"Константин Михайлович Станюкович. Жрецы" - читать интересную книгу автора

мужественной прямотой, так что для Заречного не могло быть сомнения в том,
что он для нее лишь умный, интересный и порядочный человек, которого она
уважает и к которому расположена - не более. Потеряй он в глазах жены свой
ореол, и она для него потеряна.
И он принял эти объяснения с восторгом влюбленного, несмотря на их
обидную для мужчины условность, - принял, желая обладать любимым существом и
надеясь, что заслужит и любовь. Он всеми силами добивался ее, был
необыкновенно внимателен к жене, стараясь в то же время не надоедать ей
своею навязчивостью, и ему казалось, что в эти два года и Рита полюбила его.
По крайней мере, она была всегда ровна и ласкова, принимала к сердцу его
интересы и не чувствовала себя оскорбленной, отдаваясь горячим ласкам мужа.
Они жили согласно. Никаких недоразумений, никаких супружеских сцен. Рита
по-прежнему уважала его и, по-видимому, вполне сочувствовала его
деятельности.
"Уж не полюбила ли она кого-нибудь?"
Это было первой мыслью, которая пришла в голову профессора, когда он,
после разговора с женой, шел в университет, взволнованный и удрученный, весь
поглощенный думами о причине неожиданных упреков любимой жены. Подобно
многим бесхарактерным людям, внезапно застигнутым бедой, он словно бы боялся
взглянуть ей прямо в глаза и непременно хотел найти объяснение не там, где
его следовало искать. Он стал перебирать в памяти знакомых мужчин,
припоминал, с кем из них Рита чаще видится, и никто из них не мог возбудить
подозрения даже в ревнивых глазах влюбленного профессора. И наконец, Рита
безупречна в этом отношении: она не ищет авантюр. Она слишком горда, чтоб
унизиться до обмана, и, конечно, не побоится сказать, если бы полюбила.
- Не то, не то! - как-то растерянно проговорил вслух профессор,
сознавая, что только малодушно хотел сам себя обмануть, приискивая
объяснение, между тем как оно так очевидно.
Презрительные слова жены о "праздноболтающих" стояли в его ушах. Он
ощущал теперь всем своим существом оскорбительность их значения,
догадывался, по поводу чего именно они сказаны Ритой, и знал, чего ждала от
него Рита. Но ведь это было бы безумием? Ставить на карту свое положение -
ненужное, бессмысленное донкихотство, против которого возмущается здравый
смысл.
И всевозможные доводы, начиная с доблести и кончая учеными цитатами,
необыкновенно услужливо приходили в голову профессора в виде протеста против
обвинения жены в трусости.
Но, несмотря на это, Николай. Сергеевич в глубине души чувствовал, да и
понимал, что жена до известной степени права и что имеет основания
предъявлять к нему требования, перед которыми он бессилен.
"Права!" - мысленно произнес он и припомнил многое.
Не он ли говорил Рите, ради ее прелестных глаз, и раньше, когда был
женихом, и потом, когда сделался мужем, не он ли сам говорил и ей, и перед
ней, и перед многими те красноречивые, блестящие слова о правде, долге и
борьбе, которым он, конечно, и сам верил и сочувствовал, но больше
теоретически, как известным понятиям, а не правилам жизни. Взгляды, которые
он развивал нередко в приподнятом тоне, особенно в присутствии Риты, не были
выстраданы жизнью, не были откликом цельной натуры и сильного темперамента,
для которого слово и дело неразлучны, а являлись - как у многих, - так
сказать, дипломом на звание порядочного человека, чем-то не органически