"М.П.Еремин. К.М.Станюкович. Очерк литературной деятельности" - читать интересную книгу автора

Разумеется, такое чувство мог вызвать только человек необычайного
обаяния, которое на десятилетнего мальчика производило особое впечатление,
может быть, еще и потому, что этот учитель был солдат. Что И.М.Дебу за
участие в кружке М.В.Петрашевского был приговорен к смертной казни,
замененной - после совершения изуверской процедуры подготовки к расстрелянию
- четырьмя годами военно-арестантских рот, об этом в те годы К.М.Станюкович,
конечно, не мог знать, но о том, что этот образованный человек попал в
солдаты не по рекрутскому набору и уж, конечно, не по доброй воле, а
отбывает наказание, он мог догадываться уже и тогда. Чем мог провиниться
такой прекрасный человек? И перед кем? Детская любовь цельна и
последовательна, и, разумеется, в сознании влюбленного ученика были виноваты
те, кто наказал его учителя, а вместе с ними и те, кого он, учитель, хоть и
не открыто, осуждает. Социалист, почитатель Фурье и последователь его
учения, И.М.Дебу считал дворянское общество, к которому до своего ареста
принадлежал и сам, неприличным обществом и подтверждал это свое мнение или
реминисценциями или прямыми ссылками на произведения Пушкина, Гоголя,
Лермонтова. На своих уроках Дебу речи о Фурье, наверно, не заводил, а о
Пушкине, о Гоголе, о Лермонтове и, может быть, даже о Достоевском - своем
товарище по делу петрашевцев - он, по-видимому, просто не мог не говорить.
Мы не знаем, насколько подробны были эти разговоры, но в памяти ученика
они оставили неизгладимый след. Когда через несколько лет юному Станюковичу
приходилось слушать, как невежественный корпусной словесник доказывал, будто
чтение "Мертвых душ" "только развращает молодого читателя и не дает пищи ни
для ума, ни для сердца", он уже был в какой-то степени подготовлен, чтобы
оценить эти жалкие потуги по достоинству. Правда, к тому времени он уже
успел убедиться, что этот преподаватель занимал место в корпусе вовсе не по
недосмотру начальства.
По давней традиции, еще больше укрепившейся в годы царствования Николая
I, в военно-учебных заведениях гуманитарные дисциплины принято было считать
не то что второстепенными, но даже почти посторонними, без чего вполне можно
обойтись: хоть и не официально, но настойчиво кадетам внушалась мысль, что
быть хорошим моряком можно и без Ломоносова. В годы учения Станюковича в
корпусе появлялись словесники, знающие и любящие свое дело, но от них
старались поскорее "освободиться": один из них - Ф.А.Дозе - скоро был уволен
и куда-то сослан по доносам коллеги - того самого, который ратовал против
чтения "Мертвых душ"; а другой - профессор, будущий академик М.И.Сухомлинов,
по-видимому, вынужден был отказаться от преподавания в корпусе, как
говорится, по собственному желанию.
Корпусное начальство больше всего заботилось о внешнем благополучии, о
строевой выправке и поэтому особенно старательно занималось шагистикой.
Однако в эти годы казарменный формализм уже не давал того эффекта, на
который рассчитывали его защитники и насадители: времена менялись.


2

Россия уже несколько десятилетий жила в напряженном ожидании перемен к
лучшему. Когда-то необходимость таких перемен во всем ходе русской жизни -
общественной и политической - осознавали лишь немногие русские люди, среди
которых наиболее выдающимся был А.Н.Радищев. Позднее, в особенности после