"Иван Фотиевич Стаднюк. Сердце помнит " - читать интересную книгу автора

командный пункт батальона и передать старшине хозвзвода термос из-под каши:
"Таскайся с этой посудиной. А там еще старшина мыть ее заставит".
- Нет, ты все же талант, Кедров, - не унимался Новоселов. - Радио
вполне можешь заменить. Узнал генерал, какой ты говорун, вот и решил
послушать.
Кедров махнул на него рукой, взвалил на спину термос, взял карабин и
протиснулся в узкую щель, соединявшую блиндаж с траншеей. Дмитрий был
убежден, что разговорчивость человека - не такое уж плохое качество. В самом
деле, что это за человек, если он слова отпускает в час по чайной ложке? С
таким помрешь от скуки. Другое дело он, Дмитрий Кедров. За словом к соседу
не пойдет, но и пустомелей или каким-нибудь пустобрехом себя не считает. С
понятием же он человек!
Вот, скажем, приказал, ему, вчера командир отделения замолчать, когда
из боевого охранения вернулись. А зря приказал. Затеял Кедров разговор о
том, какими гвоздями лучше подметки подбивать - железными или деревянными.
Кто толковее его рассказать об этом может? Никто. А Кедров расскажет, и как
полагается. Он знает, что самые крепкие гвозди получаются из проскурины и ее
нужно заготовлять для гвоздей зимой. А как сушить гвозди? Кедров тоже знает:
вначале напилить из проскурины качалочек, потом их сушить - лучше на солнце,
постепенно. Затем качалочки поколоть на плашечки такой толщины, какие
требуются гвозди. Эти плашечки опять сушить. А когда из плашечек наколешь
гвоздей, их можно досушивать уже в печке, перед пламенем. И гвозди
получаются крепче железных!
Но разве можно на этом заканчивать разговор о гвоздях? Никак нельзя!
Сила гвоздя еще в другом: как забьешь его в подошву или подметку, да как
затем ножичком стешешь верхний кончик...
Словом, о многом может с понятием говорить Дмитрий Кедров. Взять хотя
бы вопрос о зверях в Африке или о выращивании саженцев на Севере. А о
самоходном комбайне или о "катюше", которая на его глазах [182] стреляла
такими снарядами, как гробы, или о том, как быстрее выбрать брод через
речку! Да мало ли о чем может говорить Кедров?
Дмитрий никак не был согласен с мнением, что разговорчивость не
украшает человека. Ведь разговаривать - значит мыслить, понимать, добиваться
какой-то истины. Он терпеть не может людей-загадок. Бывает, сидит солдат в
окопе и такое у него глубокомыслие на лице написано, вроде он обдумывает
стратегическую операцию. На самом же деле про себя ругает повара, что кашу
привез подгорелую и теперь у него изжога. Ругал бы лучше вслух! Молчать с
умным лицом ни к чему.
"Но зачем же вызывают меня в штаб дивизии?" - в который раз спрашивал
себя Кедров.
Ход сообщения вел к недалекому кустарнику, за которым можно было идти,
не опасаясь обстрела. Под ногами чмокала грязь. Стенки были мокрыми и
липкими. Зато над головой ярко светило солнце и там же, в поднебесье, весело
пел жаворонок. Дмитрию хотелось скорее добраться до кустов, до леса, чтобы
можно было шагать, выпрямившись в полный рост. И вдруг он остановился,
пораженный внезапной догадкой: "Так вот для чего меня позвали!" Два дня
назад над позицией роты низко проплыл в сторону Старой Руссы трехмоторный
немецкий транспортный самолет. Он появился из-за леса так неожиданно, что по
нему даже не успели открыть огонь. Только Кедров, наблюдавший в это время за
противником, послал в самолет три пули. И был убежден, что не промахнулся.