"Иван Терентьевич Стариков. Освященный храм ("Судьба офицера" #3) " - читать интересную книгу автора

как дочкой родной. Неужели ты упустишь такую красавицу?
Помолчала хозяйка, повздыхала сокрушенно да и поднялась, говоря:
- Ничего не сделаем. Ни я не смогу удержать ее, ни ты, как вижу. Не
привяжешь ведь. О нашем разговоре Ляле - ни словечка! Расскажешь, меня навек
обидишь. Помни! Узнает о моем желании - из жалости останется, из
благодарности. А этого нельзя допустить. Грех. Я не враг ее счастью. Как
само решится, так и будет. От судьбы никуда не уйдешь. Займись, прошу тебя,
капитаном. Ладно?
Роман ушел домой, чтобы подготовить мотоцикл, сходить к бабе Проновой,
а затем - в степь, в чабанскую бригаду Чибиса.


3

Высокая, высохшая Евдокия Сергеевна Пронова, прищуривая близорукие
глаза, долго всматривалась в парня. Щурилась, но в щелочках бегали огоньки -
то ли она вспоминала, где видела этого юношу, то ли знала, но выжидала:
какое может быть у него к ней дело? Голос у нее низкий, дребезжащий, и она
сама сгорблена от того, что всю жизнь старалась казаться ниже ростом, и вид
у нее какой-то странный - вещунья или Яга из старинной сказки. В селе
чуждались ее, обходили при встрече за нелюдимость и за непонятную угрюмость
и даже озлобленность. Если она с кем и разговаривала, то резко, не мирно, а
с раздражением, и это всегда было неприятно и отталкивало от нее. Но никто
никогда не замечал за нею каких-либо неблаговидных поступков. Просто мрачный
характер. Роман знал об этом и терпеливо стоял под ее прищуренным взглядом.
- Говоришь, Пригожий? Петра Пригожего сынок? Его вместе с Феногеном
отправляли на войну.
Роман не знал, кто такой Феноген, и спросил:
- А кто такой Феноген?
- Не знаешь - и не надо! Погиб он, говорят.
- Но на обелиске нет фамилии Пронова.
- Это я Пронова, а он - Крыж. Феноген Крыж.
- Да, есть такая фамилия на памятнике.
- Э, лучше бы там была фамилия Пронова.
- Ваш муж - Пронов? Погиб?
- Да. И мое место - рядом с ним. Только с ним. А нас нет на памятнике.
- Но вы ведь живая...
- Нет, парень. Я вместе с Иваном погибла. Они и меня убили, проклятые
изверги. И нам с Иваном надо бы в одной могилке быть. А я вот копчу небо...
Будь оно все на свете трижды проклято, если нет правды!
Роману жутковато было слушать старую женщину, он впервые встретился с
откровенным отчаянием, пугающим душу. И уже по-иному смотрел на старуху,
какою стращали в сельских хатах малых ребятишек. Он подумал, а сколько еще
таких Проних на земле, потерявших мужей и братьев, отцов и сыновей! И может,
каждая вот так, как Евдокия Сергеевна, кричит от неизбывной боли и от
кровоточащей памяти? Одно дело, когда говорится об этом на собраниях, в
лекциях и докладах, и совсем иное, когда слышишь крик, исполненный тоски и
обиды. Ему хотелось переменить тему разговора, но не находил никакого
способа, пока не вспомнил, что кто-то из ребят говорил, будто бы у этой
старухи есть ветхая рыбачья лодка, почти шаланда.