"Константин Михайлович Станюкович. Ледяной шторм" - читать интересную книгу автора

им, и не спеша исполнять приказание, дрогнувшим голосом прибавил:
- Мы, значит, уходим, Никифор Андреевич?
Старый капитан, владевший собою несравненно лучше своего помощника,
словно бы не понял его вопроса.
И в его серьезном, казалось, не встревоженном лице и в обычном
спокойном голосе было словно удивление, когда он, в свою очередь, спросил:
- А то как же, Иван Иванович?
- Я полагал, Никифор Андреевич, переждем... шторм...
- Не оставаться же здесь... Заштормуй - пароход разобьет в щепки об
мол. Вот в Керчи и отстоимся, если штормяга прихватит...
"Уже бушует в море!" - подумал Никифор Андреевич. И, стараясь
подбодрить и себя и помощника, прибавил:
- Слава богу, дойдем!
Помощник взглянул на море.
- Ведь не загружены, Иван Иванович!
- Да, Никифор Андреевич... Здесь пустяки груза.
- А машина у нас здоровая. Отлично выгребали из Севастополя...
- Как бы не заливала нас продольная волна, Никифор Андреевич...
Взгляните, что там! - испуганно проговорил брюнет.
И в голове его пронеслась мысль:
"Здесь пароход разобьет, зато все живы будем!"
Но сказать этой мысли не смел. Громадная волна, которая будет заливать
и обледенять палубу и бугшприт, тревожила и капитана.
И, вероятно, оттого, что это его мучило и вселяло опасения, Никифор
Андреевич, обыкновенно ровный и добродушный с подчиненными, раздражительно и
даже с озлоблением воскликнул, глядя в упор на красивое, взволнованное и
румяное лицо помощника.
- Да что заранее трусу праздновать, Иван Иванович! И что вы каркаете,
Иван Иванович! Вы не ворон!
- Я вовсе не трус, Никифор Андреевич! - обидчиво вымолвил помощник.
И в то же время почувствовал, что сердце упало и по спине забегали
мурашки... И он прибавил:
- Я не каркаю... Я только хотел...
- Все равно, идти надо. Первый свисток! - повелительно и резко перебил
Никифор Андреевич, отводя глаза.
- Есть! - ответил в отваге отчаяния пригожий помощник.
И, бросив на "обезумевшего" капитана, не внимавшего резонов и внезапно
"окрысившегося", жалко-испуганный и укоряющий взгляд своих бархатных и
нагло-ласковых черных глаз южанина, - торопливо пошел на мостик.
Через несколько секунд, заглушая вой ветра и гул прибоя, прогудели пары
короткого свистка.
Три палубные пассажира - один в лисьем шубе-пальто, пожилой, рыжий
лавочник из Новороссийска, с плутоватыми раскосыми глазами, и два чеченца в
бурках, из Туапсе, с мужественными, правильными, точно выточенными,
худощавыми и глупыми молодыми лицами - примостившись на своих настилках у
горячей трубы, посматривали то на капитана, то на матросов.
И лавочник, торопившийся домой, чтобы получить с кого-то в срок деньги
и по алчности не решившийся, несмотря на страх, остановиться в Ялте до
следующего парохода, хотя и смертельно боявшийся воды, - закусывал воблу и
ситник, пока не качает, и, бледный, испуганно прислушивался к шуму моря и