"Фредерик Дар. Глаза, чтобы плакать" - читать интересную книгу автора

целиком, и каждый вечер после съемок я буду объяснять мизансцену на
следующий день...
Люсия раскраснелась от возбуждения. Эта женщина жила только для самой
себя. Ее искусство было от нее неотделимо.
Мы еще довольно долго говорили о нашем фильме, но, рассуждая о репликах
и мизансценах, я видел перед глазами убитое горем лицо Мов, ее сигарету,
которую она неумело курила, кашляя и плача от едкого дыма.

7

В этот вечер Люсия собиралась взять меня на генеральный прогон, но,
обеспокоенный отсутствием Мов, я попросил у нее разрешения остаться дома,
наврав, что мне не терпится прочитать только что полученный сценарий.
Актриса, приняв эти слова за чистую монету, восхитилась моим прилежанием и
позволила мне не сопровождать ее.
- Как хочешь, мой дорогой муженек!
Меня бесило подобное обращение, слыша которое я всякий раз вздрагивал,
как от удара. Люсии это было прекрасно известно, но она при каждом удобном
случае обращалась ко мне именно так, причем прилюдно, словно ей доставляло
удовольствие меня злить. Ее бесстыдство удивляло меня. Можно было подумать,
что она специально выставляет напоказ наши отношения, делая их достоянием
общественности. Видимо, женщина гордилась тем, что у нее восемнадцатилетний
любовник, словно это значило больше, чем ее актерские достижения.
Когда актриса ушла, я действительно взялся за сценарий, но полностью
сосредоточиться на чтении был не в состоянии, так как прислушивался к
малейшему шуму, надеясь, что это наконец возвратилась Мов. Утренняя сцена
потрясла меня, и весь день я не мог избавиться от ощущения тревоги.
До сего времени между мной и Мов существовало негласное соглашение о
невмешательстве в личную жизнь друг друга. Не испытывая взаимной приязни, мы
тем не менее вполне уживались, не выходя за рамки приличия. Свое презрение
на мой счет племянница Люсии позволяла себе выражать лишь ироничными
взглядами и изредка - двусмысленными замечаниями.
Около десяти часов вечера, когда я дочитывал последнюю часть сценария,
вдруг зазвонил телефон. Внутренний голос подсказал мне, что это Мов. Феликс
подтвердил мое предчувствие, сообщив, что Мов хочет со мной поговорить.
У девушки был странный хриплый голос, гораздо ниже обычного. Она
спотыкалась на каждой фразе. Казалось, ей требовались невероятные усилия,
чтобы выстроить слова в нужном порядке.
- Это вы, Дон Жуан?
- Мов, да вы пьяны!
- А кто нынче не пьян, благочестивый друг мой?
- Но это же стыдно!
- Только не нужно проповедей, приберегите их лучше для себя...
Я не знал, что ей на это возразить. Мов хрипло засмеялась.
- Скажите-ка, Морис, вы разговаривали со старухой?
Я даже подскочил от возмущения.
- Прошу вас, Мов, говорить о вашей тете уважительно!
В трубке послышался громкий хохот.
- Вы сами ее боготворите, от меня требуете, чтобы я ее уважала, это уж
слишком! Признайтесь, Дон Жуан, вы проповедуете культ стариков?..