"Октавиан Стампас. Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1) " - читать интересную книгу автора

ясно, что причиною всех бед отца является эта страшная женщина. Быть может,
она решила покинуть его, и теперь он начнет излечиваться от своих духовных
недугов? Сколько Конрад помнил себя, Мелузина постоянно то появлялась, то
исчезала, и всегда она одинаково выглядела, что пять лет назад, что десять,
что пятнадцать. Генрих не всегда бывал отвратительным, наступали в его
жизни периоды, когда он становился добрым, заботливым, даже нежным. Вот
только не мог Конрад точно припомнить, мелькала ли на горизонте в такие
периоды Мелузина.
Он отправился к герцогу Веронскому, желая сообщить Матильде о
происшедшей перемене в отце, но с огорчением узнал, что Вельф и Матильда
покинули Верону сегодня рано утром, еще затемно. Судя по всему, они
отправились либо в Мантую, либо в Каноссу. Искренне сожалея об их отъезде,
Конрад вернулся в замок Теодориха и застал там трогательную картину того,
как император ухаживает за императрицей. Увидев сына, Генрих протянул к
нему руки и воскликнул:
- Она невинна, сын мой, Конрад! Обними свою добрую и чистую мачеху. Ей
столько пришлось пережить из-за меня. Но теперь... Я только что своею рукой
открыл замок и снял с нее этот ужасный пояс Астарты. Как я терзаюсь из-за
того, что заставил ее надеть его! Обними же императрицу, король Германии!
Не веря своим глазам и ушам, Конрад обнял и поцеловал Адельгейду,
затем бросился в объятия к отцу и с жаром расцеловал его внезапно ставшее
добрым и мягким лицо.
- Не может быть! Я не могу в это поверить! - воскликнул я, когда
Конрад дошел в своем рассказе до этого места. - Неужто и впрямь произошла
эта сказочная перемена? Почему же тогда вы начали свое повествование таким
мрачным тоном?
- В том-то все и дело, что неожиданности следовали одна за другой,-
отвечал Конрад.- Весь тот день и несколько следующих отец проявлял
необычайную для себя чувствительность к людям и прежде всего к Адельгейде,
он постоянно целовал и ласкал ее, приводил в смущение тем, что умолял
позволить ему покормить ее с ложечки, как ребенка, придумывал для нее
разные милые прозвища, называл стрижом, ласточкой, форелькой, вишенкой и
дошел, наконец, до такого сюсюканья, что это стало настораживать - не то он
малость тронулся рассудком, не то за всем этим спектаклем что-то кроется
такое, чего еще белый свет не видывал.
Утром император с императрицей и королем Германии Конрадом чинно и
трепетно отправлялись в церковь - либо в Кафедральный собор, либо в храм
Святой Анастасии, либо в храм Святого Зенона. Вернувшись, все мирно
завтракали, потом отдыхали, слушая игру на лютне, которой Адельгейда
владела в совершенстве, или приглашая поиграть местных веронских
музыкантов, превосходно играющих на пандуринах и арфах. Императрица взялась
обучать Генриха игре в индийские табулы (когда Конрад дошел до этого места
своего рассказа, сердце мое сжалось от ревности и досады на Евпраксию: "Как
же она могла!"), император восторгался игрой и постоянно целовал жене руки,
славя Киев, и все страны, давшие семя для произведения на свет столь
дивного чуда, как Адельгейда. Он вновь начинал сюсюкать, как старый дедушка
над младенчиком-внуком, и это становилось неприятным не менее, чем его
прежняя грубость, цинизм и отвращение к людям. Адельгейда краснела и день
ото дня начинала потихоньку злиться на мужа.
Так прошло десять дней. Однажды на закате Генрих уединился с Конрадом,