"Октавиан Стампас. Цитадель ("Тамплиеры" #3) " - читать интересную книгу автора

друга, как барханы в пустыне или волны в море. Раздражение его уже готово
было смениться отчаянием, когда он вдруг увидел струйку дыма, поднимающуюся
из-за ореховых зарослей.
Еще не выбравшись на открытое место, Исмаил понял, что дым этот никак
не связан с очагом молчаливого лекаря. Он поднимался над костром,
расположенным на берегу ручья. Горы здесь уже почти сходили на нет и
начиналась неширокая палестинская долина, занятая островами леса. Вдоль
ручья шла полузаброшенная на вид дорога. У костра расположилось несколько
человек. Путешествующие. В котелке, над догорающим огнем, кипел их обед. А
может быть уже и ужин. Целый день пробродивший по негостеприимным горам,
юноша сглотнул слюну.
Первым побуждением Исмаила было кинуться к людям, но для начала он
вспомнил о своем отражении в дождевой луже, да и весь опыт последних
месяцев научил его тому, что надо подавлять в себе первые побуждения, как
бы сильны и естественны они не были. Он лег в траву и стал внимательно
присматриваться к сидящим у костра. Одеты все были кое-как, то есть были
явно не избалованы путешествиями верхом и ночевку под открытым небом не
считали большим несчастьем. На головах у всех красовались желтые головные
повязки. Вели они себя сдержанно если не сказать опасливо. Не походили они,
прямо скажем, на компанию подгулявших крестьян из соседнего села. "Ну
конечно! - осенило Исмаила, - это были марабуты". Он похвалил себя за то,
что не кинулся к ним с расспросами, ибо валялся бы сейчас на дне этого
ручья с перерезанным горлом. Слишком дорогая плата за желание узнать дорогу
к ближайшему человеческому поселению. Впрочем, что касается дороги - вот
она, белая пыльная змея, вьющаяся между холмами, поросшими мелким
иорданским можжевельником.
Исмаил обошел стоянку бешеных дервишей. Он не боялся быть замеченным,
его научили в свое время, говоря фигурально, растворяться в воде и
испаряться в воздухе, так что проскользнуть незаметно мимо пятерых
полусонных негодяев было для него делом нетрудным. И уже через каких-нибудь
три сотни шагов он выбрался на дорогу и уверенно пошел по теплой пыли, еще
не зная куда, но, во всяком случае, удаляясь от горного хребта, столь
опостылевшего ему в последние месяцы.
В попавшейся по дороге рощице он выломал себе суковатую палку - он не
столько рассчитывал на нее, как на оружие, сколько надеялся, что она
придаст ему страннический вид. Лук он выбросил, ибо пользы от него было бы
немного, а раздражение он мог вызвать большое. Исмаил рассудил так, что ему
нужно выбрать какой-то облик. Более всего подходящим он счел роль дервиша,
или паломника, в зависимости от того, кто станет им интересоваться, сарацин
или назорей. Исмаил понимал, что для начала надо выяснить, где он
находится. Он не имел ни малейшего представления о том, куда его забросила
судьба, в какой именно части Антиливана он имел несчастье или счастье
заблудиться.
Он был голоден, пыль набивалась в нос, подошвы, отвыкшие от длительной
многодневной ходьбы, ныли, но состояние духа оставалось просветленным. В
свои двадцать с небольшим лет он успел увидеть изнанку жизни, успел умереть
и воскреснуть; вроде бы у него не было оснований ждать от людей, которых
ему предстояло встретить, никакой ласки, но в глазах его горел какой-то
особенно живой, то ли веселый, то ли азартный блеск. Он был готов ко всем
тем каверзам и неожиданностям, что уже приготовила или только собирается