"Константин Михайлович Станюкович. Благотворительная комедия" - читать интересную книгу автора

Муж на ходу полуобернулся, взглянул на жену серыми, полинявшими от
департаментского воздуха глазами таким взглядом, в котором всякая другая
женщина, кроме жены, легко прочитала бы "дуру", и, не соблаговолив
комментировать своего взгляда, той же медленной, уверенной походкой прошел в
кабинет.
- Моя печень? - повторил он вслух. - Моя печень! Очень нужна ей моя
печень!
Он присел к столу, придвинул к себе бумаги, взял своими длинными,
прямыми пальцами такой же длинный, прямой карандаш и стал читать.
"Удивительно стала беспокоить ее моя печень!" - пронеслось в голове его
превосходительства в последний раз, и он углубился в бумаги.
Надо полагать, что Елена Николаевна была права, выказывая заботливое
участие к печени своего мужа, так как лежавший перед ним доклад подвергался
таким помаркам, а надписи, восклицательные и вопросительные знаки ставились
им в таком изобилии, точно перед господином Красногор-Ряжским лежал не
доклад о "строптивом столоначальнике", а манускрипт русского литератора.
"Строптивый столоначальник", позволивший себе в соборе губернского
города N подойти к кресту раньше другого, старшего чиновника, и не
уступивший места, несмотря на сделанное ему по сему предмету предложение, в
докладе, составленном на основании местных донесений, являлся лишь в образе
"строптивого" столоначальника, за что господин докладчик и "полагал бы"
уволить столоначальника от службы, с тем чтобы впредь его никуда не
принимать. Но под бойкими литерами карандаша его превосходительства
"строптивый столоначальник" мало-помалу терял строптивость за счет
неблагонамеренности и начал постепенно принимать образ, более похожий на
провинциального Мазаниелло, чем на удрученного семейством, солидного, хотя и
"строптивого столоначальника".
Карандаш резво шалил по докладу, вычерчивая сбоку краткие сентенции,
вроде "для примера прочим", "снисхождение, как учит нас опыт, не всегда
приносит плоды", "важен не самый факт, а подкладка его" и тому подобное. В
заключение длинный, прямой и уже притупленный карандаш "в свою очередь
полагал бы" строптивого столоначальника...
На этом карандаш замер в руке его превосходительства.
Господин Красногор-Ряжский послал ко всем чертям "строптивого
столоначальника", с сердцем отодвинул бумаги и стал прислушиваться. Из
соседней комнаты долетали слабые звуки голоса... Его превосходительство
поморщился, встал, подошел к дверям и тихонько их приотворил...
В его ушах ясно раздавался ненавистный голос "долговязого" секретаря,
рассказывавшего нежным тенором di grazia* трогательную повесть о посещении
первого участка истинно бедных и нравственных людей. Голос его то возвышался
до негодующих нот, то замирал, то переходил в тихое журчанье...
______________
* лирическим (ит.).

- Каналья! Как он поет этим дурам! - прошептал господин
Красногор-Ряжский, и его желтое лицо перекосилось в злую усмешку.
Господину Красногор-Ряжскому с чего-то вообразилось, будто пара
прелестных глаз Елены Николаевны непременно должна в эту самую минуту
смотреть на оратора с выражением № 1. Как бы он желал удостовериться и
незаметно посмотреть! Но это было невозможно, неприлично. Он с сердцем