"Константин Михайлович Станюкович. Оба хороши" - читать интересную книгу автора

татарина и отвернул от него взволнованное лицо.
Раздался сильный стук за дверями. Татарин выбежал.


IV

Через минуту в комнату вошел молодой человек в полушубке, с
закрасневшимся от холода лицом, и быстрыми шагами направился к Долинину.
Перед ним был его сын Николай.
Словно бы нарочно, старик стал еще хмурее.
- Пожаловал? - сдержанно и, казалось, недовольно спросил старик.
А у самого сердце билось от радости.
Он протянул свою маленькую, белую барскую руку, отстраняясь от поцелуев
сына, и спросил:
- Верно, едешь в Севастополь?
- Нарочно приехал проведать, слышал, что ты болен.
- Что ж, спасибо. Очень рад. Абдул, поскорей самовар! Да скажи Марфе,
чтобы живо закусить. Я, братец, обедаю в три, а ты, может быть,
проголодался... Преуспеваешь, конечно? - с иронической ноткой произнес
старик.
- Ничего себе. По-прежнему доцентом.
- А я, как видишь, не преуспеваю. Кури, брат. Что ж, Абдулка, не дают!
Да скорей!
И нетерпеливый старик выбежал из комнаты распорядиться.


V

Курчавый и красивый брюнет, лет под тридцать, снял с себя полушубок и
остался в щеголеватой дорожной австрийской куртке на меху.
Он внимательно оглядел плохо прибранную комнату с большим письменным
столом посредине, на котором стояла большая фотография какой-то красивой
молодой женщины и в беспорядке лежали книги и журналы. Везде валялись окурки
папирос, везде был пепел и много пыли. Все в этой комнате напоминало о
заброшенности старика.
В голове молодого человека невольно пробегали мысли о прошлом времени,
когда еще он мальчиком-гимназистом был другом отца и любил его безгранично.
Отец тогда, казалось, любил без памяти сына, не раз разговаривал с ним и
советовался, как с равным. Нередко он вместе с ним готовил уроки, ездил с
ним на шлюпке под парусами, рассказывая сказки и интересные истории. Тогда
они были неразлучны...
А потом...
У молодого человека уже не было той любовной жалости, которая прежде по
временам загоралась в сердце мальчика, когда отец, бывало, тосковал и
прихварывал. Но зато теперь молодой человек стал серьезнее и гораздо проще и
трезвее смотреть на отца. Он видит его не в прежнем идеальном свете. Ореол
уже исчез.
"А все еще хорохорится и считает себя умнее других!"
Так подумал сын, и ему было и досадно и обидно, что отец принял его так
сухо.