не обходилась! Ты нас не видишь, зато мы всех видим, и про всех знаем, втянул?

— Втянул, — сговорчиво закивал Максим. — Только не понятно все равно, какой борт, если расписание полетов надо за месяц с пограничниками согласовывать?

Сейчас следовало как можно больше говорить, втягивать в разговор этих покрытых тюремными наколками мужиков, создавать иллюзию психологической близости, тесного общения. Мало того, что это может дать какую-то полезную информацию, которую так или иначе удастся использовать, так еще и создает некую связь между будущими убийцами и их жертвой. Некий порог, который уже труднее будет перейти. Гораздо проще выстрелить в затылок совершенно незнакомому человеку, чем тому, с кем только что почти по-дружески трепался, коротая дорогу. Когда наступит решающий момент, именно это может дать хотя бы маленькую заминку в доли секунды, перед тем, как этот самый фиксатый нажмет на спуск. Незначительные доли секунды, которых не замечаешь в обычной повседневности, те самые от которых иногда зависит сама жизнь…

— Э, родной… — начал было фиксатый.

— Базаришь много, Рашпиль! — резко прервал его Ремиз. — И ты тоже заткнись, пока зубы целы!

Рашпиль что-то недовольно буркнул себе под нос, но замолчал, Максим тоже не стал пока продолжать попыток возобновить разговор, не стоило лишний раз обострять отношения. Заворочался на дне кузова, застонал, приходя в себя ООНовец. Макс с болезненным интересом наблюдал, как постепенно осознает себя его товарищ по несчастью, всего несколько минут назад он сам вот так же корчился на железном полу, пытаясь придать себе сидячее положение. Наконец Андрей открыл глаза, окинул окрестности мутным взглядом и, в конце концов, сфокусировался на лице Макса.

— Что случилось? Где мы? — голос наблюдателя звучал как воронье карканье.

«О, прогресс, — горько усмехнувшись, подумал Макс. — Кажется объявленный расисту и ублюдку бойкот в силу вновь открывшихся обстоятельств отменен. Ну-ну, то ли еще будет!» В слух же кратко и емко охарактеризовал сложившееся положение, отвечая на последний вопрос Андрея.

— В жопе, причем необъятных размеров. Эти господа нас везут убивать.

— Вот как? — мотнул головой ООНовец и тут же скривился, издав болезненный стон. — А зачем?

— За чем? Думаю, за стволом какого-нибудь подходящего баобаба! — жизнерадостно оскалился Максим.

— А ну заткнулись, там в собачнике! — резко развернулся к ним Ремиз.

Максим разочарованно пожал плечами, показывая всем видом, что он, конечно, побеседовал бы с ООНовцем еще, но вот какое горе, начальство не позволяет.

— Клоун, — сплюнул в сердцах себе под ноги Андрей.

— Че не понял, ушлепок! Пасть завали! — зло рявкнул на него Ремиз, замахиваясь прикладом.

Андрей в ответ лишь гневно сверкнул глазами, но больше заговорить не пытался. Вместо этого он усиленно принялся дергать стянутыми за спиной кистями рук, надеясь ослабить путы и освободить руки. Максим сочувственно наблюдал за его потугами, он уже знал, что сам связан на совесть, так что надеяться освободиться, таким образом, нереально. Говорить, однако, о бесполезности усилий Андрею он не стал, пусть уж лучше займется хоть чем-нибудь и перестанет выводить из себя охрану. Сам Максим не тешил себя лишними иллюзиями и лихорадочно обдумывал варианты спасения, своим шутовством на краю гибели, нелепыми высказываниями, он уже сумел создать у охраны превратное впечатление о степени своей опасности и готовности к сопротивлению. Последняя реплика ООНовца наглядно доказывала успешность подобной тактики.

Шансы, честно говоря, были весьма и весьма призрачными. Они оба связаны и вряд ли уголовники собираются перед смертью освобождать их, это просто не нужно, а такие изыски как последнее желание, повязка на глаза и прочие благородные прибамбасы у этой публики не в ходу. Скорее всего, когда они прибудут на выбранное место, все будет обставлено просто и буднично, выволокут из собачника и прикончат выстрелами в упор. Трупы даже закапывать и маскировать не надо, вечно голодная лесная живность уже через пару дней не оставит ничего от тел. В мозгу отчаянной чередой громоздились планы один нереальнее другого: вывалиться на ходу из машины и рвануть в подступившие к самой дороге джунгли, резким ударом головы в затылок вырубить одного за другим обоих охранников, попытаться перегрызть ремни стягивающие руки ООНовца, предоставив ему потом шанс одолеть врагов в рукопашной… Все не то, все хорошо для голливудского боевика, но ни за что не прокатит в реальной жизни! Как ни крути, получалось, что действовать можно будет лишь в тот короткий момент, когда их будут выводить из машины перед расстрелом. Со связанными за спиной руками они не смогут без помощи охранников выбраться из собачника, а это значит, что на какой-то момент конвоиры и подконвойные окажутся рядом друг с другом в тесном контакте. Это и будет единственный шанс. Двое вооруженных против двоих связанных, не слишком веселая перспектива, но и не полностью безнадежная. Особенно если этот ООНовский чистоплюй не оплошает и хотя бы чуть-чуть поможет. Конечно, остается еще и водитель, но тут уже не до тонких расчетов, если удастся завалить этих лосей, то как-нибудь позаботимся и о водителе, он, кстати, кажется без оружия, по-крайней мере, когда этот перец залезал в машину там, в лагере, в руках у него точно ничего не было. Возможно ствол в салоне, а возможно и нет… В любом случае ничего лучше не придумать, тут уж приходится рисковать. А сейчас нужно всеми силами изображать из себя полного идиота, неопасного клоуна, не понимающего, несмотря на более чем прозрачные намеки, куда и зачем его везут. Давай, давай, зыркай на меня исподолобья, не видишь, я лох, я совсем не опасен! Для такого крутого парня, как ты, я вообще не соперник, даже непонятно для чего ты держишь меня связанным, я ведь покорен, как идущий на бойню баран. Главное не воспринимай меня всерьез, не считай даже малейшей угрозой.

Ремиз, наконец, отвернулся, послав напоследок ему недоверчивый, так и сочащийся высокомерным презрением взгляд, чем-то сродни унизительной пощечине. Ничего, ничего, пусть смотрит, даст Бог, скоро сочтемся и за это молчаливое унижение тоже, подведем полный баланс под дебетом с кредитом.

Машина, резко вильнув в повороте, взревела пониженной передачей и проломившись сквозь чахлый кустарник вкатилась на маленькую полянку в стороне от грунтовки. Все, похоже, приехали, самое место для того, чтобы неприметно избавиться от двух нежелательных трупов. Подтверждая суматошные мысли Макса, УАЗик затормозил, плавно качнувшись, посреди полянки и встал, напоследок фыркнув заглушенным мотором.

— Выходи, уроды. Конечная, — глумливо оскалился Рашпиль, распахивая дверцу машины.

Ремиз одним слитно гибким движением выметнул свое жилистое тело прямо через верх, не утруждаясь открыванием ручки. Внимательно наблюдавший за ним краем глаза Максим оценил отличную физическую форму противника, тут же решив про себя, что если судьба предоставит возможность выбора, то этого он возьмет на себя.

— Что оглохли там? — рявкнул тем временем подошедший вплотную Рашпиль и для пущей убедительности потыкал ООНовца автоматным стволом в бок.

Тот в ответ что-то зло и неразборчиво прошипел, не разжимая зубов, завозился на полу в тщетной попытке перевалиться через борт, однако быстро оставил свои потуги, сообразив, что эдак запросто может спикировать с полутораметровой высоты вниз головой.

— Ты помог бы, начальник, или развязал, — хриплым от волнения голосом просипел Максим, заискивающе заглядывая в глаза уголовнику. — Так ни хрена не выйдет…

— Начальники на зоне, — недовольно окрысился Рашпиль.

Но все же подошел ближе, подхватил одной рукой ООНовца под локоть, помогая удержаться на борту. Автомат спокойно висел на плече и, как успел разглядеть Максим, предохранитель был защелкнут. Значит, чтобы выстрелить теперь придется потратить несколько драгоценных мгновений, чтобы скинуть вниз неподатливый металлический флажок, с которого взмокший от волнения палец, еще и обязательно соскользнет. К тому же вполне возможно, что и патрона в патроннике нет, тогда еще секунда на то, чтобы передернуть затвор. В обычной повседневной жизни не стоящий внимания временной промежуток, а в условиях скоротечного ближнего боя почти стопроцентное преимущество. Если бы еще руки не были скручены за спиной! Но если бы, да кабы…

Так, а где же второй? Максим крутнул головой, словно разминая затекшую шею. Ага! Вот и номер два! Ремиз стоял далековато, настороженно глядел, прищуренными глазами, на возню в машине, тиская в руках автомат. Тот еще волчара, сразу видно, недоволен поведением напарника, но не считает нужным что-то говорить. Вроде как уже дороже выйдет останавливать непутевого, пусть уж лучше по-быстрому поможет кандидату в покойники слезть и отойдет с опасной дистанции, чем начнет сейчас выяснять, чем конкретно недоволен старший. Черт, далековато стоит, далековато… Только в прыжке можно достать, но кто же прыгает со связанными руками… Никто не прыгает, но это в тренировочном зале, а здесь выбора нет. Этого валить надо первым, первым без вариантов, причем надежно, на полный отруб, только тогда будут хоть какие-то шансы. На самом деле для человека понимающего, ясно, как день, что если сойтись в упор, а не танцевать на дистанции, то скрученные за спиной руки, вовсе не гарантия победы соперника. Профессионально занимавшийся в военном училище рукопашным боем Максим не просто знал это, а не раз прочувствовал на себе самом в многочисленных учебных боях. Тело, прошедшее через многолетние изнурительные тренировки не нуждалось даже в командах мозга, на инстинктивном животном уровне зная, как надо действовать в подобной ситуации. Неожиданный удар головой в лицо с гарантией отправит в нокаут любого, а потом дело довершат ноги. Но все это хорошо, когда удается прорваться вплотную к врагу, даже если между вами всего метр, то шансы на победу в такой схватке становятся призрачными, исчезающе малыми, а если у противника в руках автомат и он ждет нападения, то и вовсе стремительно превращаются в ноль.

Так что предпринимать что-то нужно именно сейчас, только в этот момент есть такая возможность. Потом все будет быстро и просто, как только они окажутся на земле, их отконвоируют к ближайшим кустам и всадят в затылок по пуле. Рыпнешься, получишь не в затылок, а в живот и будешь умирать исходя криками в чудовищных муках, только и всего… Нет уж, надо начинать сейчас, уже через секунду будет поздно. Именно сейчас, когда Андрей с Рашпилем стоит почти в обнимку, исключая его вмешательство в схватку. Вот только как достать этого чертова уголовника, ну что бы ему не подойти поближе, так же удобнее контролировать ситуацию. Что же ты замер там, гнида? Но выбора нет, сейчас или никогда. Значит, придется вложить в прыжок все силы, сделать невозможное, только и всего. А почему бы и не совершить невозможное ради спасения собственной шкуры, господа? Попробуем? Конечно! Бурные рукоплескания в зале…

Не сумев сдержать истеричный смешок, Макс прыснул в плечо, одновременно подтягивая под себя ноги и кругля спину. Инерция разгиба тела в полете, даст еще несколько столь необходимых сантиметров… Все равно слишком далеко… Все равно не долететь… Все равно… Заткнись, урод, заткнись! Должен долететь, должен, я сказал! Долететь и вцепиться зубами в этот поросший редкими волосами кадык! Порвать эту суку! Иначе все, иначе не жить! Ну, же!

Глубокий вдох с расслаблением всех мышц, пошел привычный отсчет: «Три! Два! Один!», наполненная адреналином кровь бурлит по жилам, разнося живительный кислород, мускулы стонут от сдерживаемого до поры усилия…

— Ты чего там бормочешь, ушлепок?! Вылазь, сказано, или особое приглашение надо? Так я сейчас приглашу!

Лицо Ремиза искривляется в гневной гримасе, верхняя губа по-волчьи вздергивается, обнажая кривые, желтые от никотина зубы, правая рука закидывает автомат за спину, а левая тянется, чтобы ухватить строптивого пленника за ворот куртки, никак не достает и уголовник делает шаг вперед… Всего лишь один маленький шажок… Полметра в корне меняющие всю ситуацию…

«НОЛЬ!» — взрывается в голове последняя цифра отсчета.

Ох, как трудно прыгать, не балансируя руками, да еще когда прямо перед тобой металлический борт УАЗа и лететь надо через него, отчаянно выгибая спину, будто олимпийский прыгун в высоту. Максим почти физически ощутил сопротивление влажного тропического воздуха, возмущенного его рывком. Время будто замедлилось, обретя вязкую пластичность, он словно застыл, подобно вплавленной в янтарную смолу мухе, замер между двумя мгновениями, провалившись в черную яму безвременья. А потом ботинки гулко ударились каблуками об землю, правая подошва предательски скользнула на мокрой траве, но он все-таки сумел удержать равновесие. Прямо перед глазами, близко-близко, так что невозможно рассмотреть, взгляд не фокусируется, оставляя лишь светлое размазанное пятно, оказалось искаженное яростью лицо Ремиза, на котором сквозь маску гнева еще только проступали удивление и страх. И вот эта доля секунды, когда Максим ясно видел нарастающий в блеклых бельмах бандита ужас, ужас и понимание того, что сейчас должно произойти, короткое, как вспышка молнии и долгое, как сама жизнь мгновение, наполнили его уверенностью, что все обязательно получится, что они справятся, и все будет хорошо. И когда напряженные мышцы шеи до предела откинули назад его голову, набирая размах и скорость для удара, он улыбался. Улыбался широкой и радостной улыбкой победителя, уже точно зная, что врагу не устоять. Удар был страшен, короткий шажок левой ногой, помог вложить в него вес тела. На миг в голове вспухла предобморочная чернота, а потом разом весь мир вокруг крутнулся расплывчатыми цветными пятнами, но тут же замер, вновь обретя четкие очертания и глубину. Максим отчетливо услышал, как хрустнули под его лбом чужие кости, такие податливые и хрупкие, что никак не могли остановить его сокрушительного движения. В уши ударил отчаянный горловой вопль, прозвучавший просто неземной музыкой. Он тоже что-то выкрикнул, что-то среднее между победным ревом хищника и боевым кличем кровожадного дикаря, и, высоко подпрыгнув, обрушился подошвами тяжелых ботинок, на оседающее вниз, ему под ноги безвольное тело. Под каблуками что-то противно чавкнуло, затрещало, а крик боли перешел в неразборчивое бульканье. Есть! Этот готов! По-крайней мере на ближайшие несколько минут, точно опасности не представляет. Все существо Максима захлестнула злобная радость, он едва поборол желание еще раз ударить поверженного противника, растоптать его, вбить тяжелыми каблуками в землю. Он даже сам себе удивился, вообще подобная кровожадность по жизни ему свойственна вовсе не была, с другой стороны раньше его еще никто не ставил на самую грань зияющей холодной чернотой пропасти небытия. Во всех юношеских потасовках и спортивных боях на ринге его хотели лишь победить, но ни в коем случае не уничтожить. Так что же удивляться столь аномальной реакции на ненормальные обстоятельства?

В любом случае сейчас не до этого. Остается еще второй уголовник, да и водителя не стоит сбрасывать со счетов. Нешуточным усилием воли Макс заставил себя отскочить от вырубленного бандита и осмотреться по сторонам. Увиденное вовсе не добавило оптимизма, скорее наоборот, напрочь вышибло из головы неуместную победную эйфорию, швырнув его в бездну отчаяния. Все усилия оказались напрасны. ООНовец не сумел завалить второго бандита, и сейчас тот, отскочив назад, уже вскидывал автомат. Андрей сидел возле УАЗа на корточках и тихонько подвывал, уронив на грудь разбитое в кровь лицо, превратившееся в гротескную расплющенную маску, полностью утерявшее привычные человеческие черты. «Похоже, получил прикладом прямо в харю, чистоплюй ООНовский. А понтов-то было, спаситель мира, блин. На деле полный лох!» — с неуместной злостью подумал Макс и вновь себе удивился. Ясно же, что изначально шансов было не много, и если ему самому повезло и удалось завалить одного из бандитов, это совсем не означает, что Андрей тоже должен был легко справиться со своей задачей. Да, строго говоря, у него и задачи никакой не было. Максим ведь не мог с ним заранее договориться о скоординированных действиях. Так что наблюдатель мог вообще не сообразить, что пора броситься на своего уголовника и просто получил по голове прикладом, даже не предприняв попытки напасть. Чего уж теперь… Выходит не повезло, монетка выпала решкой. Атаковать уже поднявшего автомат Рашпиля — полная глупость. До него метров десять не меньше, а это, даже если не учитывать связанных рук, не меньше трех секунд. За это время можно высадить весь автоматный магазин, а на такой дистанции не промахиваются. Все, остается расслабиться и получать удовольствие, так кажется, советуют жертвам неизбежного изнасилования. Вот только их тут не насиловать, а убивать будут… Чертов наблюдатель, надо же быть таким лохом! Напрасно! Все напрасно! Накатило горькое разочарование, отдавшееся холодной пустотой внизу живота, мышцы, сведенные злой судорогой запредельного усилия обреченно расслабились. Навалилась безразличная апатия, что делать, это уже явный проигрыш и переиграть, никак не получится. Качнулись перед глазами зеленые кроны деревьев. Неудержимо потянуло просто сесть на землю, покрытую такой мягкой, такой уютной даже на вид травой. Ничего не делать, никуда не рваться, ничего не предпринимать, и будь что будет, пусть убивают, он уже сделал все, что было возможно. Остальное не в человеческих силах. Значит, не повезло. Что ж бывает…

И он действительно уже почти сдался. Уже подогнулись колени, отказываясь удерживать в стоячем положении тело, уже заиграла на губах усталая обреченная улыбка, но откуда-то из потаенных глубин естества из мрачных дебрей подсознания вдруг рванулась тугая ослепляющая ярость. Холодным белым пламенем опалила мозг, жидким огнем пробежала по жилам, встряхивая, передергивая безвольные мускулы, заставляя их вновь напрячься, в отчаянной попытке спастись. «Это все равно бесполезно», — подумал было Максим, но мозг пронзила такая вспышка боли, что мысль мгновенно взметнулась испуганной птицей, забиваясь в самые дальние неизведанные глубины сознания. Он вдруг почувствовал, что кто-то огромный, мощный и переполненный лютой злобой будто прорастает у него внутри, неотвратимо беря под свой контроль его тело, подчиняя себе его волю. Он попытался сопротивляться этому внутреннему агрессору, но с ужасом осознал, что больше не может командовать своими мышцами. Он стал будто сторонним наблюдателем, заключенным в собственной черепной коробке, которому осталось лишь пассивно смотреть за тем, как неведомый захватчик распоряжается его руками и ногами, и даже языком…

— Грр-ах… Аргх… Рру! — выдало в пространство бесцеремонно скрученное горло, и Максим не узнал в этом рычанье собственного голоса.

Он с ужасом следил за пляшущим зрачком автоматного ствола, уставленным ему точно в лицо, понимал, что вот сейчас раздастся выстрел. Знал, что достаточно просто опуститься на землю, и можно будет хоть на несколько мгновений оттянуть неизбежную гибель, и не мог себя заставить просто согнуть колени, просто упасть в траву. Вместо этого предавшие его ноги сделали шаг навстречу целившемуся в него уголовнику, сначала короткий неуверенный шажок, потом еще один, еще один и еще…

— Стой, где стоишь, сука! Не подходи! — истерично заверещал Рашпиль, дергая стволом из стороны в сторону.

— Грра! Рра! Р-разорву! — взревело в ответ нечто подчинившее себе тело Максима.

Палец бандита ощутимо подался назад, выбирая свободный ход спускового крючка, Макс ясно видел его движение и, казалось, мог с точностью до десятой доли миллиметра предсказать, в каком именно месте это движение пройдет точку невозвращения, за которой раздастся выстрел. Она была все ближе и ближе. Но и сам Рашпиль приближался к нему стремительными дергаными рывками. Макс чувствовал, что его ноги уже бегут, несут его тело вперед огромными скачками, но все равно не успевают, не могут успеть. Ощущал ярость и гнев, того, кто управлял сейчас им, презрительную досаду, на неловкость и несовершенство подчиненного тела. Видимо это нечто тоже осознало, что просто физически не может опередить выстрел, и резко остановилось, замерев на полдороги. В этот момент и ударила истеричная длинная очередь на полмагазина. Максим ясно видел, как из черного тоннеля автоматного ствола рванулось яркое пламя, расцветая на его конце четырехлучевой звездой. Он даже приготовился мысленно к боли, к тупым ударам, разрывающих тело пуль, но новый хозяин его мышц тоже был начеку, резким броском вниз и влево он отбросил тело Максима с линии огня, и пули лишь злобно взвыли, безобидно рванув воздух возле самых ушей.

— Р-разорву! Р-разорву в клочья!

Горло саднило от утробного рева, кишки будто вязали узлами. Стегнул по нервам испуганный заячий вскрик бандита, бросившегося куда-то в бок и в сторону. И тут нестройными пачками ударили выстрелы. Откуда-то сзади из-за окружившей поляну непроглядной стены джунглей. Замер, словно налетев на невидимую стену, Рашпиль, из угла губ вдруг плеснуло кровью, а потом и на груди будто сама собой проклюнулась серия кровавых фонтанчиков. «Как в фильме про «Чужих»», — отрешенно подумал Максим, вспомнив ужастик в котором личинки монстров вот так же вылуплялись из тел людей, разрывая их. Несколько томительно долгих секунд бандит еще стоял, потом рухнул навзничь. По спине шла ровная строчка черных входных отверстий, перечеркнувших пятнистый комбинезон.

— Май-майя! Май-майя! — звонко донеслось из джунглей.

Голос был тонкий детский и никак не вязался с происходящим вокруг.

— Май-майя! — подхватил целый хор таких же ломких мальчишеских голосов.

Этот крик будто бы снял наложенное заклятие, Максим с удивлением понял, что снова чувствует свое тело, опять может приказывать вышедшим из повиновения мышцам. Это открытие наполнило его такой сумасшедшей радостью, что он даже забыл на миг о том, кто он собственно такой и где находится. Не обращая внимания на стрельбу, свист пуль и вопли невидимых стрелков, он с полным ощущением свершившегося чуда, сжимал и разжимал кулаки связанных рук, крутил головой, приседал и вновь распрямлялся в полный рост. Тело исправно выполняло команды, кем или чем бы ни был неведомый захватчик только что подчинивший себе его плоть, сейчас он полностью исчез, а может быть затаился, так что никакого следа его присутствия обнаружить не удавалось, как Максим не старался.

От самокопания его отвлек мучительный крик боли, раздавшийся сзади, почти над самым плечом. Максим стремительно обернулся и уперся взглядом прямо в расширенные зрачки водителя, медленно оседающего прямо ему под ноги. Видимо водила, выскочив из кабины, когда началась стрельба, пытался спастись бегством, но меткая пуля невидимого стрелка все же достала его в тот момент, когда он как раз поравнялся с пленником. Только сейчас Макс в полной мере осознал, что ничего еще не закончилось. Кто эти столь своевременно пришедшие ему на помощь освободители? С какой целью они напали на зазевавшихся уголовников? Вряд ли для того чтобы спасти шкуры двух обреченных на смерть людей, которые им даже неизвестны… Такой бескорыстный альтруизм на пустынных дорогах африканских джунглей не встречается. Так что вполне возможно, что они с ООНовцем просто попали из огня да в полымя. Причем не просто возможно, а наиболее вероятно. Но предпринять сейчас он все равно ничего не мог. Бежать — бессмысленно, мало того, что со связанными руками по джунглям особо не побегаешь, это еще было бы пол беды, так ведь неизвестно даже куда собственно бежать, да и зачем. На прииск возвращаться нельзя, ничего хорошего, как выяснилось, там не ждет. Пытаться дойти без оружия и снаряжения через девственные леса полные самых различных опасностей до какого-нибудь цивилизованного города — глупо. Да и непонятно в каком направлении двигаться, тут ведь не старушка Европа, где маленькие городки и деревушки натыканы через каждые несколько километров. Можно весь остаток жизни пробродить, так и не встретив больше ни одного человеческого существа. Причем этот самый остаток жизни, скорее всего, станет весьма и весьма коротким. Так что хочешь, не хочешь, а деваться некуда. Придется оставаться на месте в надежде, что удастся поладить с напавшими.

Макс устало опустился на землю, приготовившись терпеливо ждать, когда невидимые стрелки покинут свое убежище в джунглях и выйдут на поляну для сбора трофеев. Там и посмотрим, с кем на этот раз свела завертевшаяся в сумасшедшем танце судьба. Он внимательно вглядывался в кромку обступивших поляну зарослей, надеясь уловить в них хотя бы призрачную тень движения, но тщетно, джунгли умели хранить свои тайны. Постепенно все вокруг полностью успокоилось: сперва неуверенно, а потом все громче и заливистее запели испуганные стрельбой птицы, солнечный луч сверкающей пикой пробивший раскидистые кроны деревьев ласковым теплом скользнул по лицу, заставляя зажмуриться, визгливыми голосами заорали где-то над головой вездесущие мартышки… Если не открывать глаза можно представить, что ничего страшного вокруг и не происходит, можно убедить себя, что ты просто сидишь на траве, где-нибудь в подмосковном лесу, подставляешь солнцу лицо и дышишь непередаваемо чистым воздухом соснового бора, нежно шуршащего одетыми в игольчатую броню ветвями где-то над твоей головой. Макс глубоко вдохнул, полностью отдаваясь нахлынувшим ощущениям, уплывая в нежную прохладу далекого русского леса, как наяву ощущая его запах и непередаваемую успокаивающую атмосферу… Запах в который тяжелой прогорклой нотой вклинился вдруг аромат свежей крови. Отвратительный дух бойни. А в воображаемое шуршание ветвей, сам собой вплелся нудный стонущий речитатив все еще не могущего оправиться от удара ООНовца. Нет, похоже, погружения в нирвану не выйдет, отвратительная действительность беспощадно вторгалась в придуманную в попытке сбежать из реальности красивую сказку. И последним аккордом, завершившим это короткое противостояние стал прозвучавший совсем рядом голос:

— Кежер ва?

Максим еще пытался оттянуть тот неизбежный миг, когда все же придется открыть глаза и встретиться лицом к лицу с теми, кто выйдет из джунглей, пытался проигнорировать этот странно высокий, почти женский голос. Но голос оказался весьма настойчив, и следующий вопрос подкрепил не сильным, но все же чувствительным пинком в область печени.

— Кежер ва? До мин со!

Вздрогнув от прострелившей тело боли, Макс усилием воли заставил себя разомкнуть плотно сжатые веки. В первую секунду ему показалось, что он ослеп, тот самый солнечный луч, что так ласково гладил его по щекам, впился в зрачки раскаленным клинком, выжимая из глаз слезы, подергивая все вокруг сверкающей мутью, принуждая снова зажмуриться. Но Макс упорно продолжал смотреть и вскоре окружающий мир проступил смутными контурами за оранжевым сиянием. Первым, что он увидел перед собой, оказался направленный ему в лицо автоматный ствол. Ну вот, снова здорово, опять автоматом в морду тычут! Кажется, сегодня мы это уже проходили, причем не один раз.

Прямо за черным провалом ствола обнаружилось пухлогубое чернокожее лицо, сосредоточенно сморщенное, но все равно слишком мягкое, гладкое, без присущих взрослому грубых жестких черт. Да это же… Макс недоверчиво тряхнул головой, стараясь избавиться от навеянной жарой и стрессом галлюцинации.

— Кежер ва? До мин со! Суре! — уже зло и от того еще более звонко выкрикнула галлюцинация, вновь замахиваясь ногой.

Он автоматически подставил под неумелый удар плечо, почувствовал, как ребристая подошва врезалась кромкой каблука прямо в мышцу, и еще успел порадоваться, что удар такой слабый, не то точно надолго отсушил бы руку. Слава Богу, что бил не здоровый взрослый мужик, а ребенок. Да, ребенок! Перед Максимом стоял чернокожий пацан от силы лет двенадцати-тринадцати от роду. Облаченный в дранное камуфляжное обмундирование, комично топорщившееся на его тощей, по-мальчишечьи нескладной фигуре, вооруженный автоматом, но ничуть не ставший от этого более взрослым, чем положено быть ребенку в его возрасте. Макс даже всерьез задумался, не привиделось ли ему все это, уж больно нереальной выходила картина. Однако нетерпеливое движение маленькой ручки на пистолетной рукоятке автомата, и привычно легший на спусковой крючок указательный палец паренька, заставили его задергаться, пытаясь как-то объяснить маленькому засранцу, что он просто не понимает его языка. А то ведь на практике абсолютно все равно, кто загонит тебе в голову пулю, опытный боец, или вот такой вот карикатурный вояка. Как известно, для того чтобы нажать на спусковой крючок никакого возрастного ценза не существует.

— Я не понимаю того, что ты говоришь, — осторожно попробовал обратиться к нему Макс на французском.

В ответ пацаненок лишь досадливо скривился, отрицательно мотнув головой, не понимаю мол, но лапать автоматный спуск перестал, и на том спасибо.

В течение следующих пяти минут Максим пытался объясниться с юным воином на всех доступных ему языках, включая сюда и русский, и ломанную украино-белорусскую смесь, и чудом задержавшиеся в памяти остатки ученных когда-то в училище слов из немецких и английских разговорников. Однако никакого практического эффекта его лингвистические потуги не принесли, после каждой новой попытки паренек все больше мрачнел и с пугающей гримасой на лице начинал поглаживать автомат. Можно было бы попробовать объясняться на универсальном языке жестов, но руки Максима так и оставались крепко связанными за спиной, а все попытки показать хмурому негритенку, что не плохо было бы их освободить, натыкались лишь на презрительную улыбку, ясно говорившую: «Ищи дураков в другом месте, связанный ты куда симпатичнее и безопаснее, так что потерпишь!»

— Вот же дубина ты стоеросовая! — в сердцах взвыл совершенно отчаявшийся Макс. — Ну неужели ты, обезьяна, говоришь только на своем дурацком наречии?! Да где тебя, такого тупня, только воспитывали?! Ну, должен же у вас там быть кто-то из взрослых, так какого хрена они тебя на разведку послали? Понимаешь? Нет? Еще люди! Там в джунглях!

Макс немыслимо извернулся и чуть не вывихнул шею, пытаясь головой указать нужное направление.

— Там в джунглях! Еще люди! Позови сюда! Может хоть они не такие дебилы!

Паренек неотрывно следил за его гримасами, напряженно пытаясь сообразить, чего от него добивается этот отчаянно гримасничающий белый. Старался изо всех сил, но, похоже, не понимал. Видимо, устав от попыток разобраться, а может быть, просто отчаявшись что-нибудь для себя уяснить из слов и ужимок бестолкового собеседника, юный солдат рассерженно зашипел на Макса, будто готовящийся броситься в драку кот, и погрозил ему кулаком, призывая к молчанию. Максиму ничего не оставалось делать, как подчиниться, в конце концов, кто сильнее, тот и диктует правила игры, а сила сейчас однозначно была на стороне этого сопляка, потому как его тонкие как спички руки сжимали автомат, ствол которого все так же неотрывно смотрел наемнику в лицо. Демонстративно тяжело вздохнув Макс устроился поудобнее и с самым независимым видом принялся лениво обозревать окрестности, делая вид, что мальчишка в камуфляже ему теперь совершенно не интересен. Боковым зрением, однако, он продолжал внимательно следить за действиями юноши. Тот, убедившись, что его распоряжение выполнено, вскинул автомат к плечу и скользнул неслышным крадущимся шагом к машине, обошел ее по широкой дуге, держась все время так, чтобы ствол был направлен в сторону возможной опасности, внимательно осмотрел салон и двинулся дальше вдоль полянки по все расширяющимся кругам. Залитого кровью ООНовца мальчишка проигнорировал, да и самому Андрею сейчас не было дела до нового действующего лица этой драмы, удар прикладом по голове похоже оказался достаточно силен и наблюдатель еле сдерживал рвотные позывы, а под глазами очками экзотической панды наливались черные синяки, верный признак сотрясения мозга.

Наконец чернокожий пацаненок полностью удовлетворился результатами проведенной разведки и, вернувшись к Максиму, трижды протяжно свистнул, подражая голосу какой-то птицы. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, разведчик условным сигналом оповестил основные силы отряда о том, что противник полностью нейтрализован и местность вокруг машины безопасна. Одним словом, пора собирать трофеи и скальпы. Не зря же трудились, в самом деле. В ответ на свист зажавшие в кольцо полянку заросли дружно заколыхались, невидимые прежде стрелки выбирались из своих укрытий.

— Ого! — не смог сдержать удивления Максим.

И действительно было чему удивиться, выдиравшиеся из гущи кустарника бойцы оказались в большинстве своем не старше юного разведчика стоящего сейчас перед ним. Нет, конечно, не все они были одного возраста, некоторые смотрелись явно постарше, пара человек наоборот, совсем малыши, но в среднем все явно были практически одногодками.

— Ни хера себе африканская «Зарница»! — присвистнул Максим переводя взгляд с одной камуфляжной фигуры на другую.

Замерший рядом разведчик, заведомо не поняв смысла фразы, но, видимо, сориентировавшись по интонации и явно прозвучавшему сарказму, вновь угрожающе зашипел и несильно, больше для порядка ткнул наемника носком ботинка в район правой почки.

— Все молчу, молчу… — покорно согласился Максим. — Не шалю, не балуюсь… Дышать можно, или как?

— Трем! Куру би ву! — зло выкрикнул разведчик, и ботинок вновь ткнулся в уже опробованную точку.

— Трем, само собой трем, а то как же… — не стал возражать Максим.

Появившиеся из леса уже рассыпались в разные стороны, приступив к осмотру захваченной добычи. Большинство сгрудилось возле машины, несколько человек без лишней брезгливости обшаривали и раздевали трупы. С первого взгляда казалось, что отрядом воинственных подростков вовсе никто не управляет и мальчишки полностью поглощены увлекательным процессом перераспределения собственности. Но так могло показаться лишь на первый невнимательный взгляд. Приглядевшись пристальнее, Максим заметил, что возле съезда с дороги и еще на нескольких ключевых направлениях замерли, изготовив к бою автоматы сурового вида дозорные, внимательно вглядывающиеся в подступающие вплотную джунгли, готовые в любой момент открыть огонь прикрывая своих мародерствующих товарищей. На то, как делятся захваченные богатства никто из дозорных даже искоса не глядел, ни на миг не отвлекаясь от полученной задачи, из этого наблюдения Макс тут же сделал для себя вывод, что дисциплина в отряде юных рейнджеров находится на должной высоте. А значит, где-то рядом должен быть и железной рукой поддерживающий ее командир. Ага, а вот и он сам собственной персоной.

Высокий парень, лет двадцати облаченный в щегольский натовский камуфляж, неспешно шел в их сторону, на ходу обкусывая сорванную травинку. Повязанный на голову ярко-красный платок, казался издалека кровавой раной. Макс сразу же выделил его из толпы подростков. Во-первых, он был явно старшим по возрасту, во-вторых, двигался с нарочито независимым и скучающим видом, в то время когда все остальные были заняты делом, и, наконец, в-третьих, все случайно попавшиеся ему на пути бойцы мгновенно уступали дорогу, отходя в сторону, преданно заглядывая в лицо. Так кем же ему еще быть, как не командиром? Интересно, он-то хоть понимает какой-нибудь из европейских языков, или так и придется общаться на пальцах?

Сомнения Максима, впрочем, тут же разрешились.

— Эй, белое ничтожество, — певуче растягивая гласные, окликнул его негр по-французски.

Говорил он на этом языке достаточно чисто, в речи улавливался лишь еле заметный акцент. Обычно, для того чтобы так овладеть чужим тебе языком нужно не один год провести в компании тех, для кого он родной. Макс отметил про себя этот факт, однако отвечать на окрик не торопился, сидел себе молча, чуть прищурив глаза, и внимательно разглядывал все ближе подходившего командира, оценивая про себя, чего тот стоит.

— Что уши дерьмом забил, обезьяна?! — белозубо оскалился негр. — Или не понимаешь, что я говорю?

— Почему, прекрасно понимаю, только я не обезьяна, поэтому не хочу отвечать на те слова, которые говорят не мне… — Макс старался, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее и равнодушнее.

Это сейчас было главным. Он уже давно усвоил для себя одно важное правило общения, действующее в среде различных малых народов, находящихся на примитивной стадии развития и почитающих вежливость, гуманизм, различного рода добрую волю и готовность идти на уступки всего лишь за проявление слабости. Тут важно было с самого начала показать, что ты находишься с собеседником как минимум на равной ноге, а то и на целую голову его выше. При этом реальное положение дел имело весьма условное отношение к вымышленному статусу. Даже сейчас, когда он сидел со стянутыми за спиной, давно затекшими от долгой неподвижности руками, был в полной власти этого негра в кроваво-красной косынке, очень важно было продемонстрировать полное отсутствие страха и не допустить в речь даже тени заискивающих интонаций. Только холодное равнодушие, щедро замешанное на высокомерном презрении… иначе никак, иначе никто тебя всерьез воспринимать не будет…

Вот только в этот раз не сработало, собеседник попался неправильный, а может, и сам ошибся где-то, не доиграл мимикой, или тембром голоса… Короче, вместо того чтобы разом сбавить тон, командир «юнармейцев» лишь криво ухмыльнулся и, присев рядом, больно потянул цепкими пальцами за росшие на предплечье волосы.

— А говоришь не обезьяна? Смотри, ты же весь зарос шерстью… Вот, видишь, — он повертел перед лицом совершенно обалдевшего Макса собственной рукой, почти полностью открытой высоко закатанным рукавом. — На черной коже волосы не растут. Потому что черные люди, далеко ушли по пути эволюции от своих обезьяньих предков. А белые ничтожества так и не смогли пройти этот путь, потому их жирные дряблые тела покрыты шерстью, как у мартышки. Да и сами они похожи на мартышек, на мартышек потерявших хвосты!

Максим, у которого от подобных высказываний натурально отвалилась челюсть, счел за лучшее промолчать.

— Что же ты ничего не возражаешь, белый? — с издевательским сочувствием заглянул ему в глаза негр. — Или ты позабыл все слова? Ну, скажи мне еще раз, что ты вовсе не обезьяна?

Максим молчал, с внутренним содроганием глядя в лицо собеседнику, и отчетливо видел тлеющие в глубине его темных глаз искры безумия.

— Вот так хорошо, — с обманчивой ласковостью в голосе произнес командир, выждав примерно минуту и не услышав никаких возражений. — А теперь расскажи мне, белая обезьяна, кто ты такой, как попал сюда, и почему эти вонючие мартышки хотели тебя убить?

— А кто ты сам? — собрав в кулак все свое мужество, хрипло прокаркал Максим. — Кто эти дети с оружием?

В глазах негра метнулись яростные молнии, он весь подался вперед, и Максу на секунду показалось, что чернокожий сейчас укусит его. Но в тот момент, когда их лица разделяли уже не больше двух сантиметров, командир неожиданно остановил свой порыв и широко доброжелательно улыбнулся.

— Почему бы и нет… — спокойно и рассудительно произнес он. — Я никого не боюсь и ни от кого не скрываюсь. Почему бы мне первым не назвать себя. Думаю, после этого ты только сильнее будешь дрожать, обезьяна. Правда?

В его голосе было столько металлических приказных ноток, столько нажима и внутренней силы, что Максим едва не кивнул в ответ, соглашаясь, лишь нешуточным усилием воли он сумел удержаться от этого унизительного жеста. Однако его мимолетная слабость не укрылась от внимательно следившего за ним чернокожего и тот довольно ухмыльнулся. Ухмыльнулся демонстрирующей превосходство улыбкой победителя.

— Меня зовут Мали, капитан Мали, — представился он. — Я командир разведывательного взвода полевой армии племени май-майя.

Если он ожидал, что после этих слов белый пленник как минимум грохнется в обморок, или намочит штаны от страха, то он жестоко ошибся. Максим впервые в жизни слышал о каких-то там май-майях, и это нелепое сочетание букв соответственно не пробудило в его душе ни малейшего отклика, не родило никаких эмоций. Мали был явно этим разочарован, похоже, не привык к такому безразличию. Он даже удивленно цокнул языком и одобрительно качнул головой:

— Хорошо держишься, белый. Другой на твоем месте уже молил бы о пощаде и лизал мои ботинки… Ладно, рассказывай теперь ты!

— Меня зовут Макс, я…

Дальше пришлось замолчать, по логике допроса теперь следовало назвать род своих занятий, который и определит дальнейшее отношение собеседника к тебе. Но вот тут и вышла заминка. Конечно, много ума не надо чтобы взять и бухнуть с ходу «я наемный солдат, охраняю тут поблизости нелегальный прииск и имущество тех толстосумов из-за океана, которые грабят твою страну». Вот только какая за этим последует реакция? Очень вероятно, что дело закончится воткнутым в печень ножом. На брезентовом ремне, опоясывающем талию Мали, как раз висел подходящий тесак предельно устрашающего вида. Так что, пожалуй, лучше попробовать по-другому… Ну, была не была, вывози, кривая!

— Я горный инженер из России, прилетел сюда для того, чтобы налаживать добычу полезных ископаемых, — осторожно пробуя каждое слово на вкус, произнес Максим, пристально следя за реакцией собеседника.

Капитан нахмурился и еще больше потемнел лицом:

— То есть ты один из тех шакалов, что грабят мою родину, разворовывая принадлежащие ей богатства?

— Нет-нет, — поспешно возразил Максим. — Я работаю по приглашению правительства, только на легальных рудниках и приисках, а еще ищу новые месторождения полезных ископаемых для народа Конго.

— Вот как? — тяжело выдохнул Мали. — А почему же тебя везли с прииска «Желание» все знают, что добыча с него уходит в Руанду для перепродажи?

— Не может быть! — изображая искреннее негодование, воскликнул Максим, широко округляя глаза. — Но меня направили для работы на этот прииск прямо из Киншасы, из горного министерства! Я даже представить себе не мог…

Коротким жестом руки Мали прервал его монолог и, печально опустив голову, произнес:

— Я верю тебе, белый, так вполне могло быть. Власть в моей стране захватили предатели, продающие свой собственный народ, готовые на все лишь бы получить мзду в твердой валюте. Но это не будет длиться долго, скоро-скоро придет час расплаты за все.

Он замолчал, мечтательно глядя куда-то в лишь ему одному видимую даль, сквозь завесу белесых облаков укрывших небо. А Максим тем временем усиленно соображал, пытаясь систематизировать информацию, которую ему дало общение с командиром отряда май-майя. Получалось не густо, но кое-какие сведения все же удалось почерпнуть. По всему выходило, что они попали в руки какой-то местной повстанческой группировки, стоящей в идейной оппозиции правительству и борющейся против засилия иностранных корпораций в стране. Плюс к этому группа эта довольно известна своей кровожадностью и жестоким отношением к белым. Не зря же Мали так ждал его испуга, когда назвал себя. Да, еще они знают о существовании прииска, знают его местоположение и даже кодовое название, которое используют только в радиопереговорах. Черт, не за тем ли, чтобы напасть на прииск они оказались здесь? Плохо, очень плохо… Точно из огня, да в полымя… Надо срочно что-нибудь изобретать, что-то такое, чтобы не кончили сразу на месте… Вот только что?

Эти суматошные мысли, галопом несущиеся в гудящей от напряжения голове, прервал очнувшийся от своего сентиментального порыва капитан.

— Так за что люди с прииска хотели тебя убить? — вновь впиваясь ему в лицо черными бусинками глаз, спросил он. — Только не говори, что ты отказался организовывать незаконную добычу танталита. Не поверю, вы продажные свиньи, мать родную продадите за лишний доллар, так что не трать мое время, говори сразу правду.

«Правду… Легко тебе спрашивать, — хмыкнул про себя Макс. — Я-то рассказать могу, вот только поверишь ли ты в такую правду, даже не знаю…» В тупо ноющую от напряжения голову как назло ничего путного не приходило, к тому же Макс сильно подозревал, что даже если ему удастся сейчас в течение нескольких секунд слепить толковую легенду, то при грамотном перекрестном допросе она развалится, как карточный домик. А в том, что сидящий перед ним чернокожий капитан способен провести грамотный допрос, он отчего-то ни на минуту не сомневался. Было в этом Мали что-то такое, весьма убедительное… «А ладно, будь что будет! — отчаявшись, махнул он рукой. — Хотел правду, на тебе, сиди, слушай, но уж если не понравится, то извини, я не виноват!» Рассказ в сжатом изложении занял всего несколько минут, Мали, против ожидания слушал внимательно, не перебивал и не подавал вида, что считает сбивчивое путаное повествование вымыслом. Макс для пущей безопасности опустил свое участие в экспедиции против кигани, сообщив, что побывал в лагере людоедов уже после боя, движимый естественным человеческим любопытством, и с чего эти полусумасшедшие бамбалы решили, что в него вселился какой-то там дух, совершенно не понимает. Когда он закончил, Мали долго молчал, пристально его разглядывая, потом, качнув головой заключил:

— Начальник охраны прииска большой дурак.

— Вот-вот! — горячечно поддержал его Максим, под воздействием нахлынувших эмоций забывший, что говорит с человеком, от которого никакого добра ждать не приходится и, поторопившись записать командира май-майя в сочувствующие своему горю.

— Очень большой дурак, — тихо повторил Мали. — Как он мог надеяться, что всего три человека, причем белых, смогут справиться с альмсиви?

— Блин! И ты туда же! — досадливо тряхнул головой Максим. — Ты что, тоже веришь в эту хрень?

— Почему нет? — удивленно пожал плечами капитан. — Бамбалы, конечно, по сути своей трусливые продажные ублюдки, готовые служить кому угодно за объедки со стола, но уж в таком деле, как выявление альмсиви, вряд ли могли ошибиться. Впрочем, это мы еще проверим, у нас есть очень сильный походный колдун, которому мы и покажем тебя. А до этого момента ты постоянно будешь под охраной. Мои мальчишки не чета этим свиньям, — он презрительно кивнул в сторону уже полностью голого трупа Ремиза. — Если что мигом глотку перережут, даже Кортек не поможет!

Вот ведь, не было бы счастья, да несчастье помогло. Всего лишь несколько минут назад Максим лихорадочно напрягал извилины, пытаясь придумать что-нибудь такое, что не позволило бы май-майям убить его на месте. А оказалось все очень просто, суеверия одних дикарей, так подействовали на других, что они сами без всякой подсказки решили отложить расправу. Вот уж точно, не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

— Ладно, с тобой понятно, — прервал его размышления Мали. — А это что за чучело там воет?

Проследив за взглядом капитана, Максим уткнулся глазами в ООНовца. Тот все так же мерно раскачивался из стороны в сторону, периодически тихо постанывая. Засохшая кровь зловещей маской облепила его лицо. Похоже, наблюдатель полностью выпал из реальности, не выдержав всего пережитого. Так иногда случается с людьми, когда они сталкиваются с чем-то, что их разум и психика просто отказываются принять. В таких случаях мозговая деятельность просто блокируется, подобно автомату, отключающему ток в сети, когда в ней опасно поднимается напряжение, и вполне адекватный человек вдруг превращается в ничего не соображающего впавшего в ступор и пускающего слюни дебила, старательно не замечающего того, что происходит вокруг.

— Это мой товарищ, его тоже пристрелить хотели…

— Тоже горный инженер? — недоверчиво прищурившись, уточнил Мали.

— Да нет, он тут вообще случайно оказался. На самом деле он офицер, наблюдатель ООН…

— ООН дерьмо! — живо отреагировал переминавшийся с ноги на ногу рядом юный разведчик.

Поди же ты, услышал знакомое слово! Сказано было на французском, но, судя по всему, на этом познания юного май-майя в иностранном языке исчерпывались.

Капитан тоже не оставил сообщение Максима без внимания, в глазах его вспыхнули незнакомые хищные огоньки, а верхняя губа невольно вздернулась, обнажая крепкие зубы, как у готовящегося к драке пса. Казалось, капитан вот-вот разразиться предупреждающим животным рычанием. Макс удивленно переводил взгляд с одного на другого, не понимая, откуда взялась такая неадекватная реакция на упоминание известной международной организации, занимавшейся здесь установлением мира, вроде бы делом хорошим и почетным, тревожась, не оказал ли Андрею медвежьей услуги, раскрыв его статус, вместо того, чтобы изобрести ему какую-нибудь мирную профессию. Мали меж тем встал и неторопливо двинулся к не обращающему на них никакого внимания наблюдателю. Сурово сдвинутые брови капитана и играющие на скулах желваки не обещали пленнику ничего хорошего, но тот будто бы даже не видел, что к нему кто-то подходит, полностью отключившись и уйдя в себя.

— Ну что, попался, дерьмоед?! — зло и звонко выкрикнул Мали, остановившись прямо над ООНовцем. — Долбанный ублюдок!

«Эге, да он просто распаляет себя! Накачивает изнутри ярость, чтобы ударить безоружного, не помышляющего о сопротивлении человека!» — сообразил Максим, во все глаза следивший за действиями капитана май-майя.

— На, сука!

Носок десантного ботинка с маху врезался Андрею в солнечное сплетение. Тот поперхнулся стоном и, широко распялив рот, принялся судорожно хватать им никак не пробивающийся в легкие воздух. Пацан-разведчик, глядя на эту картину, разразился заливистым смехом. Привлеченные этими звуками, еще несколько мальчишек подошли поближе с интересом следя за продолжавшейся экзекуцией. Мали не спешил, дав возможность наблюдателю продышаться, он, тщательно прицелившись, саданул его в печень. Андрей зашелся в крике, и тут же следующим ударом капитан буквально вбил носок ботинка ему в раскрытый рот. Отчетливо хрустнули зубы. Май-майи разразились восторженными криками.

— Ну что? Как теперь без зубов ты будешь заставлять борцов за свободу заключать перемирия в тот момент, когда они уже почти победили? Как ты будешь задуривать голову доверчивым чернокожим, заставляя их сложить оружие и сдаться властям? Или тебе хватит твоего лживого языка? Так я его тебе сейчас отрежу!

Андрей лишь что-то неразборчиво промычал в ответ, шамкая стремительно опухающими губами.

— Что-что? Я не слышу! — Мали приставил к уху ладонь и склонился почти к самому лицу наблюдателя. — Что ты там говоришь? Каешься в обмане?

Не дождавшись ответа, он ударил ООНовца в челюсть локтем левой руки, клацнули остатки зубов, и Андрей безвольным мешком завалился набок.

— Вот так хорошо! — радостно улыбаясь, сообщил Мали. — А теперь вспоминай, ООНовская сука, как вы уговаривали отряд Койона сложить оружие и занять пустующую деревню, чтобы жить мирной жизнью. Ведь Койон поверил вашим лживым речам, и что с ним стало?

— Я не знаю никакого Койона, — просипел, не поднимая от земли головы, Андрей.

Как это ни парадоксально, но избиение, видимо, пошло ему на пользу, вырвав из того тупого состояния отрешенности и погружения в себя в котором он находился. Одна стрессовая ситуация наложилась на другую, произошло вышибание клина клином, и теперь Андрей вновь вернувшись в этот мир, мог нормально реагировать на происходящее.

— Может быть, — легко согласился Мали, неспешно обходя по кругу лежащего на земле наблюдателя. — Может быть, в конце концов, кто такой Койон, чтобы о нем знал всемогущий офицер ООН?

Эти сказанные с явным сарказмом слова вызвали тихий смех окруживших место действия пацанов. Смех довольно быстро перерос в гневный ропот, стоявшие в первых рядах даже чуть придвинулись, нависая над беспомощным пленником. Но повелительный жест капитана, заставил их качнуться назад.

— Я расскажу тебе, белая мразь, — нарочито ровно и спокойно начал Мали. — Койон был великим воином, львом среди людей. У него было десять раз по пятьдесят черных солдат, готовых умереть за свободу своей страны. Ни продажные генералы из Киншасы, ни стервятники налетевшие рвать нашу плоть из-за большой соленой воды, ни иностранные солдаты из Уганды и Руанды не могли справиться с отрядом Койона.

Максим обратил внимание, как изменилась речь капитана. Только что он говорил с ним вполне современным языком достаточно образованного человека, а его французский был настолько хорош, что Макс даже мимоходом задумался, не имеет ли он дело с выпускником какого-нибудь парижского университета. Произошедшие с ним сейчас перемены были настолько разительны, что обороты вроде «большой соленой воды» просто резали уши. Не сразу Макс сообразил, что Мали говорит сейчас вовсе не со связанным пленником, а со своими юными солдатами, преподавая им очередной урок ненависти к врагам и оккупантам. Специально подделывает свою речь под них, делая ее образно-театральной и понятной пацанам, судя по всему, никогда не сидевшим за школьной партой и выросшим на таких вот сказаниях. И даже французский язык, которого не знала толком большая половина отряда тут не был помехой, тем, кто не понимал о чем речь, тут же шепотом переводили слова капитана.

— Койон карающим огнем проносился по Киву, оставляя за собой сожженные казармы продажных войск президента, пепелища белых миссий, где специально обученные монахи стараются смутить разум чернокожих, превращая их в покорных рабов, разоренные плантации, принадлежащие предавшим свой народ богачам. Он был как ветер, как пламя лесного пожара, и не было силы способной остановить его и воинов с сердцами и душами леопардов, что шли за ним.

Максим видел, как восторженно горели глаза малолетних слушателей, как они, затаив дыхание, ловили каждое слово рассказчика, и поражался, какое все-таки влияние имел Мали на неокрепшие детские души, ведь прикажи он сейчас и любой из этих мальчишек со счастливой улыбкой на губах пойдет на смерть ради выдуманных идеалов свободного Конго. Может, не так уж и глуп был тот, кто придумал ставить их под ружье, что с того, что они не могут тягаться со взрослыми в рукопашной и не так выносливы физически? Зато они готовы на все, они не остановятся, не сдадутся, не сложат оружия в любой ситуации. Они еще не умеют ценить жизнь, потому легко отдадут свою и так же просто отнимут чужую. В умелых руках они просто идеальные солдаты.

— Так продолжалось долгих два года, — вел дальше свой рассказ Мали. — До тех пор, пока к воинам Койона не пришли белые люди из ООН.

При этом ненавистном слове толпа разразилась гневными криками и вновь качнулась к беззащитно лежащему в центре Андрею. Наблюдатель испуганно поднял голову и завертел ей, переводя взгляд с одного горевшего злобой лица на другое.

— Тихо! — выкрикнул Мали, высоко вскидывая руку. — Я еще не закончил рассказывать белому червю последнюю в его жизни историю!

Май-майи замолкли практически мгновенно, над поляной повисла зловещая, давящая на грудь тишина, тишина ожидания чего-то дикого и страшного, наполнявшая грудь противным холодком, заставляющая сердце подпрыгивать в груди и биться с перебоями. Лишь вездесущие попугаи орали высоко в ветвях, пересказывая друг другу лесные сплетни, да возилась над головой небольшая семья мартышек. Им не было дело до дурацких развлечений двуногих, они занимались собственными более важными делами.

«Плохо, очень плохо, — подумал про себя Максим. — Он специально заводит их, накручивает на расправу. Еще несколько минут этой истории, и они просто голыми руками разорвут бедолагу Андрея в куски. А потом, возможно примутся за меня. Резня это ведь такая штука, очень легко начать, гораздо труднее закончить. Чужая кровь, она опьяняет…»

— Люди из ООН долго говорили с Койоном и своими лживыми языками сплели целую паутину обмана, которой опутали его честное мужественное сердце. Они лицемерно лгали о том, что насилие рождает лишь насилие, и вместо того, чтобы убивать, надо строить дома и выращивать маис. Они давали ему обещание, что если Койон и его люди сложат оружие, то никто не будет их преследовать, и они смогут поселиться в пустой брошенной деревне и жить мирной жизнью. Многие солдаты Койона устали от войны, многие поверили белым людям из ООН. Тогда Койон созвал своих офицеров и устроил совет. И на этом совете все офицеры говорили, что воевать вечно нельзя, что пора начинать строить мирную жизнь и глупо не воспользоваться шансом который им сейчас дается.

Мали обвел взглядом своих маленьких слушателей. Похоже, многие из них знали продолжение этой истории, потому как заранее хмурились и скорбно опускали глаза, но немало было и тех, кто с жадным любопытством заглядывал в рот командиру, ожидая, чем же закончится его повествование.

— Лишь один молодой лейтенант был против. Он сказал, что его солдаты взяли оружие в руки для того, чтобы добыть своей стране свободу и настоящую независимость от белых стервятников. Что они будут драться до тех пор, пока не достигнут своей цели и никогда не станут договариваться с кровавым тираном, захватившим власть в стране. Так говорил молодой лейтенант от своего имени и от имени своих людей. Крепче держите в руках автоматы, братья! Так говорил он. Скоро придет наша последняя битва, и если мы будем тверды сердцем и духом, враги побегут от нас как испуганные девственницы в первую ночь! А черные воины будут рвать их белые задницы!

По рядам слушателей прокатился гаденький смешок. Кто-то из стоящих впереди похабно задвигал бедрами.

— Так говорил лейтенант. Но никто больше не захотел поддержать его. Остальные офицеры и их люди, хотели мирной спокойной жизни. Они устали от войны в джунглях, они хотели спать в настоящих домах, а не под кустами, хотели, чтобы им прислуживали прекрасные жены, а на обед всегда находилась маисовая каша и хлеб. Они стали кричать на лейтенанта, говорили, что он молод и глуп. И когда многие уже схватились за оружие, позабыв в горячке спора, что вокруг только свои черные братья, Койон рассудил так, — рассказчик сделал продуманную паузу, привлекая внимание слушателей. — Пусть каждому достанется то, чего он хочет. Кто хочет жить в мире, пусть отдает оружие ООНовцам и идет со мной в деревню. Кто хочет дальше воевать за свободу, пусть уходит и воюет сам. Так сказал Койон, и спор сразу же прекратился. Те, кто решил уйти, сдали оружие солдатам миротворческого батальона и их на ООНовских машинах отвезли туда, где была пустующая деревня. Даже дали деньги и кое-какие инструменты для того, чтобы они могли начать новую жизнь. Молодой лейтенант увел свой взвод и еще двадцать человек тех, кто не захотел оставить борьбу обратно в джунгли. Но его сердце терзало смутное предчувствие беды. Духи предков, хранители всех воинов, подсказывали ему, что он не должен был оставлять тех, кто сражался с ним бок о бок, даже если они отказались от борьбы. И тогда он развернул свой отряд и поспешил обратно, по следам грузовиков, что увезли его братьев. Но даже быстроногий и выносливый чернокожий воин не в силах сравниться в скорости с мотором машины. Когда лейтенант привел отряд к брошенной деревне, стояла глубокая ночь, и все уже было кончено. Правительственные войска, эти трусливые бабуины, пришли на закате и, воспользовавшись тем, что воины Койона остались безоружными, перебили их всех до одного. А самого вождя они захватили живым и долго издевались над ним. Но Койон лишь смеялся им в лицо и осыпал их проклятиями. Тогда они с живого содрали с него кожу и повесили на дерево вниз головой, чтобы он медленно умирал. Лейтенант опоздал и не смог спасти своих братьев. Он мог напасть из темноты джунглей на солдат, но, наверняка, тоже погиб бы приняв неравный бой. И тогда он поклялся отомстить. Жестоко отомстить, но не только солдатам. А еще и тем, кто обманом завлек великого вождя май-майя в ловушку! Белым лжецам и предателям из ООН!

Мальчишки взорвались негодующим ревом, в их широко раскрытых глазах полыхала ненависть. Худшие прогнозы Максима, похоже, начинали сбываться.

— Лейтенант сдержал свое слово! — выкрикнул, уже не сдерживаясь Мали. — И продолжает держать его до сих пор! Немало ООНовских собак приняло смерть от его руки! Потому что имя его…

— Мали, — спокойно сообщил высокий иссиня-черный, будто баклажан человек, одетый в выцветшую рубашку цвета хаки и вытертые джинсы, протолкавшись вперед сквозь ряды май-майя. — Того лейтенанта звали Мали, теперь он уже капитан. А Койон был его сводным братом. Здравствуй, капитан. Ты очень часто рассказываешь одну и ту же историю, я поневоле ее запомнил.

Май-майя все это время что-то яростное выкрикивавшие смолкли, будто по команде. Сам Мали неприязненно скривился, но все же ответил на приветствие баклажанного сдержанным кивком.

— Я вижу, ты не терял зря время, Мали, — как ни в чем не бывало, продолжал меж тем пришелец. — Ты убил трех угнетателей с прииска, а еще двоих взял в плен, чтобы мы могли допросить их и узнать все о системе охраны. Ты оправдываешь свою славу лучшего разведчика нашей армии. Я обязательно доложу генералу о твоих заслугах.

Мали лишь мрачно молчал, разглядывая баклажанного исподлобья и даже не пытаясь маскировать свое неприязненное отношение к нему.

— Все очень удачно складывается, — продолжал меж тем тот. — Я только что закончил выполнять задание генерала и направляюсь в лагерь на доклад. Поэтому без особого труда могу захватить с собой пленников, чтобы они не стесняли твой отряд. А ты продолжай разведку. Хорошо?

— Ты что, следил за мной, Пойзон? — мрачно оглядывая баклажанного с ног до головы, произнес, наконец, Мали.

Это были первые слова, сказанные им с момента появления нежданного гостя и судя по их тону, капитан был просто в бешенстве. Максим закусил губу, усиленно гадая, что же лучше для пленников, попасть в лапы этого непонятного Пойзона, или оставаться в руках Мали. По всему выходило, что хоть Пойзон и темная лошадка, но он гораздо предпочтительнее, поскольку психопат Мали, видимо, вознамерился в приступе праведного гнева уничтожить Андрея, а, возможно и их обоих, на месте, причем, наверняка, каким-нибудь по-африкански экзотическим, изобретательным способом.

— Я же сказал тебе, друг, — делая вид, что не замечает явной агрессии Мали, улыбнулся баклажанный. — Я выполнял здесь задание генерала, теперь оно закончено, и я забираю у тебя этих людей, чтобы они не связывали твой отряд. Будь спокоен, я обязательно доложу генералу, что захватил этих пленников именно ты.

— А задание генерала заключалось в распоряжении следить за сошедшим с ума разведчиком? — саркастически ухмыльнулся капитан, демонстративно игнорируя сказанное по поводу белых пленников.

— Ты хочешь, чтобы я тебе рассказывал о секретных приказах генерала? — в свою очередь расплылся в ядовитой улыбке Пойзон. — Не много ли любопытства для простого капитана?

Несколько секунд Мали буравил его пронзительным взглядом, потом все же отвернулся, бросив куда-то в пространство с явным сожалением:

— Ладно, забирай этих уродов, раз уж они тебе так нужны и исчезни с глаз моих, пока я не передумал.

— Спасибо за содействие, брат. Я всегда знал, что ты не только отважный воин, но и преданный нашему делу человек, — церемонно поклонился ему в спину Пойзон.

Мали даже не обернулся, нервными широкими шагами двинувшись к краю поляны и рубя на ходу воздух ладонью правой руки. Несколько секунд Пойзон смотрел ему вслед, сохраняя на лице почтительную доброжелательную маску. Потом он резко развернулся и тихо свистнул, махнув рукой. Немедленно из джунглей показались ловкие поджарые фигуры в тигровом камуфляже. Одна, две, три… Всего пять человек. Все вооружены китайскими калашами, причем оружие держат так, будто готовы в любой момент пустить его в ход. В противоположность юным солдатам Мали, эти все были взрослыми, лет по двадцать — двадцать пять и отличались тем же самым что и у Пойзона насыщенным черным цветом кожи с синеватым отливом, видимо, принадлежали к какой-то другой племенной группе. Максим удивился про себя, вроде бы Мали называл май-майи единым племенем, отчего же его представители имеют такую разную внешность? Хотя сейчас этот вопрос был далеко не самым важным.

Пойзон что-то резко и гортанно выкрикнул на незнакомом Максиму языке, и тотчас же к каждому из белых пленников подскочили по двое его людей и бесцеремонным рывком вздернули их на ноги. Еще одна короткая как выстрел команда и тот, что держал Максима под локоть справа, кинул руку к поясу. С тихим стальным присвистом вылетела из ножен, блеснув на солнце широким лезвием, панга. Макс невольно зажмурился, опасаясь худшего, но чернокожий, вместо того чтобы одним размашистым ударом снести ему голову, ловко продел свое оружие под стянутые за спиной кисти наемника и одним сильным движением вспорол связывающие их путы. Освобожденные после нескольких часов проведенных в таком положении руки, совершенно онемевшие безвольно упали вдоль тела. Максим совершенно не чувствовал их и не мог пошевелить даже пальцами. Лишь откуда-то из невероятной дали, постепенно набирая силу, начинали накатывать пока еще легкие уколы постепенно восстанавливающегося кровообращения, и чем дальше, тем боль от них становилась сильнее, постепенно превращаясь в настоящую пытку. Пойзон внимательно оглядел обоих пленников, криво ухмыльнулся и, воровато оглянувшись, не слышит ли кто-нибудь из расположившихся неподалеку бойцов Мали, сообщил:

— Вам сегодня крупно повезло, господа. Если бы я и мои парни не оказались поблизости, вам точно не сдобровать. Видите ли, капитан Мали действительно немного не в себе, после трагедии случившейся с его сводным братом. Его, конечно, можно понять, но вот его поступки в отношении белых порой носят по истине дикий характер, вовсе недостойный бывшего выученика миссионеров. Так вот. Теперь опасность для вас полностью миновала, из того, что здесь говорилось и что я невольно подслушал, можно сделать вывод, что вы оба не питаете особых симпатий к людям с прииска, а значит, окажетесь нам полезны. Я прав?

Максим больше всего на свете занятый сейчас пронзительной болью восстанавливающегося кровообращения, терзавшей ладони и от того слушавший Пойзона в пол уха, уклончиво кивнул головой. Жест, который при желании можно было расценить как угодно. Пойзону угодно было принять его за согласие.

— Ну, вот и договорились. Как видите, первым жестом доброй воли, я избавил вас от этих пошлых веревок. Надеюсь, вы ответите мне взаимностью, и не будете пытаться бежать, или напасть на моих людей. В вашем положении и то и другое просто абсурдно, а вы производите впечатление разумных людей. А сейчас я приглашаю вас в гости в полевой лагерь генерала Джексона, нашего главнокомандующего. О нет, — вскинул он ладони в успокоительном жесте. — Путь до лагеря не близкий, но идти пешком вам не придется. Мы обеспечены транспортом, так что поедем с комфортом.

Максим лишь удивленно качнул головой, так эти изысканные манеры не сочетались с окружающей обстановкой да и самим внешним видом Пойзона. Что за комедию он здесь разыгрывает, черт возьми? Да еще транспорт. Где это видано, чтобы повстанческие отряды в Конго передвигались на собственном транспорте? Явно тут что-то было не чисто…

К немалому удивлению Максима обещанный транспорт действительно имел место быть. В небольшой лощине наскоро укрытые от нескромных взглядов широкими пальмовыми листьями стояли два весьма приличного вида лендровера, окрашенные в яркие камуфляжные цвета. На подходе их группу встретила охрана — два весьма воинственного вида чернокожих, облаченные в набитые магазинами и гранатами под завязку разгрузки. Максим вновь удивленно присвистнул, аккуратный, подтянутый вид бойцов, содержащееся в полном порядке оружие и обмундирование, были весьма не характерны для обычных солдат черного континента, относившихся к подобным мелочам совершенно безалаберным образом.

Зычная команда, короткая суета, и вот уже бойцы дисциплинированно заняли свои места в лендроверах. Максима с Андреем разделили, посадив на задние сиденья разных машин. Рыкнули, заводясь, моторы и внедорожники, тяжело переваливаясь, поползли с черепашьей скоростью по едва заметной в джунглях тропинке. Максим ехал в первой машине, зажатый с двух сторон литыми плечами чернокожих солдат. Пойзон сидел на переднем сиденье, расслабленно развалившись и периодически искоса посматривая назад, будто проверяя, как там обстановка. Несколько раз Макс ловил на себе его изучающий взгляд. У него было четкое ощущение, что старший конвоя хотел бы с ним поговорить, но по какой-то причине находит это не совсем удобным в данных обстоятельствах, и потому никак не может решиться произнести первую фразу. Откуда взялось это впечатление Макс четко ответить бы не смог, но готов был поклясться, что не ошибся. И действительно, едва внедорожники выбрались из глухой лесной чащи на более-менее приличную грунтовку и водитель, облегченно вздохнув, прибавил ход, Пойзон развернулся к нему в полоборота и, буравя черными бусинами зрачков, начал:

— Предлагаю познакомиться, раз уж судьба свела нас, было бы глупо так и разойтись, ничего не узнав друг о друге. Не возражаете, надеюсь?

Его велеречивый стиль прямо-таки резал уши Максиму, но, помня о том, что пленнику, даже если ему развязали руки не к лицу излишняя строптивость, он согласно кивнул и представился:

— Меня зовут Макс, я горный инженер, приехал сюда из России…

— О! — радостно перебил его Пойзон. — Россия это великая страна, я знаю про Россию. Там очень холодно и поэтому люди пьют много водки. Еще там живут белые медведи и играют на балалайках…

— Медведи на балалайках не играют, — хмуро отрезал Максим.

Ему уже приходилось здесь сталкиваться с такими представлениями о своей родине и надо сказать, что, несмотря на отсутствие у него излишнего ура-патриотизма, подобный подход все же не слишком его радовал.

— Хорошо, пусть не играют, — легко согласился Пойзон. — А вот горный инженер это просто здорово, в некоторых смыслах мы с вами почти коллеги…

Макс напрягся, еще не хватало самозваному инженеру встретить посреди диких африканских джунглях своего коллегу, с которым вполне возможно придется поддерживать беседу об их «общей» специальности… Не было никаких сомнений, что настоящий геолог расколет его в течение нескольких минут, а вот потом и возникнут вопросы, зачем человеку так приспичило выдавать себя за того, кем он на самом деле не является. Тут недалеко и до иголок под ногти и прочих милых шалостей, традиционно применяемых для повышения правдивости собеседника. Нужно было срочно переводить завернувший в опасную сторону разговор на что-то другое.

— А вы сами? — набравшись наглости и задержав дыхание, как перед прыжком в холодную воду, осведомился Максим, стараясь выдержать самый независимый тон. — Я вам представился по всей форме, но до сих пор не знаю, с кем так сказать имею честь…

— Ах, простите великодушно, — расплылся в широкой белозубой улыбке Пойзон. — Разрешите представиться, майор Пойзон, офицер для особых поручений при генерале Джексоне, главнокомандующем армии освобождения племени май-майя.

— У вас очень длинный титул, почти королевский, — иронично усмехнулся Максим. — Но теперь я понимаю, откуда эти шикарные внедорожники и вышколенные солдаты. Видимо, генерал снабжает вас всем самым лучшим, что может предоставить племя май-майя.

— Естественно, — важно кивнул Пойзон. — Но и требуется от меня порой невозможное…

— Что ж, рад познакомиться со столь замечательной личностью, — Макс постарался вложить в улыбку столько сахара, что любому другому она показалась бы приторной до тошноты.

Любому другому, только не Пойзону, он ответил еще более радостным оскалом, выражавшим такое счастье, что могло появиться на лице человека лишь в том случае, если бы вдруг с небес к нему спустился белокрылый ангел и пообещал немедленно забрать вместе с собой прямо в рай.

— Взаимно, взаимно… — проворковал майор, обеими руками пожимая все еще вялую вспухшую синевой ладонь Макса.

— Кстати, — продолжал ковать железо пока горячо Максим, уводя нить разговора как можно дальше от опасного направления. — Уж простите мою бесцеремонность, но я все же спрошу. Как так получилось, что представители одного племени так по-разному… такие…

— Это вы про то, что мы с капитаном Мали вовсе не похожи на молочных братьев? — рассмеялся Пойзон. — Да действительно есть такое дело. Просто племя май-майя, это общность не столько этническая, сколько духовная… Наименование «племя», в данном случае вещь условная. Любой может стать полноправным членом нашего общества. Даже вы, или ваш товарищ…

— Да неужели? — деланно удивился, округляя глаза Максим. — А мне, со слов капитана Мали показалось, что ваша… э-э… общность, некоторым образом направлена против представителей белой расы…

— Ничуть не бывало, — отрицательно покрутил головой майор. — Наша общность направлена против угнетателей и их продажных марионеток в Киншасе. А цвет кожи для нас не имеет никакого значения. Я же вам только что рассказал, что членом племени может стать абсолютно любой человек. Лишь бы он разделял наши убеждения. А убеждения просты — богатства страны должны принадлежать ее жителям, а не поработившим ее оккупантам. Вы же, как горный инженер должны отдавать себе отчет в том, что если перевести находящиеся в недрах этой земли полезные ископаемые в твердую валюту, то каждый ее гражданин на вырученные деньги может жить припеваючи. А здесь каждый день люди умирают от голода и давно побежденных в остальном мире болезней. Умирают не старики, а юноши и девушки, дети — наша надежда и опора…

— Поэтому вы раздали детям автоматы и повели их бороться за свободу? — гораздо резче, чем собирался, спросил Максим.

Не хотел произносить этой реплики, понимал, что она не понравится собеседнику, в чьих руках сейчас целиком и полностью находилась его жизнь, но не смог удержаться, будто кто за язык дернул.

Пойзон действительно помрачнел, нахмурил брови, а в глазах его впервые за все время знакомства мелькнули и тут же вновь пропали за доброжелательным стеклом зеркальной личины хищные злые огоньки.

— Вы ошибаетесь, — наконец выговорил он. — Все не совсем так, как вам кажется. На вас слишком сильное впечатление произвели ребятишки Мали. Но уверяю, тут просто наложилась личность их командира, он очень силен духом, смел, харизматичен. Естественно, детишки, попавшие под его командование, пытаются делать жизнь с него. Хотят стать во всем на него похожими, а это не совсем тот пример, который стоит предъявлять для подражания молодому поколению. Но тут уж ничего не поделаешь, его подразделение показывает отличные результаты, а когда речь идет о целесообразности, то рассуждениям о морали рядом места нет, идет война, поймите…

Максим промолчал, глядя в сторону, на тянущиеся вдоль дороги заросли, он постарался ничем не показывать своего отношения к словам Пойзона, но тот видимо, все же что-то прочитал в его лице, что-то такое, что тут же поспешил продолжить свою оправдательную речь:

— Вы просто не учитываете специфику этой страны. Мы ведь не призываем детей в свою армию насильно, не отнимаем их у родителей… Они приходят к нам сами… Потому что в их родных деревнях люди зачастую прозябают в такой страшной нужде, что ежедневно стоит вопрос самого выживания… Вы знаете, что во многих местных деревнях принято есть не три раза в сутки, а один, утром или вечером… Всего один, понимаете? И это не местный обычай, не табу наложенное колдуном, это реальная необходимость, потому что еды просто нет. Я уж не говорю про одежду и какое-нибудь имущество. Подчас все, что есть у целой семьи, помещается в один рюкзак. И что самое главное, это беспросветность — родившись в деревне, эти дети обречены в ней же и умереть, всю жизнь, влача жалкое, полуголодное существование. Конечно, некоторые соглашаются с этой предопределенной от рождения горькой долей, боясь рискнуть даже тем минимумом, что имеют, и изменить свою судьбу. Но очень многие, понимают, что терять им нечего. Такие приходят к нам. И вот им, мы даем шанс…

— Шанс и автомат к нему впридачу, — сквозь зубы процедил Максим.

— Да! — с жаром воскликнул его собеседник. — Да и автомат тоже! А что же вы хотели? Мы ведь не благотворительная организация, мы — армия, и нам нужны солдаты. Да, возможно, мы могли бы тянуть на себе какое-то количество нахлебников и иждивенцев, но очень ограниченное. Детей к нам приходит гораздо больше. Вы не подумайте, мы стараемся лишний раз не подставлять их под пули, у нас есть даже что-то вроде вечерней школы, где их учат читать и писать…

— Вот она благотворительность по-африкански, — саркастически улыбнулся Макс.

— Если хотите, можете это называть и так, вполне точное определение, — неожиданно остывая так же быстро, как и вспыхнул, безразлично произнес Пойзон. — В любом случае спорить тут не о чем, дети в наших рядах, это свершившийся факт, объективно существующая данность, и ни вы, ни я даже при большом желании ничего тут изменить не можем. Так стоит ли скрежетать зубами в праведном гневе и понапрасну сотрясать воздух?

— Согласен, — кивнул головой Максим и тут же добавил, переводя разговор на другое: — Вы очень правильно и образно говорите по-французски, Пойзон. Совсем не так, как большинство ваших соотечественников…

— Спасибо, — улыбнулся майор. — Я действительно не плохо говорю на этом языке, поскольку имел обширную практику. Целых семь лет я изучал геологию в Париже. Даже подавал надежды… Мечтал, что когда-нибудь смогу приносить пользу своей стране, что знания, полученные такими как я, помогут ей обрести наконец счастливую благополучную жизнь… Но что толку в изучении геологии, если для пользы твоей родной страны гораздо важнее тактика боев в джунглях и умение стрелять? Но что это мы все обо мне? Вы очень хитрый собеседник, мсье Макс, вы все время так поворачиваете беседу, что рассказчиком выступаю я, а вы лишь слушаете… Это несправедливо, теперь ваша очередь меня удивлять.

— Я совершенно не против сделать это, вот только вряд ли могу сообщить вам что-либо удивительное, — церемонно поклонился Максим.

— Отнюдь, мсье Макс, отнюдь… — погрозил ему пальцем Пойзон. — Поведайте-ка мне историю своей одержимости Кортеком.

— Ну вот, — тяжело вздохнул Максим, разводя руками. — И вы туда же… У меня такое впечатление, что мир вовсе сошел с ума…

— Отчего же, — с холодной вежливостью парировал Пойзон. — Просто мы сейчас находимся в Африке, в самом сердце самого таинственного континента земли, того, где еще живы древние знания и хранящие их древние боги, давно позабытые остальным человечеством, но от этого не утратившие свою силу. Здесь есть место тому, что давно изгнали и растоптали, сожгли на кострах святой Инквизиции страны зовущие себя цивилизованными. А потому не стоит так легкомысленно отвергать местные верования. Генерал Джексон, между прочим, с большим пиететом относится к нашим традиционным богам и связанным с поклонением им обычаям. Ему тоже интересно будет с вами познакомиться поближе.

«Вон оно что, — сообразил Максим. — Оказывается дурацкое суеверие, тоже легло одной из гирек на чашу весов, когда решалось жить нам или умереть. Вот не было бы счастья, да несчастье помогло. Офицер для особых поручений решил доставить начальнику в подарок экзотическую диковину, одержимого злым духом белого. Что ж, если ты существуешь, Кортек, то большое тебе спасибо, выручил!»

Где-то внизу живота, что-то довольно булькнуло и заурчало, разлилось приятно пульсирующее тепло, но Максим не обратил на это никакого внимания, в который раз уже он принялся пересказывать свою нехитрую историю.

Лагерь открылся перед ними внезапно. Джунгли неожиданно расступились, размыкая свои зеленые объятия, выпуская машины на просторную вырубку. Окруженные лесным морем замерли посреди просторной засеки шалаши и палатки, тростниковые хижины и просто навесы из грязных кусков брезента, растянутых между колышками. На въезде в это ободранное великолепие помещался самый настоящий шлагбаум на скорую руку сработанный из тонкого ствола молодого гибкого дерева избавленного от веток и очищенного от коры. Под шлагбаумом сидел чернокожий парень в добротном натовском камуфляже, в замызганных сланцах на ногах и отчего-то в каске. На подъезжающие машины он не обратил никакого внимания, так как был поглощен гораздо более важным делом, чем караульная служба на импровизированном КПП — увлеченно ковырял деревянной ложкой во внутренностях объемистого закопченного котелка. Лишь когда водитель негодующе просигналил, а Пойзон, привстав на переднем сиденье, для большей убедительности погрозил вояке костистым кулаком, бдительный страж соизволил прервать прием пищи и, лениво потянувшись, оттащить загораживающее проезд бревно в сторону.

— Дисциплина ни к черту, — пожаловался Максиму Пойзон. — Эх, то ли дело во французской армии…

Он мечтательно закатил глаза, видимо представив себя в роли французского майора. Максим в этот момент рассматривал небрежно брошенный у шлагбаума автомат караульщика и лишь согласно кивнул. Вид оружия говорил сам за себя и наглядно доказывал, что в чем в чем, а уж в плане воинской дисциплины и порядка май-майям до французов весьма далековато.

— Могу поспорить, что затвор этого автомата можно передернуть разве что ногой, так он зарос грязью и ржавчиной, — пробормотал себе под нос Максим.

Пойзон, однако, услышал и сокрушенно закивал головой:

— Вы даже не представляете, насколько правы, друг мой, но что тут поделаешь, основная масса наших солдат тупые дикари, абсолютно ничего не понимающие в военном деле и практически не поддающиеся обучению. Приходится это признать. Впрочем, это не столько их вина, сколько наследие проклятого колониального прошлого, когда белые угнетатели сознательно низводили коренное население страны до положения скотов.

— Вас как я погляжу, низвести не смогли, — буркнул в ответ Макс.

— Что вы, я совсем другое дело, — добродушно рассмеялся Пойзон. — К сожалению, такие как я здесь скорее исключение, чем правило. Я потомок племенной аристократии, той, которая даже при колониализме смогла выторговать себе более-менее безбедное положение. Отсюда образование в европейской стране, цивилизованность, умение себя держать в обществе и прочий наносной лоск, хотя по сути своей вряд ли я так уж кардинально отличаюсь от этого бедолаги, что наплевав на все инструкции жрет на посту. В этом и есть наша единственная надежда на победу над вами. Мы откровенны в своих порывах, мы не связаны нормами поведения цивилизованного общества, что опутывают вас по рукам и ногам. Нам не обязательно придерживаться принципов гуманизма и международных правил ведения войны. Мы гораздо ближе к естественному состоянию человека, состоянию дикого зверя. Аргх!

Он шутливо оскалился, клацнув белоснежными зубами. А Максим, несмотря на явное шутовство собеседника, вдруг неожиданно ясно представил себе, как вот эти крепкие челюсти впиваются ему в горло. Почему-то эта картина показалась ему весьма органичной в сочетании с последними словами Пойзона. Он даже слегка отшатнулся, причем это его непроизвольное движение не укрылось от внимательного взгляда майора, и Макс мог поклясться, что в глазах чернокожего офицера мелькнула тень довольной улыбки.

В этот момент их машина подкатила к просторной тростниковой хижине, выглядевшей более добротно, чем остальные постройки в лагере. На входе замерли двое охранников вооруженных ручными пулеметами без сошек. Они явно узнали Пойзона, но даже вида не подали, что знакомы, ни одного слова, ни одного жеста, ни один мускул не дрогнул на неподвижных каменных масках их лиц. Эти были явно не чета раздолбаю с КПП, хорошо вышколенные цепные псы, в любой момент по приказу хозяина готовые порвать врага. Водитель даванул на педаль тормоза, резко осадив лендровер прямо перед входом, видимо нарочно, чтобы обдать караульщиков облаком красноватой пыли из-под задних колес. На тех, однако, этот жест не произвел никакого впечатления, ни один из них даже не моргнул, оба продолжали буравить подъехавших людей недобрым настороженным взглядом.

— Майор Пойзон к генералу! — рявкнул Пойзон. — Доложить немедленно!

Один из караульных молча исчез внутри хижины, второй отступив на шаг, положил руку на пистолетную рукоять РПК, готовый мгновенно открыть огонь при малейшей агрессии со стороны прибывших.

В ожидании возвращения убывшего на доклад караульного Максим огляделся по сторонам. Генеральская резиденция располагалась точно в центре лагеря, вокруг была небольшая площадь, служившая видимо для смотра войск, митингов и различных мероприятий. А чуть поодаль уже начинали тесниться лачуги солдат. Сейчас привлеченные визитом необычных гостей на площади начали постепенно собираться май-майи. Максим отметил для себя, что среди них очень много детей, хотя и взрослые мужчины встречались достаточно часто. Все были вооружены и имели довольно воинственный вид, многие буквально обвешаны оружием с головы до ног, тут тебе и пристроенный на груди китайский «калаш», и огромный кольт на бедре, и висящая на поясе панга… Одеты же бойцы были весьма разнородно, преобладали камуфляжные куртки в сочетании с грязными заношенными спортивными штанами, из обуви лидирующее положение, несомненно, занимали дешевые резиновые сланцы, хотя некоторые солдаты и щеголяли во вполне добротных ботинках.

Макс лениво рассматривал стекающуюся на площадь толпу, изнывая от жары и жажды. Сейчас, когда машина не мчалась вперед, и упругие воздушные струи больше не обдували лицо, он в полной мере ощутил всю давящую духоту полуденного зноя, и то и дело размазывал стекающий по лицу липкими щекотными струйками пот. Очень хотелось пить, но попросить воды у Пойзона он отчего-то не решался, продолжая молча страдать.

Наконец дверь хижины распахнулась, и на пороге возник давешний караульщик, что-то прокричавший Пойзону на резком местном наречии. Майор солидно кивнул и, развернувшись к Максиму, скомандовал:

— Выходите, генерал ждет нас.

С трудом передвигая затекшие от долгой езды ноги, Максим выбрался из машины и, спрыгнув на землю, с наслаждением потянулся. Он уже так устал от событий этого сумасшедшего дня, что беседа с загадочным генералом его вовсе не занимала, а представлялась всего лишь досадной помехой, стоящей на пути к вожделенном отдыху. Он даже не гадал, как сложится этот разговор, полностью препоручив себя собственной судьбе, хотя и понимал, конечно, что от предстоящей беседы напрямую зависит его жизнь.

— Пойдемте, — нетерпеливо подтолкнул его в спину Пойзон.

И Максим даже сделал пару шагов вперед к приглашающее распахнутой двери хижины, как вдруг взгляд его случайно зацепился за сложенные штабелем вдоль стены зеленые ящики. Что-то было в них невыносимо знакомое и неправильное, будто в вещи из совсем другого мира неожиданно оказавшейся на пути там, где она заведомо никак появиться не могла. Макс замер, внимательно вглядываясь в полустертую маркировку, яркое солнце заливало поверхность ящиков, не давало прочесть облупившуюся черную краску букв. Да ведь это же… Он аж задохнулся от неожиданности. Не может быть! Этого не может быть, просто потому, что не может быть никогда! Но, развеивая последние сомнения, его глазам открылась пристроенная на самом дальнем ящике длинная зеленая труба с заглушками на обоих концах. Беспощадное экваториальное солнце заливало ее слепящими, играющими на вспучившейся краске лучами.

— Ну что встал! — недовольно окликнул его Пойзон, дергая за локоть.

— Да отцепись ты, обезьяна! — в сердцах ляпнул по-русски Максим, одним движением вырывая свою руку из захвата, не замечая удивленного взгляда Андрея, не видя, как зло ощерившись, синхронно положили пальцы на спусковые крючки пулеметов охранники.

Он ничего сейчас не видел вокруг, в мире остались лишь эти ящики и длинная зеленая туба, ничего важнее сейчас просто не существовало. Он шагнул вперед. Да никаких сомнений, перед ним был родной, знакомый до боли по службе на испытательном полигоне комплекс «Игла», точнее не весь комплекс, а только туба с ракетой. Пусковой механизм был отстыкован и нигде в пределах видимости не обнаруживался. Но и одной тубы достаточно с лихвой, ящики, скорее всего тоже не пустые. Уж больно знакомая укупорка, после стольких лет постоянных испытаний ни с чем не спутаешь. Наш, разработанный в Коломне, ПЗРК, и какими только судьбами занесло тебя в лапы к африканским повстанцам? Ну да сейчас не об этом, потом разбираться будем. Перед глазами сами собой запрыгали строчки из первой части руководства по эксплуатации, накрепко затверженные когда-то наизусть: «КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ размещать комплекс в непосредственной близости от нагревательных приборов, на расстоянии менее пяти метров от источников открытого огня и в местах незащищенных от попадания прямых солнечных лучей». Долбанные обезьяны, уж не знаю, как попала к вам в руки сложная зенитно-ракетная техника, но вот шарахнет сейчас похоже, так, что никому мало не покажется. Предельная жара для «Иглы» — 50 градусов Цельсия, здесь сейчас все шестьдесят, плюс еще жалящие солнечные лучи, так и впивающиеся в корпус лежащей на ящиках тубы. А в каждом ящике еще по две таких же, которые обязательно сдетонируют при взрыве. А зона опасности при подрыве боевой части «Иглы» сто метров. Именно на таком расстоянии сохраняют свою убойную силу осколки, а если запустится движок, то «птички» из ящиков способны самостоятельно разлететься на полкилометра и даже больше, увеличивая зону поражения в разы. А кому повезет не поймать случайный осколок, те как пить дать наглотаются ядовитого дыма полного солей тяжелых металлов и прочей дряни. Ну, черножопые, ну уроды! Макс будто во сне сделал еще один шаг к так мирно привалившимся к стене хижины ящикам, а перед глазами все скакали буквы из различных инструкций, складываясь в беспощадные фразы: «При возгорании немедленно прекратить попытки тушения пожара и покинуть опасную зону… воспламенение и подрыв взрывчатого вещества наступает через шесть-семь минут после начала воздействия открытого пламени… вход в зону подрыва для ликвидации последствий аварии не ранее чем через тридцать минут, после рассеивания дымного облака, содержащего ядовитые для человека компоненты». То ли от страха вызванного этими всплывшими в памяти выдержками из руководства по эксплуатации, то ли от вызванного дрожанием воздуха обмана зрения, только показалось в тот момент Максиму, что из под тубы уже вьется тонкой струйкой белесый дымок.

Что-то резкое, повелительное выкрикнул один из охранников, вскидывая к плечу пулеметный приклад.

— Назад, — дернул Максима за шиворот Пойзон. — Вы что, идиот? Они же будут стрелять! Что происходит, черт возьми!

Только тут Макс вспомнил о существовании окружающих и собственно о своей роли в разыгрываемом здесь спектакле. Осознание собственной незначительности и бессилья, неожиданно отозвалось внутри приступом сокрушительной ярости, мгновенно затмившей разум, заставившей свирепо оскалиться и, не думая о последствиях одним точным движением перехватить все еще удерживающую воротник руку майора на излом.

— Дебил! Идиот! Безграмотный болван! — рявкнул прямо в широко раскрывшиеся от удивления глаза Пойзона Макс, и с великолепным презрением игнорируя защелкавшую предохранителями охрану продолжил: — Какой баран оставили боевые ракеты под солнцем?! Вы что, хотите, чтобы весь лагерь стерло с лица земли?! Неучи сраные!

К чести Пойзона надо сказать, что соображал он замечательно быстро. Ловким и слитным движением, походящим на хорошо отрепетированное балетное па, вывернувшись из захвата, он властно махнул охранникам:

— Отставить!

Потом, развернувшись к Максиму, коротко бросил:

— Прекратите истерику! В чем дело?

— Дело? — Максима все еще трясло, стоило огромного усилия совладать с собой и ответить на вопрос, и даже не смотря на это, его речь звучала короткими рублеными фразами, больше всего напоминавшими злобный собачий лай. — Это боевые зенитные ракеты. Очень чувствительные к нагреву. Если их немедленно не убрать из-под солнца и не охладить, будет такой взрыв, что разнесет весь лагерь.

Видимо, дрожащий от напряжения голос Максима показался Пойзону убедительным, по-крайней мере он не стал терять время, выясняя, откуда горному инженеру известны такие подробности.

— Merde! — рявкнул он по-французски, и тут же разразился длинной тирадой на местном наречии, обращаясь к столпившимся вокруг бойцам.

Подчиняясь его приказам, несколько человек бросились к ящикам и, облепив их, будто трудолюбивые муравьи, в секунду перетащили под тень от брезентового навеса, откуда-то из-за ближних палаток уже бежали несколько человек с ведрами полными воды.

Еще один резкий повелительный жест и холодные прозрачные струи с размаху окатили и зеленую тубу с облупившейся краской и ящики, на которых она лежала. Макс неожиданно почувствовал, как ослабли, сделались ватными ноги, и опустился прямо в траву, привалившись спиной к колесу лендровера. Голова была пустой и легкой, очень хотелось курить, а в висках плыл нежный хрустальный звон. Непосредственная угроза взрыва была предотвращена, а остальное сейчас стало мелким и неважным, автоматически отодвинулось на второй план. Разномастно одетые май-майи все еще суетились вокруг красочным хороводом, перекликались на своем щебечущем языке, тащили еще ведра с водой, зачем-то натягивали дополнительный навес… Но теперь все это уже было не важно…

Рядом опустился Пойзон, устало вздохнул и потащил из кармана рубашки массивный серебряный портсигар. Щелкнула, отлетая в сторону, крышка.

— Угощайтесь.

Незнакомого вида тонкие коричневые папироски ровными рядами теснились в серебряном плену.

— Не курю, — отрицательно мотнул головой Максим, не хватало еще брать подобные мелкие подачки. — Хотя ладно, давайте…

Сладковатый дым приятно защипал легкие, наполняя их пряным ароматом, голова с непривычки закружилась, захотелось беспричинно смеяться.

— Марихуана? — расслабленно поинтересовался Макс.

— О, совсем немного, — улыбнулся Пойзон.

Какое-то время оба сосредоточенно втягивали дым, опьяняющий, заставляющий расслабиться мышцы и успокоиться скрученные в узлы нервы. Наконец майор прервал затянувшееся молчание:

— Скажите, неужели угроза взрыва действительно была так реальна?

— Реальнее некуда, — подтвердил Максим. — Эти штуки очень чувствительны к температуре. Там для повышения боевой эффективности использована чрезвычайно мощная взрывчатая смесь, но за все приходится платить. В данном случае плата заключается в том, что эта взрывчатка весьма нестабильна и плохо держит высокую температуру. Скажите лучше, откуда они у вас взялись? Насколько я знаю, эти ПЗРК в Африку не экспортировались.

— Не в Африку, так в Индию, или в Китай… — меланхолично заявил Пойзон. — Когда я последний раз был в лагере, этих штуковин тут не наблюдалось. Видимо, захватили недавно, как раз вчера наши ребята солидно потрепали правительственный конвой. Так что, скорее всего оттуда притащили…

— Выходит, со вчерашнего вечера лежат, — подвел итог Максим. — Повезло вам, привезли бы меня часика на два позже, и беседовать было бы не с кем…

— Да, повезло… — задумчиво повторил Пойзон.

Взгляд его неожиданно утратил расслабленность и вновь стал понизительным и острым.

— Одного не пойму, откуда у вас, горного инженера, такие специфические познания в зенитных ракетах?

Максим уже давно ждал этого вопроса, в том, что Пойзон далеко не идиот, он уже убедился, а значит, вопрос не мог не возникнуть. Ответ тоже был заранее готов, вот только насколько убедительно он прозвучит для майора?

— Я же русский инженер, — Максим постарался улыбнуться как можно простодушней и для пущего эффекта даже развел руками. — А в России принята всеобщая воинская повинность. Вот в молодые годы я как раз и был в армии стрелком-зенитчиком. Стрелял именно этими ракетами. Вот такая ирония судьбы, счастливый случай, можно сказать…

— Да уж действительно, совпадение одно на миллион, — все так же медленно протянул Пойзон, и по его отсутствующему виду было сразу понятно, что он напряженно что-то обдумывает, что-то напрямую связанное с вновь открывшимися обстоятельствами, и раздумья эти не сулят собеседнику ничего хорошего.

Макс уже наладился ляпнуть что-нибудь способное прервать эту погруженную в недоверчивые мысли тишину, что-нибудь бестолковое и разухабистое, что сразу нормализовало бы сгустившуюся черными тучами атмосферу. Вот только никак не мог придумать, что бы такое выдать на гора, чтобы враз отвлечь посматривающего на него с прищуром майора, от собственной персоны. На счастье его спас один из генеральских телохранителей. Жилистый темнокожий вояка подошел к ним бесцеремонно расталкивая суетящихся подростков и, лихо вскинув ладонь к берету, доложил:

— Господин майор, вас вызывает к себе генерал. Так же он просил доставить к нему и обоих белых.

Пойзон недовольно оглядел охранника тяжелым взглядом с головы до ног, явно ища к чему бы придраться, чтобы тут же на месте вздуть не вовремя явившегося с докладом бойца. Судя по недовольному выражению лица, ничего толкового ему на ум так и не пришло, и Макс с накатившим вдруг неуместным весельем подумал: «Эх ты, чукча африканская, будь на твоем месте наш бывший начальник штаба, этот негритос уже до печенок бы осознал, что он последний человек на этой планете и вообще зря появился на свет. А ты даже солдата в чувство привести не можешь, крокодил нильский!» Генеральский телохранитель, меж тем и не думал уходить, стоял себе, горой возвышаясь над сидящим на земле Пойзоном, и равнодушно ел его глазами.

— Ну, чего тебе еще, чудовище? — не выдержал майор. — Я слышал, что ты сказал, сейчас иду. Белые тоже сейчас будут. Что ты тут стоишь как статуя?

— Приказано сопроводить, господин майор, — невозмутимо глядя в одну точку, доложил боец.

— Кого сопроводить? Я тебе что, арестант? Сказано, сейчас идем! Что тебе еще нужно?

— Приказано сопроводить, господин майор, — так же тупо повторил боец, и лишь глубоко под маской полного безразличия по его лицу скользнула тень тщательно скрытой издевательской ухмылки.

— Ну, вот что ты поделаешь с этими дуболомами, — картинно развел руками Пойзон. — Ладно, поднимайтесь мосье инженер, а то этот внук шимпанзе так и будет стоять над душой.

Максим старательно сделал вид, что не заметил этой плохо прикрытой начальственным тоном капитуляции майора перед генеральским охранником. Слишком умным и наблюдательным быть плохо, окружающие таких не любят, а если ты при этом настолько неосторожен, что лишний раз тычешь им в нос своей наблюдательностью, то не просто не любят, а откровенно ненавидят. Майор искоса глянул ему в лицо, но Макс в этот момент весьма правдоподобно изобразил, что полностью увлечен развязавшимся на правом ботинке шнурком.

— Эй, давайте сюда ООНовца, мы идем к генералу, — окликнул Пойзон экипаж второй машины, и баклажанного цвета бойцы незамедлительно вытолкнули из нее смертельно бледного, нервно подергивающегося Андрея.

— Доволен? — с еле сдержанным гневом обратился майор к генеральскому охраннику все так же равнодушно стоявшему рядом. — Можем идти?

— Идем только вы, я и два белых, — бесстрастно проскрипел боец. — Ваших людей генерал не приглашал.

— Но белые могут быть опасны…

— На это у генерала есть своя охрана, — отрезал боец. — Ваши люди пусть подождут здесь.

— Хорошо, хорошо, — досадливо скривился Пойзон, и, развернувшись к машинам что-то резко выкрикнул, сопроводив слова повелительным жестом.

Баклажанные недовольно ворча, но, не решаясь перечить командиру, полезли обратно в лендроверы из которых было повылазили. Максим заметил, что один из них при этом демонстративно развернул в сторону генеральской хижины турельный пулемет своего внедорожника. Охранник тоже оценил этот жест, но отреагировал на него лишь презрительным взглядом.

— Да весело, — пробурчал себе под нос Макс. — Похоже, здесь все готовы вцепиться друг другу в горло, что уж говорить о пособниках белых угнетателей. Шансы на выживание стремительно падают.

— Лично у вас они весьма высоки, — мрачно сообщил расслышавший его реплику Пойзон. — Как ни странно даже выше, чем у меня. Так что, вперед, не задерживайте генеральский прием, это противоречит этикету.

Генерал принял их в отгороженном тростниковой стенкой углу хижины, прямо возле массивного, сколоченного из досок стола покрытого подробной картой местности сплошь испещренной непонятными значками и пометками самых разных цветов. Джексон оказался маленьким сухощавым человечком, едва дотягивающим своим ростом Максиму до плеча. Даже помпезный белый мундир с шитыми золотом погонами, напоминающими роскошные гусарские эполеты, не придавал ему бравого и воинственного вида, и, несмотря на явно индивидуальный пошив, сидел на генерале так будто только что был снят с чьего-то чужого плеча. Зато генерала просто переполняла взрывная кипучая энергия, не дававшая ему ни минуты усидеть на месте. Он постоянно был в движении, мерил комнату широкими шагами, выглядывал в окно, склонялся к карте, что-то поправлял в своем туалете, сбивал щелчком пальцев невидимую глазом соринку с плеча, одним словом непрестанно что-то делал, ни секунды не оставаясь в покое.

В ответ на церемонный рапорт Пойзона, Джексон лишь нетерпеливо махнул рукой, прерывая докладчика в самом начале. Майор почтительно умолк, но от Максима не укрылась мгновенная гримаса недовольства, искривившая его губы, впрочем, генерал этого проявления чувств своего подчиненного не заметил, либо проигнорировал его с истинно королевским величием. Ему было некогда, в два быстрых энергичных шага он оказался рядом с Максом и пристально уставился ему в лицо снизу вверх. Темные подвижные глаза двумя острыми сверлами буравили его, стремясь проникнуть в самую душу.

— Это вы подняли тревогу и предотвратили взрыв? — говорил генерал короткими рублеными фразами, отрывистыми и емкими, что в сочетании с хриплым голосом рождало устойчивые ассоциации с вороньим карканьем.

— Да я, — Макс скромно потупился.

— Обращаясь к господину генералу или отвечая на его вопрос, следует добавлять «мой генерал», — скрипуче вставил угрюмый толстяк-адъютант стоявший у них за спиной.

— Ах, оставьте эти церемонии! — воскликнул Джексон, замахав на него руками.

— Да это я поднял тревогу, мой генерал, — поправился Максим и мысленно пожал себе руку, уловив в висевшем прямо напротив зеркале одобрительный кивок толстяка.

— Что опасность действительно была так велика? — цепкий взгляд генерала не отпускал его зрачки, требуя правдивого ответа.

— Да, мой генерал, очень велика. Взрывчатое вещество боевых частей этих ракет очень чувствительно к нагреву. А ваши люди…

— Никчемные ослы! — неожиданно тонко взвизгнул Джексон, брызгая во все стороны слюной. — Арук!

— Здесь, мой генерал! — во всю силу своих легких рявкнул толстяк-адъютант. — Выяснить, кто приказал складывать эти ящики под солнце, да еще рядом с моим штабом и расстрелять мерзавца, я хочу получить его правое ухо до наступления темноты.

— Да, мой генерал!

Четко развернувшись и щелкнув каблуками, толстяк выскочил из приемной.

Злое хищное выражение тут же, как по волшебству сползло с генеральского лица, сменившись самой что ни на есть доброжелательной улыбкой.

— Я благодарю Вас за своевременное предупреждение… — он на секунду замялся.

— Мосье Макс, — подсказал чутко уловивший вынужденную паузу Пойзон.

— Я благодарю Вас мосье Макс за своевременное предупреждение и выражаю надежду, что наша с Вами дружба, начавшаяся при столь прискорбных обстоятельствах, будет носить долгий и плодотворный характер.

— Рад был Вам услужить, мой генерал, — отчего-то в залихватском староармейском стиле ответил Максим, почему-то очень хотелось добавить «ваше благородие», но он сдержался.

— Мосье Макс, — доверительно обняв его за плечи, для чего ему пришлось подняться на цыпочки, продолжал генерал. — Как мне доложили, Вы весьма коротко знакомы с устройством этих ракет и даже умеете самостоятельно их запускать.

— Да, у меня был такой опыт, — осторожно ответил Максим, уже понимая, куда клониться дело.

— В связи с этим, у меня будет к Вам одно деловое предложение, — хитро подмигнул Джексон. — Но детали его мы обсудим позже, пока же не откажитесь принять наше радушие. Будьте сегодня моим гостем!

Максим в ответ лишь вежливо улыбнулся, перспектива гостить у мятежного генерала его вовсе не вдохновляла, с гораздо большей благодарностью он принял бы предложение о доставке в ближайший цивилизованный город, а еще лучше прямо в Кигали, как можно ближе к аэропорту, но выбирать похоже не приходилось. Генерал довольно похлопал его по плечу и тут же, будто забыв об его существовании, перешел к Андрею. Смертельно бледный, еле стоящий на ногах от всего пережитого ООНовец генерала не заинтересовал:

— Наблюдатель ООН?

— Д-да, м-мой генерал…

— Сектор?

— С-северное К-киву…

— Страна из которой прибыл?

— Р-россия…

— В яму!

— Ч-что?

— Это я не тебе, дерьмо. Пойзон, в яму этого урода, потом решим, кому его продать, или на кого поменять, если раньше не загнется.

— Есть, мой генерал.

Андрей покачнулся, ослабевшие от ужаса ноги отказались держать его грузное тело, и если бы один из генеральских телохранителей не схватил его своей мощной лапой за локоть, наблюдатель бесславно хлопнулся бы в обморок прямо на месте. Но даже вздернутый вверх сильной рукой охранника он все равно являл собой предельно жалкое зрелище, весь как-то враз осунувшись и обвиснув. Видимо перспектива нового плена возможно даже более ужасного, чем у дикарей кигани полностью лишила его остатков мужества, а вместе с ними и вообще воли к жизни.

Максим несколько секунд наблюдал за ним, а потом шагнул вперед, подчиняясь еще не вполне ясному даже ему самому безотчетному порыву. Он сам не знал, что будет сейчас делать, знал только одно, что нельзя позволить этим чернокожим увести ООНовского наблюдалу и бросить в яму, что он никогда не простит себе, если сейчас не вмешается и не попробует повернуть вспять предложенный судьбой ход событий. Краем глаза Максим засек быстрые движения генеральской охраны, даже успел уловить мягкие щелчки предохранителей, заметил легкое облачко удивления, скользнувшее по лицу Джексона, спиной почувствовал, как разворачивается в его сторону Пойзон. Лишь сам Андрей вовсе не обратил внимания на происходящее, безвольно обвиснув на руке охранника.

— Мой генерал, разрешите?

Знакомый пронзительный взгляд маленьких цепких взгляд, легкое удивление и заинтересованность, потом долгожданный кивок — говори.

— Мой генерал, правильно ли я понял Ваши слова? Вам нужен человек, который сможет уничтожить для Вас некую воздушную цель?

— Я же сказал, поговорим об этом позже! — в голосе нетерпеливое раздражение и опасно звенящие стальные нотки.

— Извините, мой генерал, дело в том, что для стрельбы этими ракетами мне нужен помощник.

Вот теперь Джексон понял, куда он клонит, генеральский взгляд стал просто пронзающим насквозь рентгеном, Максиму показалось на миг, что генерал читает его мысли, как раскрытую книгу и видит всю его подноготную. Он даже вздрогнул, почти физически ощутив, что вот сейчас разомкнуться плотно сжатые губы Джексона, и он даст охране одну короткую команду: «Взять!» и тогда в яме окажутся уже оба. «Эх, дурак я, дурак, куда полез, кто меня просил!» — молнией пронеслось в голове.

— Мосье Макс, — обманчиво мягко произнес Джексон. — В общих чертах вы правильно угадали тему, на которую я хотел с Вами побеседовать. Потому, отвечаю на Ваш вопрос: я дам Вам столько помощников, сколько будет нужно, Вы сможете сами их отобрать из моих людей, и я гарантирую, что это будут самые лучшие помощники, какие у Вас когда-либо были, готовые разбиться в лепешку, выполняя Ваши распоряжения…

— Мой генерал, — сглотнув вставший в горле комок, начал Макс. — Дело в том, что я хотел бы просить Вас, определить мне в помощь вот этого человека.

— Вот этого? — явно давно понявший к чему клонится разговор Джексон, умело разыграл удивление. — Но зачем? Посмотрите на него, даже сейчас он похож на обосравшуюся мышь, чем он сможет помочь в настоящем бою?

— Мой генерал, этот человек — мой соотечественник. Даже из чувства национальной общности я хотел бы помочь ему выпутаться из этой истории. Кроме того, во время работы по воздушной цели мы сможем говорить на родном для нас обоих языке, это улучшит понимание внутри расчета и быстроту принятия решений, а в противоздушном бою это очень много значит, счет там идет на доли секунды. И разрешите уж быть с Вами полностью откровенным, я не слишком доверяю Вашим бойцам, как и вообще людям другого цвета кожи. Я не расист, просто между нами слишком много различий, а здесь очень важны будут, повторюсь еще раз, понимание и слаженность.

Выпалив все это единым духом, Максим умолк, пытливо вглядываясь в глаза генерала, надеясь в их черной глубине прочитать ответ, который должен был стать для ООНвца приговором, и мог быть приговором так же и для него самого. Джексон долго молчал, задумчиво шевеля тонкими нервными губами, комкая пальцы левой руки в кулаке правой.

— Ладно, будь по Вашему, я не хотел соглашаться на это, но мне хочется отплатить Вам за предотвращенный взрыв. Кроме того, мне понравилась Ваша искренность. Значит, не доверяете тем, у кого другой цвет кожи, хе-хе… Что ж, в этом мы с Вами сходимся, мосье Макс… Пойзон, разместить наших гостей, накормить, обеспечить всем необходимым. Детали работы обсудим завтра, сегодня, как я вижу, вы слишком устали для серьезного разговора. А некоторые, — он ожег презрительным взглядом еле держащегося на ногах Андрея. — И вовсе не в себе… Так что до завтра, господа, надеюсь новый день вы встретите отдохнувшими и готовыми отработать так щедро подаренную вам жизнь. Ведь ваши друзья с прииска хотели вас расстрелять, правда? И только храбрости моих разведчиков вы обязаны тем, что еще живы, не так ли?

Возразить было нечего, все действительно обстояло именно так, как говорил самозваный генерал.

Разместили их на самом деле как гостей, прямо по-королевски, щедро выделив отдельную палатку из полинявшего выбеленного солнцем брезента в самом центре лагеря.

— Ну, вот и ваш дом, — широко повел рукой Пойзон, иронично улыбнувшись. — Надеюсь дом временный и пребывание в нем не затянется сверх меры… Располагайтесь, отдыхайте… Ужин и завтрак вам доставят прямо сюда. Настойчиво рекомендую не покидать палатки без особой нужды, то есть не покидать вообще. Белым бесконтрольное брожение по лагерю май-майя может очень дорого обойтись, здесь многие имеют к угнетателям немалый счет. Так что дружеский совет: оставайтесь в палатке до тех пор, пока вас не вызовет генерал. Утром я загляну вас проведать. Что-нибудь еще?

— Самая малость, — угрюмо буркнул Максим, исподлобья глядя на майора. — Если уж Вы собираетесь нас кормить, извольте предусмотреть и то, куда потом будут утилизироваться отходы этого процесса. Понимаете, о чем я?

Куртуазная манера выражаться, свойственная Пойзону, делала неудобным прямое произнесение в беседе с ним слова «дерьмо», и потому Максим счел необходимым объясняться намеками.

— Раз уж нам небезопасно покидать палатку…

— А, вот вы о чем, — рассмеялся, наконец, сообразивший, куда он клонит Пойзон, и тихо свистнул, обернувшись назад.

Тут же откуда-то из-за сплошных рядов палаток, шалашей и навесов возник невысокий паренек в камуфляже с проржавевшим ведром, закрытым новенькой эмалированной крышкой. Вокруг громко жужжа, носились взволнованные мухи. Юный май-майя, почтительно склонив голову, подошел к офицеру и замер, ожидая дальнейших указаний. Пойзон повелительно кивнул солдату на вход в палатку, но бывший начеку Максим тут же отрицательно замотал головой. Еще не хватало, чтобы источавшее на полуденной жаре ужаснейшее амбре ведро занесли туда, где они собирались провести почти сутки, а возможно и дольше. В итоге импровизированную ночную вазу торжественно установили перед входом.

— Могу быть полезен чем-то еще? — деликатно осведомился Пойзон и, так и не получив ответа, церемонно раскланялся на прощание.

Максим тоже изобразил ему вслед что-то отдаленно напоминающее не то мушкетерский поклон, не то реверанс королевской фрейлины.

Время до ужина оба пленника провели в полусонном оцепенении, в накалившейся на солнце палатке температура была подстать парной в русской бане, тем не менее, ни один не решился покинуть ее. Максим раздевшись до нижнего белья и бросив одежду ворохом на грубые сколоченные из тонких древесных стволов нары завалился на них, молча уставившись в брезентовый потолок, сквозь который уныло просвечивали острые пики солнечных лучей. Все мышцы болели, голова шла кругом, слегка подташнивало, ужасно хотелось пить, настолько, что он даже рискнул отхлебнуть той мерзкой с тухлым привкусом теплой воды, которую обнаружил в пятилитровой пластиковой бутылке возле своих нар. Выпитая жидкость ничуть не утолила жажду и мгновенно выступила потом, покрывшим все тело мелкой бисерной россыпью. Говорить и думать было практически невозможно, липкая жара, казалось, просто расплавила, растопила мозги. Андрей валялся на соседних нарах. Этакое дежа вю, всего лишь сутки назад наблюдалась почти такая же картина, только в другом месте этой чертовой страны. И ООНовец тогда выглядел не в пример лучше, чем сейчас. Наблюдатель от пережитых потрясений изрядно осунулся и будто бы враз похудел, даже ростом стал вроде бы ниже. Сейчас он лежал на спине с закрытыми глазами, периодически вздрагивал всем телом, изредка вскрикивал или принимался тихо стонать. Максим решил, что это выходит из организма страх. Он читал когда-то о таком явлении: когда при реальной опасности, неотвратимой угрозе, нависшей над человеком, разум просто блокируется, не в силах справиться с надвигающимся ужасом, и человек просто впадает в ступор, тем самым неведомые защитные механизмы подсознания спасают его от возможности сойти с ума от страха. Зато потом, когда ситуация так или иначе разрешилась, подавленная и блокированная эмоция все же берет свое, заставляя уже в воображении раз за разом вновь и вновь переживать ушедший в небытие ужас. «Ничего, ничего, только на пользу, пусть пока дрожит и скрежещет зубами, по-крайней мере с политинформациями и нравоучениями лезть не будет, — зло решил про себя Максим. — Авось с ума не съедет и не помрет…»

Он оказался прав, когда двое улыбчивых парнишек лет по пятнадцать притащили к палатке котелки с ужином, до этого ко всему безразличный Андрей проявил живейшее участие, самостоятельно поднявшись с нар и даже потребовав у юных май-майев ложку. Не сразу понявший, что от него хотят эти странные угнетатели, официант в камуфляже разразился издевательским хохотом и жестами показал, мол, не баре, и руками поедите. Спорить с ним Максим счел не благоразумным и, дернув за рукав Андрея, заставил того вернуться в палатку. Молча принял из рук май-майя оба котелка и последовал за наблюдателем, захлопнув полог. К вечеру жара немного спала, и даже потянуло откуда-то прохладным освежающим ветерком. Но Максим стоически переборол искушение распахнуть матерчатую дверь впуская в палатку свежий воздух, вместе с ним внутрь наверняка бы просочились несметные орды различной летающей мрази, которая так и звенела вокруг нетерпеливыми крыльями, норовя полакомиться экзотической для этих мест кровью белых. Он и так подозревал, что предстоящая ночь вовсе не сулит приятного отдыха, так что делать ее еще не комфортнее счел просто глупым. Лучше уж удушливая жара, чем атакующие на бреющем полете москиты.

Ужин оказался по меркам африканских партизан просто роскошным: изрядное количество маисовой каши на дне котелка венчали солидный кусок жесткого волокнистого мяса и добрая краюха хлеба. И, несмотря на то, что мясо изрядно отдавало душком, Максим проглотил свою порцию с волчьим аппетитом. Андрей же долго ковырялся в котелке все не решаясь попробовать откровенно пахнущий тухлятиной кусок, брезгливо рассматривал его подцепив двумя пальцами, тяжело вздыхал.

— Что, мон шер? Пока гостили у кигани больше привыкли к человечинке? Это мясо кажется теперь вам недостаточно вкусным? — добродушно съязвил Максим, сыто отдуваясь. — Ешьте, готов поспорить, что такого сытного ужина не имеют и сами наши пленители, ну разве что офицеры. Мясо для африканца большая редкость.

— Без вас знаю, — брезгливо сморщившись, отрезал Андрей. — Лучше скажи мне, что это за спектакль ты тут устроил?

— Не понял… — слегка напрягся Максим.

— Вот только не надо… — мученически закатил глаза ООНовец. — Не надо изображать тут святую невинность. Что, неужели ракеты для ПЗРК взрываются от нагрева солнечными лучами?

— Ну, теоретически, — пожал плечами Максим. — Даже в руководстве по эксплуатации написано…

— Ах, написано, — язвительно заулыбался Андрей. — И что? Действительно бывали такие случаи?

— Ну, может, и бывали, не зря же написано… — развел руками Максим. — Я лично не знаю, но…

— Может, хватит Ваньку валять? — строгим голосом осек его наблюдатель. — Короче, зачем тебе понадобился весь этот цирк?

— Что значит зачем? — тоже всерьез озлился Максим. — Да если хочешь знать, без этого цирка, мы с тобой сидели бы сейчас не здесь, а в какой-нибудь кишащей змеями и прочей гадостью яме. Это если бы повезло. А то, глядишь, и кожу с нас живьем уже местные умельцы спускали бы. Я как «Иглы» здесь увидел, сразу сообразил, что слегка сыграть надо, чтобы этот черномазый генерал, себя обязанным почувствовал, понял теперь, нет? Да и играть особо не пришлось, говорю же, действительно есть такое положение в руководстве, нельзя их держать под прямыми солнечными лучами, так что мало ли?

— Ай, молодец! — Андрей, изобразив на лице благоговейный восторг, захлопал в ладоши. — Исполать тебе, спаситель, уберег от ямы. Вот только не уберег ни хрена, а только отсрочил. Ты хоть сам понимаешь своей тупой башкой, на что мы подписались. А если эта обезьяна завтра потребует сбить личный лайнер президента, тогда что будешь делать?

— Что-что, пойду и собью, — угрюмо глядя в сторону, отрезал Максим. — Все равно другого выхода не было. Так или иначе, пришлось бы свои жизни выкупать…

— Ты что действительно умеешь из этой дуры стрелять?

— Есть немного, — еще сильнее набычившись, произнес Макс, откидываясь на нары.

Его утомили и этот бестолковый разговор, и скандальный товарищ по несчастью, никак не желавший понимать, что разыгранное Максом шоу было единственным способом остаться в живых и им еще крупно повезло, что в принципе представилась такая возможность. Не хотелось ничего доказывать, ничего объяснять, пусть думает, что угодно и вообще пошел он… пошли они все: черножопые генералы, Африканский континент, горнорудные компании, все их разборки… Остановите Землю, я сойду… Он прикрыл глаза, подложив под голову руки… Умею ли я стрелять из этой дуры? Ишь, птеродактиль…

Перед закрытыми веками поплыла выжженная бурая степь, пыхнул в лицо удушливым жаром ветер, мазнул по штанине летящий куда-то вдаль клубок перекати-поля. Солнце всего за пару часов поднявшееся из-за дрожащего в жаркой дымке горизонта в зенит, резануло прямо по глазам, спрятанным за толстыми стеклами специальных входящих в комплект комплекса очков. Солнце это плохо, для ПЗРК с оптическими головками самонаведения оно первый враг. При пуске угол между направлением на цель и направлением на солнце должен быть не меньше двадцати пяти градусов. А если равнодушное к проблемам зенитчика светило торчит прямо над головой? Вот и прикиньте, насколько сужается одним махом и так не слишком-то большая зона возможного поражения. Сейчас именно тот случай, но сегодня большой роли это играть не будет, цель пойдет именно так, чтобы как можно больше времени пробыть в зоне поражения, исключая, насколько это возможно, любые случайности, какие только могут возникнуть. Просто тепличные условия для стрельбы.

Это потому, что происходящее сегодня здесь вовсе не война, и даже не учения. В небе на этот раз не враг, а помощник и друг, так же как Максим заинтересованный в положительном результате. Идет третья неделя Государственных испытаний переносного зенитно-ракетного комплекса «Игла-М», улучшенной модификации принятого на вооружения еще в восемьдесят третьем году комплекса «Игла». В новом ПЗРК увеличена чувствительность головки самонаведения, улучшена возможность селекции целей, ее уже не обманешь отстрелом примитивных тепловых ловушек. Добавлена еще более мощная и разрушительная боевая часть с начинкой из особого вида пластита, что должна принести критические повреждения вражескому самолету, или вертолету. Новый твердотопливный двигатель позволит ракете еще эффективнее работать на догонных курсах. Да мало ли еще изменений… Все они подробно перечислены в многотомных технических описаниях, полновесной бумажной грудой легших на рабочие столы испытателей задолго до боевых стрельб. Однако написать можно что угодно, гораздо труднее добиться того, чтобы «птичка» выполняла в реальности то, на что рассчитывали разработчики. Потому и идут уже третью неделю стрельбы в самых различных условиях, по хитрым мишеням, запрограммированным и на противоракетные маневры, и на отстрел помех-ловушек. Идут стрельбы ракетами, предварительно нагретыми до критической температуры, наоборот замороженными до лютых арктических холодов, побывавшими в специальных дождевальных установках, растрясенными на вибростендах… Скрупулезно проверяются все воздействия, которые ПЗРК может реально испытать на себе во время эксплуатации. Результаты тщательно протоколируются и впоследствии будут представлены Государственной Комиссии, которая и примет итоговое решение — достойно ли очередное творение конструкторов Коломенского конструкторского бюро машиностроения быть принятым на вооружение российских войск, или выставленная на испытания разработка не удовлетворяет заявленным требованиям и так и останется лишь дорогой игрушкой, а затраченные предприятием миллионы будут занесены в финансовой отчетности в раздел «убытки». Естественно, при таких серьезных ставках любая ошибка просто не имеет права на существование, и пресловутый «человеческий фактор» должен быть сведен к минимуму, в идеале вместо живого из плоти и крови стрелка-зенитчика, новым образцом на испытаниях должен управлять бесстрастный в принципе не делающий ошибок робот. Но, увы, настолько далеко робототехника еще не шагнула. Потому пятнадцатикилограммовая туба опирается сейчас не на механическую сталь, а на живое из плоти и крови плечо подполковника Чубукова — опытнейшего стрелка во всех Вооруженных Силах, за спиной которого несколько сотен боевых пусков из всех возможных положений, всеми возможными способами, и это пусть не стопроцентная, но все же гарантия от ошибки.

— Внимание по площадке, объявляю пятнадцати минутную готовность по боевой работе, — хрипло прокаркали динамики установленные на смотровой веранде над вкопанным в землю бетонным бункером.

Сейчас веранда пуста. Члены Государственной Комиссии, конструктора и инженеры предприятия-разработчика, офицеры-испытатели, одним словом все те, кто обеспечивает проведение того, что здесь уважительно именуют «боевой работой», находятся в бункере, под защитой метрового слоя железобетона. Может случиться всякое, пуск будет производиться с еще не принятого на вооружение, не проверенного всесторонне опытного образца, безопасность которого при обращении пока подтверждена лишь теоретическими выкладками. Конечно, никто не ставит под сомнение расчеты теоретиков предприятий промышленности, но береженного Бог бережет, одно дело компьютерная модель, а другое килограмм пластита опоясанный готовыми убойными элементами, гарантированно выкашивающими все живое в радиусе сотни метров. Потому на стартовой площадке стоит один подполковник Чубуков, он сегодня допустимая потеря, дозированный риск — испытатель, это его профессия. Больно режет глаза яркое летнее солнце, раскаленный, будто из открытой духовки ветер налетает на лицо, сечет его мелкой пыльной взвесью. Пятнадцать минут до начала боевой работы…

Задача сегодняшнего пуска проста — уничтожение воздушной цели на дальней границе зоны поражения при стрельбе навстречу. Граница зоны для «Иглы-М» — три с половиной километра по дальности и два по высоте, по-крайней мере так вычислено при моделировании. Сегодня это нужно проверить на практике. Где-то далеко в степи, специальная команда сейчас разворачивает и готовит к пуску стартовые столы мишени — маленького беспилотного самолета. Его Макс должен будет сбить в нужный момент, точно на заданной высоте и дальности. Подобная задача повергла бы в ужас любого войскового зенитчика, но для опытного испытателя особой сложности не представляла. Так, обычная рутина, соответственно и лишнего волнения перед работой он не испытывал, все было знакомым и привычным. Вот разве что тяжесть давившей на плечо пусковой трубы чуть больше, чем всегда, но тут ничего не поделаешь — серьезное улучшение боевых характеристик просто обязано было отразиться на и без того не маленькой массе комплекса. Ничего, не долго надрываться…

— Минута до старта мишени, — захлебываясь хриплым шипеньем, разнесли по площадке динамики.

Минута, шестьдесят секунд, долгих как удары пульса в висках… Максим повел плечом, поудобнее пристраивая громоздкую трубу, несколько раз глубоко вздохнул, покрутил онемевшей шеей.

— Лайнер — Визиру, готовы к работе? — прошелестел голос в натянутом на левое ухо наушнике.

— Лайнер ответил, к работе готов, — выдохнул Максим.

— Внимание, до старта мишени тридцать секунд… двадцать… десять… пять… Старт! Есть сход, есть управление! Расчетное время подлета к зоне пуска — минута!

Где-то далеко за желтым маревом горизонта в небо рванулась серебристая точка беспилотника, сегодняшней предназначенной на заклание жертвы. Управляющий его полетом наземный расчет доложил, что сход БПЛА прошел успешно, командам он подчиняется и теперь, следуя им, движется к заранее оговоренной точке перехвата, со скоростью пятьдесят метров в секунду, по прямой траектории без маневров. Для стрельбы условия самые тепличные, вот если бы только не необходимость бить на дальней границе зоны поражения…

— Тридцать секунд до входа в зону пуска… двадцать… десять… Лайнер, готов?

— Готов, — тихое шипенье сквозь невольно стиснутые от напряжения зубы уносится по равнодушному эфиру в бетонную толщу командного пункта, многократно усиливается селектором громкой связи, громом бьется в обшитые пластиком стены поста управления.

— Пуск разрешаю!

— Принял.

Если есть разрешение, значит цель уже в зоне. Да вон она, серебристая точка, на глазах превращается в тонкий сверкающий металлом крестик, вырастающая и вытягивающаяся в длину по мере приближения. Теперь счет идет на секунды, необходимо успеть ударить ее на дальней границе. Рука привычно поворачивает рычаг запуска источника питания по стрелке «Накол», дожимает, не отпуская. Блестящий крестик беспилотника уже в прицеле, плотно сидит в черном круге. Ну давай, родной, не подведи! Помех не будет, потому селектор задействовать нет нужды. Стрельба будет в заранее выставленном ручном режиме, автоматике сейчас доверия нет, слишком долго. Указательный палец плавно вдавливает спусковой крючок в среднее положение. Ничего! Сердце отчаянно ухает вниз в желудок, заходится противным клекотом крови в висках. Неужели отказ?! Так всегда, мгновенная паника, боязнь внезапной и пугающей неисправности, хотя разум остающийся холодным и отстраненным в тысячный, наверное, раз повторяет, что время реакции комплекса около шести десятых секунды, а для взвинченных в пограничный режим нервов это почти что вечность. Доли секунды растягиваются, будто липкая патока, и в животе разливается предательский холодок предчувствия неудачи.

Противным зуммером рвет барабанные перепонки звуковой сигнал. Есть! Цель захвачена! Подтверждая, мигает огонек светового табло. Теперь главное не выпустить беспилотник из прицела, на таком расстоянии угол совсем мал, и достаточно лишь чуть-чуть повернуться корпусом, чтобы вести цель. Вертикальный наклон трубы не более семидесяти градусов, а то реактивная струя запустившегося движка мазнет огненным поцелуем прямо по лицу. Но это условие после нескольких сотен пусков тело соблюдает автоматически, не требуя никакого контроля. Сигналы устойчивы. Пуск! Палец проваливается в пустоту, до конца вжимая сталь спускового крючка. Полторы секунды на запуск двигателя. Отчаянно взревывают раскручиваясь, гироскопы. По лицу Максима ползет невольная улыбка, сами собой вспоминаются анекдотические истории о неопытных стрелках бросавших трубу от испуга, вызванного этим неожиданным ревом, прямо возле уха. Он все еще продолжал улыбаться, когда сработала пороховая катапульта, выталкивая ракету на безопасное для запуска реактивного движка расстояние. Мгновение спустя, взвыл, отплевываясь серым дымом и сам движок, унося ракету навстречу цели. Все, от Макса больше ничего не зависело. Идеальная система, по принципу «выстрелил — забыл», обязана была сама найти свою цель без малейшего участия с земли.

Примерно с минуту Максим старался не дышать, выжидая, когда бивший в лицо горячий ветер отнесет в сторону облако отработанных газов полное ядовитых окислов и солей тяжелых металлов. Заодно пристально следил за полетом рванувшейся навстречу беспилотнику «птичке». Та шпарила прямиком навстречу цели, срезая расстояние по кратчайшему пути, заходила на перехват. В этом и есть основной плюс оптических головок самонаведения, никакой сложной математики, громоздких и дорогостоящих бортовых вычислителей, лишь простейший автопилот, направляющий ракету на источник теплового излучения, который она «видит» в недоступном человеку инфракрасном спектре. Правда и обмануть такую головку проще простого, подсунь ей сильнее нагретую цель, и она моментально переключится на нее, если, конечно, зенитчик заранее не задал режим селекции. Ну, или совсем уж от отчаяния можно крутнуть лихой противоракетный манвр, выводя ракету на такие перегрузки, которые не выдержит ее аппаратура. Только для этого надо быть не слабым воздушным асом, что твой Чкалов, да еще самому уметь держать не малые перегрузки — иди, потягайся в этом с бездушным металлом. Хотя порой человеческое тело и оказывалось крепче, бывали прецеденты… Но сейчас ни помех, ни маневров не будет — в воздухе сегодня свои…

Вот уже «птичка» оказалась совсем рядом с мишенью, поднырнув ей под брюхо, заходя снизу. Максим напряженно следил за ее полетом, никакой ошибки не было, беспилотник находился как раз на дальней границе, может на сотню метров ближе, но это уже не играло никакой принципиальной роли. Чубуков точно знал, что сейчас должно произойти. Повинуясь заложенной программе, обеспечивающей максимально эффективное поражение цели, ракета сейчас подпрыгнет, по широкой дуге уходя выше наиболее раскаленных двигательных сопел, на которые ее вывела головка и ударит точно в фюзеляж беспилотника между крыльями и хвостом, проламываясь сквозь хрупкий дюраль корпуса и взрываясь уже внутри, корежа и разрывая цель на части. За время службы, он видел подобное уже сотни раз.

Но сегодня привычной картины не получилось. Высоко задрав нос, ракета изящной дугой обогнула цель сверху и стремительно унеслась дальше в выцветшее от степной жары, белесое небо. Уже через несколько секунд она совершенно пропала из виду, нырнув в невесть откуда взявшееся молочно-белое облачко. Удивленно жужжа, будто гигантский жук, БПЛА пронесся прямо над головой остолбеневшего Максима. Из бункера к нему уже бежали люди, смешно переваливался на коротких кривоватых ножках генеральный конструктор, брызгал слюной, матерясь на ходу, руководитель работ, чем-то неуловимо похожий на бульдога полковник. Все они сейчас неслись к Максиму, все жаждали каких-то объяснений. Но подполковник Чубуков лишь растеряно развел руками, ему нечего было сказать этим людям, никаких ошибок при пуске он не допустил, а значит вывод только один — задача пуска не выполнена по вине опытного изделия. И теперь хочешь, не хочешь, а необходимо создавать специальную комиссию по выяснению причин, разбираться досконально с изделием, и, скорее всего, сворачивать вожделенные испытания, допускающие новинку в серийное производство. А это миллионные убытки для завода, убытки, за которые кому-то обязательно придется держать ответ.

Приглушенное стрекотание где-то наверху отвлекло его от воспоминаний и заставило открыть глаза, вглядываясь в нависший над головой брезентовый полог. Причину беспокойства Макс обнаружил достаточно быстро — огромная тварь, сантиметров в пятнадцать длинной чем-то напоминавшая буро-зеленого кузнечика изо всех сил лупила задними ногами по своим хитиновым крыльям видимо от души радуясь окружающему миру.

— Вот гадство, — сплюнул на пол Максим. — Надеюсь, ты хотя бы не ядовитая?

Он потянулся, было, чтобы щелчком сбить тварь на пол, но неожиданно для себя обнаружил еще с десяток ее сородичей вольготно расположившихся неподалеку от своей товарки.

«Ясно, проще не обращать внимания на непрошенных квартирантов, чем вступать с ними в заведомо бесполезную битву», — сообразил он, откидываясь обратно на нары и вновь закрывая глаза, стараясь просто не прислушиваться к навязчивому шуршанию и стрекоту. Постепенно вновь погружаясь в приятную полудрему, где из небытия вставали перед ним выжженные степи испытательного полигона.

Против ожидания Чубукова испытания в тот раз не прекратили, быстренько состряпали протокол о том, что задача пуска выполнена частично, а лучше сказать не в полном объеме — пойди, разберись, что это означает. И вообще имел место быть вероятностный отказ одной из схем ракеты. Естественно промышленникам это стоило солидного банкета и неких пожертвований в виде поставок на полигон оргтехники и каких-то строительных материалов. По цене эта «добровольная» помощь, конечно, ни в какое сравнение не шла с теми средствами, которые могли вылететь в трубу, займи испытатели принципиальную позицию. На счастье представителей военпрома происходила эта история в демократические российские времена, когда принципиальности у военных ввиду скудного государственного содержания весьма поубавилось. Чубуков пытался было со своей стороны что-то доказывать и размахивать ГОСТами, определяющими порядок действий в подобных ситуациях, тем более, что одним непоражением дело не ограничилось, комплекс доблестно промазал еще несколько раз. И, похоже, дело было как раз в той самой схеме доворота, принятого для повышения эффективности, как-то так получалось, что угол подлета ракеты к цели выходил за пределы чувствительности головки и лишившись теплового сигнала, она уводила ракету в сторону от цели. Принимать такой комплекс на вооружение было нельзя, больше того, подобное решение вплотную граничило с преступлением. Нет, дорогие товарищи, сначала корректировка схемы доворота, а потом уж повторные испытания. Когда мишени не поражаются три раза из пяти ни о каком вероятностном отказе не может быть и речи, даже у самой предвзятой и купленной комиссии. Так думал тогда Чубуков, но кончилось все тем, что его вызвал к себе непосредственный начальник, в кабинете которого уже сидели двое конструкторов. Дохнув дорогим коньячным перегаром, полковник, доверительно положив Максиму руку на плечо, шепнул на ухо:

— Брось, не надо вот этого героизма… Брось, здесь не за что биться… Этот комплекс на вооружение нашей армии не пойдет, слишком дорогой… Чисто экспортный вариант… Лично тебе не пополам, если индюки или арабы пару раз промажут на дальней границе, а? Да пусть хоть вовсе усрутся, говнюки… Плюнь и забудь!

— Как не пойдет? — ошарашено уставился на начальника Макс. — К чему же тогда гос. комиссия, к чему испытания?

— Все чисто номинально… Все, чтобы пустить иносранцам пыль в глаза… Они же не лохи, если изделие не принято на вооружение у нас, так они хрен купят… Тоже поумнели в последнее время, макаки… Если это такая хорошая штуковина, как вы рекламируете, что же вы своих солдат таким же не вооружаете, так они рассуждают… Ну вот и хрен им по всей морде… Подпиши и забудь… Хрен еще знает в кого они нашими ракетами пулять собираются, вполне возможно в нас самих…

Конструктора будто китайские болванчики синхронно закивали головами: «Плюнь и забудь!», подтверждали их масляные глазки. А потом на столе, как по волшебству появилась тарелочка с аккуратно нарезанным лимоном и невиданный в здешних местах настоящий «Кутузов», крепкой маслянистой волной ударивший в голову. И тосты: «за взаимопонимание», «народ и армия едины», «последний щит Родины» и просто «за хороших людей, нас так мало осталось». И уже просто невозможно оказалось, в конце концов, отказать хорошим людям в совершенно невинной просьбе, к тому же это экспорт. Да провались они пропадом, хотят покупать дерьмо, пусть покупают, что Чубукову больше всех надо, что ли? Ни хрена, сами расхлебывайте! И примерно через два часа плотного общения за закрытыми дверями в кабинете начальника Максим поставил размашистую подпись в протоколе гласившем, что задачи пусков в основном выполнены, а некоторые мишени не поражена в результате вероятностного отказа одной из систем ракеты. С формальной точки зрения даже почти не наврал, по-крайней мере в суде доказать, что испытатель сознательно пошел на фальсификацию результатов, а не добросовестно заблуждался сам, было бы невозможно. А больше от него ничего и не требовалось. Расставались подполковник и конструктора лучшими друзьями, обнимались на прощание, и промышленники приглашали его к себе в гости, адресов, правда, при этом предусмотрительно не оставили. Хрен их знает, этих военных, они люди не светские, еще правда припрется в гости, сапог, потом расхлебывай…

Вот такая вот вышла история, и Максим сроду бы не вспомнил о ней, мало ли за столько лет службы прошло через него приукрашиваний и подтасовок, мелких нарушений и приписок, сделанных в угоду тузам военпрома. Не вспомнил бы, если бы не одно «но»! Те комплексы, что он сегодня спасал от гипотетического возгорания, несли на своем покрытом облупившейся зеленой краской теле черную маркировку: «Игла-М. Made in Russia». «Вот будет забавно, если придется из них стрелять, а ракета опять выкинет что-нибудь подобное. В наказание за тот давний компромисс с совестью, бог-то не фраер, шельму завсегда метит…» — вялая мысль скользнула по самому краю проваливающегося в глубокую черную пустоту сна сознания, отразившись на лице Максима кривой невеселой улыбкой. А через минуту Максим Чубуков, бывший испытатель, бывший наемник, а теперь вовсе даже непонятно кто уже крепко спал, изредка по-детски шмыгая носом и вздрагивая всем телом, будто порываясь куда-то бежать. Вот только штука была в том, что бежать-то и некуда. Все, конечная остановка!

Генерал, несмотря на раннее даже по местным меркам утро был собран и деловит, вид имел свежий и отдохнувший, говорил, энергично рубя ладонью воздух, короткими емкими фразами.

— Итак, джентльмены, мы вчера остановились на том, что мои люди спасли ваши драгоценные жизни. Возможно, они и не ставили перед собой такой цели, но факт остается фактом. Потому теперь вы оба принадлежите мне, точно так же безусловно, как принадлежат хозяину рабы. Но я имею возможность предложить вам сделку, в результате которой вы сможете вновь вернуть себе свободу. Ведь у вас есть такое желание, я не ошибаюсь.

Невыспавшийся и от того злой и угрюмый Максим лишь молча кивнул головой. Всю ночь его атаковали проклятые насекомые, начиная от вездесущих москитов, которых, несмотря на самоотверженно закрытую наглухо в самое пекло палатку, внутри оказалось все же вполне достаточно и, заканчивая огромными плоскими клопами, обитавшими в щелях между жердями из которых были сколочены нары. Едва лишь законные обитатели палатки задремали, забывшись первым легким сном, как все эти непрошенные гости одновременно ринулись в атаку, стремясь, во что бы то ни стало добраться до вожделенной крови двух белых, рискнувших ночевать в их владениях. В результате за всю ночь поспать удалось не больше двух часов перед самым рассветом, когда усталость все же взяла свое, погасив сознание и полностью запретив телу реагировать на щипки, укусы и осторожные касания мохнатых лапок. Легко понять, что после такой веселой и насыщенной ночки куртуазные обороты свежего и бодрого генерала воспринимались несколько неадекватно.

— Так вот, — продолжил ничуть не обескураженный угрюмым молчанием собеседников генерал. — Как мы вчера выяснили один из вас, а именно мосье Максим, весьма коротко знаком с захваченным моими людьми в бою с угнетателями зенитно-ракетным комплексом, и даже может самостоятельно из него стрелять. Это вполне можно назвать счастливой случайностью, хотя я склонен скорее считать сие знаком, поданным мне древними богами нашей земли, ну, или если хотите, рукой Провиденья. Ибо как раз в тот момент, когда у меня есть достойная воздушная цель, мне в руки практически одновременно попадают и оружие против нее, и специалист, могущий его использовать. Это ли не промысел Божий?

Джексон заразительно рассмеялся, жестом приглашая присутствующих присоединиться, по достоинству оценив его шутку. Однако обоим русским было вовсе не до смеха, так что в след генералу пару раз угодливо хихикнул лишь тенью маячащий у дверей в кабинет толстяк-адъютант. Стоящий чуть сбоку Пойзон только криво ухмыльнулся, генеральский юмор явно не произвел на него должного впечатления.

— Итак, к делу, — отсмеявшись, сухо произнес генерал. — Прошу подойти к карте, господа, так мой рассказ будет более нагляден.

На столе генерала лежала все та же крупномасштабная карта, что и вчера. Пользуясь приглашением Макс шагнул вперед и с любопытством уставился на разноцветные значки, пятнающие зелено-коричневое пространство Северного Киву, где-то за его плечом напряженно сопел Андрей. Максим даже мысленно ему позавидовал, безусловно, хорошо знакомый с географией района ООНовец сейчас мог выжать из щедрого генеральского предложения куда больше информации, чем бывший охранник с прииска не знающий даже приблизительно его местонахождения.

— Примерно вот здесь, в этом районе, — палец генерала описал довольно широкую окружность. — Находимся сейчас мы. Этот район, как вы сами можете видеть, географически представляет собой практически непроходимые джунгли, составляя этакую природную крепость. Ни правительственные войска, ни воинские формирования Руанды и Уганды не рискнут так глубоко углубляться в лес, поэтому здесь безраздельно властвуют мои люди. Они держат под своим контролем так же довольно значительное количество окрестных деревень. Вот эти, эти, эти…

Генеральский ноготь с силой отчеркнул несколько скоплений черных квадратиков затерянных среди зелено-коричневого моря.

— Эти деревни стратегически очень важны для нас, так как от их жителей мы получаем все необходимое для борьбы тыловое обеспечение: еду, одежду, новых рекрутов, женщин, наконец… Вы же понимаете, мои люди отнюдь не монахи, — при этих словах Джексон плотоядно ухмыльнулся, приглашая окружающих разделить его чувства, впрочем, успеха в очередной раз он не имел.

— К делу, мой генерал, в чем заключается наша задача? — напряженно прервал его Максим, оценивающе разглядывая подконтрольный войскам генерала район джунглей и усиленно соображая, куда бы могла вести видневшаяся на самом его краю шоссейная дорога с твердым покрытием — весьма большая редкость для Конго.

— Не перебивайте меня, всему свое время, — отрезал Джексон, вновь склоняясь над картой. — Как вы видите, все эти деревни находятся глубоко в секторе моего безраздельного влияния и отделены от подконтрольной правительственным войскам территории весьма приличным отрезком джунглей, в которые солдаты соваться не рискнут ни за какие деньги. А значит, мне нечего опасаться за свою кормовую базу. По-крайней мере так было до недавнего времени. Но…

Тут генерал сделал драматическую паузу, многозначительно ткнув пальцем в потолок.

— Ничто не вечно в этом мире, и менее всего надежно в этом плане состояние покоя и безопасности. Мои информаторы вот в этих трех деревнях, — он быстрыми движениями отметил три небольших скопления черных квадратиков расположенных на местности практически равносторонним треугольником с длиной сторон в пару-тройку километров. — Сообщили, что деревни посетила группа иностранных солдат из миротворческих сил ООН. Прибыли они на вертолете, якобы для раздачи жителям гуманитарной помощи. Помощь действительно раздали — муку, рис, кое-какие медикаменты и предметы обихода.

— Что же в этом плохого, — с плохо скрытой издевкой неожиданно для всех произнес Андрей. — Ведь наверняка вся гуманитарная помощь в итоге попала в ваши руки?

Джексон резко вскинул голову и долгим изучающим взглядом посмотрел в лицо ООНовца. Андрей попытался выдержать этот поединок глаз, но не смог и уже через несколько секунд опустил голову на грудь, делая вид, что его сильно заинтересовало что-то лежащее на полу. Генерал не дал себя обмануть этим липовым интересом, совершенно правильно расценив отведенный в сторону взгляд белого, как капитуляцию перед более сильным и волевым соперником, удовлетворенно вздохнул и с нажимом произнес:

— Да, не скрою, большая часть привезенного пошла на пользу моей армии, но особых поводов для радости это мне не доставило.

— Почему же? — быстро переспросил Максим, демонстрируя искренний интерес, призванный несколько разрядить обстановку после явно враждебного выпада Андрея.

— Потому что на следующий день вместе с вертолетом миротворцев деревни посетили два вертолета с опознавательными знаками правительственных сил. Для меня это оказалось неприятным сюрпризом, до сих пор, я считал, что Киншаса располагает в этой провинции лишь гражданской авиацией, да парой старых учебных самолетов. Теперь же положение моей армии значительно осложнилось. Мои информаторы получили задание выяснить все, что возможно про правительственные вертолеты. Это оказалось несложно, так как прилетевшие на них солдаты имели задание сблизиться с местным населением и убедить его отказаться от помощи бандитам, ну то есть нам, истинным патриотам страны. Потому они легко шли на контакт с людьми, охотно рассказывали истории о том, как живут люди в столице и прилегающих районах, о моще правительственной армии… Рассказали они и об этих таинственных вертолетах…

Генерал вновь замолчал, пытливо вглядываясь в лица склонившихся над картой белых, и лишь когда тяжелая пауза затянулась настолько, что оба русских уже не знали куда деться, продолжил:

— Эти вертолеты были куплены в Анголе и доставлены в Киншасу. Сразу несколько эскадрилий отличных боевых вертолетов, стоящих столько, что хватило бы кормить всех голодающих детей страны целый год, а может быть и больше. Несколько машин перегнали в Кисангани, а потом и вовсе в Букаву. Это совсем у нас под боком. Теперь я не могу чувствовать себя в безопасности, в любой момент враг может нанести мне удар с воздуха, удар от которого я не оправляюсь. Это ведь только пока солдаты уговаривают крестьян не давать моим людям продовольствия, когда они поймут, что это бесполезно, они просто сожгут с воздуха эти деревни вместе со всеми людьми, и я никак не смогу помешать этому.

— Ты хочешь, чтобы мы сбили эти вертолеты? — в лоб спросил Максим. — Но как? После первого же удачного выстрела, летчики поймут, что у тебя есть зенитные ракеты и станут очень острожными. Придется много дней сидеть в засаде ради каждого удачного выстрела…

— Не придется, — оборвал его генерал. — Вертолетов в Букаву всего два, раз в неделю они оба прилетают вот сюда, в эту деревню, вместе с вертолетом миротворцев. Ты устроишь на них засаду и собьешь оба. У тебя будут все захваченные нами ракеты — шесть штук, по три на каждый вертолет. Этого должно хватить. После того, как вертолеты будут уничтожены, эти трусливые собаки не отважатся прислать сюда новые, слишком дорого они стоят. Да и летчики не захотят рисковать своей жизнью, не такие уж большие деньги им платят…

— Платят? — ухватился за невольную оговорку генерала Максим. — Ты сказал, платят? Значит, на вертолетах летают не военнослужащие правительственных войск?

— Нет, — недовольно скривился Джексон. — Я вижу, от тебя ничего не ускользает, белый. Летчики на вертолетах — наемники, такие же белокожие, как и ты. Не знаю, из какой они страны. Но не африканцы, и воюют здесь за деньги, трусливо убивая черных воинов с неба, оттуда, откуда мы не можем их достать.

— Раньше не могли, — поправился он, сжимая кулаки, так что побелели костяшки пальцев.

— Хорошо, — задумчиво проговорил Максим. — Мне нужно знать четкое расписание полетов вертушек, точное место приземления, время взлета и посадки, количество солдат на борту и, самое главное тип этих машин.

— Все сведения тебе сообщит Пойзон, он вчера лично беседовал с разведчиками, отслеживающими полеты вертолетов. Вот только тип их, тебе никто сообщить не сможет, мои люди не разбираются в вертолетах и не могут определить, даже в какой стране они изготовлены.

— Значит, мне придется самому сходить на разведку и посмотреть на них, — потирая лоб, медленно выговорил Максим. — От этого слишком многое зависит. Разные машины, нужно по-разному атаковать, у всех свои уязвимые места, да и вообще лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

— Хорошо, — хлопнул ладонью по карте генерал. — Вертолеты прилетят послезаврта. Мои люди проводят тебя к деревням, ты сможешь все сам увидеть. А в воскресенье они прилетят опять, и я хочу, чтобы в воскресенье ты смог выстрелить по ним ракетами.

— Поживем-увидим, — философски протянул Максим.

— Если в воскресенье вертолеты не будут сбиты, — холодно взглянув ему в глаза, отчеканил генерал. — Ничего увидеть ты уже не сможешь. Я прикажу выколоть твои глаза. А теперь все, Пойзон, проводи их и подготовь группу разведчиков, чтобы сопроводили мосье Максима к деревням.

— Да, мой генерал, — вскинув руку к непокрытой голове на американский манер, гаркнул Пойзон, четко разворачиваясь на каблуках.

Следом за ним волоча ноги, поплелся Андрей, замыкал процессию все еще что-то напряженно обдумывающий Максим. Джексон, не мигая, смотрел им вслед, до тех пор, пока за спиной Максим не захлопнулась дверь, потом, склонившись над картой, растопыренной пятерней накрыл треугольник, вершинами которого были три деревни, и резко сжал кулак, комкая в ладони обиженно захрустевшую склейку.