"Октавиан Стампас. Древо Жизора ("Тамплиеры" #4) " - читать интересную книгу автора

предоставил Жану право вытащить кинжал, и когда Жан сделал это, то увидел
на животе Дени рану, из которой выплюнулась одна-единственная капля крови,
и затем рана стала затягиваться прямо на глазах. Это было настолько
невероятно, что у Жана закружилась голова и под ногами качнулся пол. Дени
Фурми стоял перед ним целый и невредимый, весело улыбался, а все тело его
покрывали маленькие и побольше шрамы, рубцы и прочие отметины самых
различных форм.
Кроме того, удивительный курд принялся обучать Жана различным языкам -
турецкому, арабскому, греческому. И Жан, который доселе весьма туп был к
такой учебе, вдруг очень быстро стал все схватывать. За год он научился
довольно бойко лопотать и по-турецки, и по-арабски, и по-гречески, начал
изучать письмо на этих языках, и заодно пополнил свои познания в латыни.
Он даже не стал интересоваться у Дени, зачем его обучают всему этому.
Он просто в какой-то из дней догадался, что из него делают будущего
Великого магистра ордена. Да и как могло быть иначе, ведь он же двоюродный
внук покойного Тортюнуара, и к тому же, владелец Жизорского замка, в
подземелье которого хранится великая реликвия. Все это наполняло душу
пятнадцатилетнего тамплиера гордостью и презрением к окружающим, особенно к
матери, сестре и дяде Гийому, который, когда впервые увидел в Жизоре новых
и весьма подозрительных людей, принялся было предостерегать Жана, на что
племянник ответил весьма сурово:
- А вам не кажется, дядя, что это не ваше дело?
Помнится, когда вы провожали своего сыночка в поход, вы сказали мне,
что я должен остаться здесь, ибо я единственный хозяин Жизора. Я очень
хорошо усвоил это и могу повторить вам: я - хозяин Жизора!
- Да, но я твой дядя, - пытался было возразить Гийом де Шомон, - и я
твой крестный отец, и, к тому же, именно я посвящал тебя в рыцари. Разве я
не имею права что-либо подсказать тебе?
- Имеете, но только в форме совета, а не в виде категорического
нравоучения. Ясно?
Больше Гийом де Шомон ничего не мог добавить. С некоторых пор Жан де
Жизор научился какому-то особенному взгляду, заставляющему любого
собеседника почувствовать неловкость, смущение и неуверенность в самом
себе. Этот презрительно уничтожающий, прожигающий насквозь, взгляд карих
глаз Жана испепелял человека, заставляя его желать одного - поскорее уйти
куда-нибудь подальше от этих двух черных точек, нацеленных на тебя, как два
бездонных колодца, ведущих в преисподнюю. Тереза, разговаривая с сыном,
особенно болезненно воспринимала эту его способность так страшно, так
враждебно смотреть. Она знала этот его взгляд, он померещился ей еще в те
минуты, когда Жан только что появился на свет; и потом, когда Жана
наказывали или он не получал того, о чем просил, или испытывал какие-то
неудобства, болел или капризничал, Тереза видела много раз этот пугающий
взгляд сына. Но теперь ей стало казаться, что он уже все время, независимо
ни от чего, смотрит на нее только так. И в конце концов, она не выдержала и
переехала жить в Шомон, сказав сыну, что не хочет ему мешать. А он и не
очень-то уговаривал ее остаться, как не стал уговаривать Идуану, когда та
тоже сбежала в Шомон через месяц после матери. "Видимо, так и надо, - решил
Жан. - Им и впрямь ни к чему здесь оставаться".
С Востока приходили неутешительные новости. Наемники Конрада, рыцари
Людовика и тамплиеры де Трамбле тщетно пытались взять Дамаск, и, понеся