"Линкольн Стеффенс "Мальчик на коне" [H]" - читать интересную книгу автора

они плыли, да и не интересовался этим. С меня было достаточно того, что
они проплывали днём и гудели по ночам, двигаясь по этому опасному мутному
потоку, который был всегда готов схватить мальчишку, подмять его под себя,
утопить и затем выпустить его маленькое неподвижное белое тело на
поверхность за много миль отсюда.
Затем мы переехали из дома на 2-й улице в другой, побольше, который
находился на улице H между 6-й и 7-й улицами. Это был новый мир, гораздо
шире прежнего.
Железная дорога, полузасохший пруд, пустырь с четырьмя большими
смоковницами и школа составляли его достопримечательности. На дамбе, что
шла вокруг пруда, был запасной путь железной дороги со стрелкой, и я часто
наблюдал, как там маневрировали товарные поезда. Наблюдая за ними, я
задавался вопросом, откуда они приходят. В отличие от пароходов вагоны
поездов говорили мне о далёких городах, обо всём мире. В моём сознании,
когда весь мир для меня заключался во 2-й улице, пароходы просто сновали
вверх и вниз по реке подобно тому, как я вертелся на доске от стола, но
поезда с улицы H откуда-то приходили и куда-то отправлялись. Куда же?
Читать я ещё не умел, но иногда на товарных вагонах лежал ещё свежий снег,
который был для меня чудом. Во всех моих книжках были картинки со снегом,
салазками и лыжами, покрытыми сверкающей белизной домами с выступающими из
темноты освещёнными окнами. Но всё это было не для меня. Если мне
когда-либо и доводилось видеть снег, то это был снег на вершинах далёких,
далёких гор, что были видны из окна моего класса в школе. Значит поезда,
покрытые снегом, приходили из далёкого далёка, из-за гор, и мне хотелось
знать, что же это такое - далёкое далёко. Мне изредка рассказывали о нём,
и я помню, как сидел у железной дороги, пытаясь составить из обрывков тех
сведений, что мнеперепадали, представление о внешнем мире. Я пропадал там
до тех пор, пока меня вдруг резко не звали домой и спрашивали, чего это
ради я пялю глаза на эти вагоны. Взрослые ведь не понимают человека.
Они не могли понять прелести того "вонючего старого болота, которое
давно пора засыпать" (сейчас, кстати, уже засыпанного). Для меня же пруд
был пустынным местом, полным таинственности и приключений. Иногда он
наполнялся водой, и тогда с помощью рогатки я мог там охотиться на
каких-то птиц, похожих на куропаток.
Иногда он почти пересыхал и, конечно же, страшно вонял. Ну и что ж
такого?
Вместе с другими ребятами я играл в разведчиков и индейцев, шныряя
среди кустов по извилистым тропинкам, протоптанным мастеровыми, ходившими
через болото на работу в железнодорожные мастерские.
Пустырь, где росли смоковницы, был рядом с нашим домом; и там, среди
ветвей, я строил себе настил, на котором затем выстроил маленький домик.
Это была эпоха моей нецивилизованной жизни, через которую ребёнок должен
прорваться, зубами и ногтями, сам, ведя за собой всё племя. И там, в нашей
самодельной хижине среди ветвей смоковницы, где мы чувствовали себя сродни
обезьянам, я узнал, откуда берутся дети.
Родители, кажется, не помнят и не имеют никакого понятия о том, как
рано ребёнок начинается задаваться этим вопросом. Мне было около шести
лет, когда я построил ту хижину, которая служила мне и вигвамом, и
тайником. Это было надёжное место, где можно было прятаться от мира,
раскинувшегося внизу, и наблюдать за ним.