"Анджей Стасюк. Белый ворон" - читать интересную книгу автора

жили недалеко от железной дорога. Когда проходили тяжелые грузовые составы,
наш дом дрожал, а с потолка мелкой, тонкой, как мука, белой пылью осыпалась
известка. Но грохот был не очень сильный, потому что от дороги нас отделял
березовый лесок. И если мне хотелось посмотреть на поезд, надо было идти на
прогулку, лучше всего на станцию - два усыпанных желто-коричневым гравием
перрона и зеленое деревянное зданьице. Коричневатость гравия, зелень
масляной краски, черный и красный цвета паровозов, хотя некоторые из них
были вовсе не черные, а темно-оливковые.
На этой станции, последней в череде носящих название Варшава такая,
сякая или эдакая, останавливались только пассажирские поезда. Вот их
паровозы и были темно-оливковыми, а у товарных и скорых - черными. Надо было
встать в конце перрона, подойти к самому краю и ждать, когда из-под
покрытого смазкой брюха паровоза выползет большущий клуб пара. В нем я
исчезал весь. Я чувствовал на лице теплое, даже чуточку какое-то меховое
прикосновение. Пахло машинным маслом, угольным дымом, горячим металлом и
чем-то еще, может, средством для пропитки шпал. И я думал, что так,
наверное, в небе среди облаков, такое, наверное, чувствуют ангелы,
изображения которых я видел на голубом своде пресвитерия в костеле, что
находился на предыдущей станции. Похожий на дьявола машинист смотрел на мое
вознесение из своего окошка и иногда, если был в хорошем настроении, а
семафор был красный, выпускал еще одну порцию облаков.

Но то, что было на склоне, напоминало чистилище, дрянной северный
славянский элизиум, жиденький раствор холода, сырости и темноты.
Чуть спустились сумерки, сразу же приморозило. Поверхность снега
затвердела, и мы катились вниз с насекомым хрустом. Бандурко хрустел первым,
я старался ступать в оставленные им дыры.
- Там что-то есть! - крикнул он против ветра. Его слова едва коснулись
меня.
Из серой тьмы вынырнули стена и покатая шиферная крыша.
- Это шалаш.
- Какой шалаш, Василь? Негритянский? Индейский?
- Госхозовский. Они тут пасли овец. Теперь я примерно знаю, где мы
находимся.
Дверь висела на одной петле. Воняло старыми тряпками. Но не дуло. Ветер
гудел, ударяясь о стены, о крышу, но внутрь проникали только отдельные
тоненькие посвисты. Бандурко присел на корточки у очага, собрал в кучу
всякий мусор, какую-то картонную коробку и поджег. Потом высмотрел в углу
доску, опер ее наискось о стену и разломал каблуком. Положил щепочки на
колеблющееся пламя. Мы нашли обломки скамейки, всякие сучки и ветки, сорвали
несколько жердей, свисающих с опорной конструкции крыши. Стало светлей, а в
процессе разрушительной деятельности мы даже согрелись. Дверь мы кое-как
приладили на место, и теперь осталось только сесть, снять промокшую обувь и
сохнуть. Дым клубился, искал выхода, но нам было наплевать. Мы растянулись
на полу. Внизу вполне молено было дышать.
- Теперь я знаю, где мы. Могло быть хуже. Внизу, километра два отсюда,
есть дорога. То есть сейчас ее нет, потому что зима. Прокантуемся тут до
утра, а утром спокойненько двинемся. Теперь-то мне все ясно. Знаешь, сколько
мы протопали?
- Понятия не имею.