"Кристофер Сташефф. Мудрец" - читать интересную книгу автора

ним. И тогда в душе Кьюлаэры разверзлась глубокая бездна презрения,
презрения к людям, которые сначала воздают почести мальчишке, спасшему
маленькую девочку и убившему взрослого, чтобы самому спастись, а потом
отталкивают его, сторонятся его - Кьюлаэра презирал их, злился на них, его
злость никогда не дремала, он был готов броситься на всякого, кто его
обижал. Он стал презирать и законы взрослых, и даже их богов и думать, что
только злой бог, Боленкар, лишен притворства, ибо ни от кого не прячет
своей злобности.
Кьюлаэра вырос без бога, которого мог бы почитать, без веры во
что-либо, кроме самого себя, в свой ум, и силу, и умение драться, ибо ему
то и дело приходилось драться с другими мальчиками, а когда они наконец
отступились, он понимал, что отступились они лишь из страха быть побитыми.
Он стал лучшим бойцом, но при этом отверженным. Он и сам открыто презирал
сверстников, постоянно задирался и нарушал, когда только было возможно, их
глупые правила...
Например, правило о том, что он обязан жениться на женщине, с которой
переспал и с которой зачал ребенка.
Но никогда не брал женщину насильно.
Поэтому, подбираясь к Луа, Кьюлаэра ощутил прилив отвращения. Вместе
с желанием пришло презрение к себе. Еще противнее ему было из-за того, что
девушка-гном выглядела лет на пять, не больше. И тогда Кьюлаэра посмеялся
над искренней заботой девушки и ее слабостью, которую она назвала бы
любовью, приказав:
- Развяжи мне шнурки, чтобы мои ноги согрелись. И удивился, когда она
выполнила его приказ. Он сел спиной к стволу дерева, позволил ей накормить
себя с ложки мясным бульоном. Но думал Кьюлаэра при этом не только о
выздоровлении...
Он замышлял месть.

***

Огерн проснулся, дрожа - и, что того хуже, он проснулся от боли. Не
успев шевельнуться, он почувствовал боль во всем теле. Он лежал не
шевелясь, боясь открыть глаза - боясь, что даже это принесет ему боль.
"Трус! - обругал он сам себя. - Невежа и свинья!"
Он пытался набраться храбрости, чтобы хоть чуть-чуть пошевелиться,
хотя бы приоткрыть веки...
Свет обжег его мозг, и Огерн прищурился, внушая себе, что на самом
деле свет тускл, и лишь его отвыкшим за пятьсот лет от света глазам он
кажется ярким пламенем. Когда глаза Огерна привыкли к свету, он открыл их
немного шире и мог бы поклясться, что под веками у него песок. Неужели за
пять веков у него высохли веки?
За пятьдесят лет, поправил он себя. Истинный возраст его тела -
пятьдесят лет или даже меньше! Но пятьдесят ли лет прошло или пятьдесят
десятилетий, Огерну все равно казалось, что весь он - из ржавого,
заскорузлого железа и ему нужно заново родиться.
Он еще шире открыл глаза, подождал, пока свет перестанет слепить,
осмелился открыть еще шире и увидел поистине ослепительный блеск! Блестки
льда, покрывавшие стены пещеры во времена его молодости, превратились
теперь в сугробы и колонны! Он лежал в ледяном зале, освещаемом пламенем в