"Брайан Стэблфорд. Карнавал разрушения ("Дэвид Лидиард" #3)" - читать интересную книгу автора

оказалось ужасающим и до ужаса знакомым. Он так усиленно концентрировался на
глазах и руках своего хозяина, что почти утратил связь с остальными частями
его тела. Однако, ужас происходящего то и дело прорывался наружу. Полное
осознание того, кто такой Асмодей, готовилось прорваться сквозь оболочку,
ужас жег, словно пламя.
Одна из громадных рук держала маленькое тело, другая шарила между
детских ягодиц.
Будь у него голос, Анатоль бы закричал. Обладай он способностью хотя бы
немного прикрыть глаза, он бы так и сделал. Сумей он отключиться от
физических ощущений, любой ценой - он бы, не раздумывая, воспользовался
такой возможностью.
Происходящее с ним сейчас сгодилось бы для настоящего кошмарного сна.
Но от любого кошмара можно очнуться - рано или поздно, а настоящие события
были реальностью. Невыносимое извращение, подлинное зло. Асмодей - человек,
который называл себя Асмодеем - насиловал труп ребенка, которого сам же и
прикончил.
"Конечно, я в Аду, - думал Анатоль, храбро используя силу, оставшуюся у
него, в качестве защиты, отсылая прочь мысли и ощущения, просачивавшиеся к
нему с вражеской территории. - Чем же еще может быть Ад, как не
невообразимым уродством? Как мог человек, подобный мне, ожидать настоящих
озер кипящей крови? Мы живем в век изощренности, в котором прежние грехи
стали привычными, утратив свое значение. И нет ничего, кроме момента
кровавого театра, мерзости, которая должна напугать и отвратить меня. Это
слишком запредельно, слишком абсурдно, вызывающе. И почему идея некрофилии
должна быть такой тошнотворной, если здесь и в самом деле ад, где нет
никого, кроме мертвецов? Почему кого-то ужасает то, что является ужасом по
земным меркам? Это всего-навсего расширяет прежде скудные пределы
воображения. Это происходит не на земле, не в реальном мире. Это жестокая
выходка беса-искусителя, завладевшего мною, когда я прогнал своего
ангела-хранителя".
Наверное, было бы весьма тяжело игнорировать ощущения, переживаемые
существом, которое называло себя Асмодеем, будь они более интенсивными, но
они оставались на удивление спокойными. Да, некоторый уровень эротического
возбуждения присутствовал - в противном случае, как был бы возможен этот
зловещий акт? - но не особенно сильный. Для "Асмодея" происходящее,
безусловно, стало своего рода личным ритуалом, призванным удовлетворить
моментально возникшую похоть. Анатолю оказалось не особенно трудно
растождествиться, превратившись в бесстрастного наблюдателя, не включаясь в
физический контакт.
Собственный сексуальный опыт Анатоля состоял исключительно в нечастом
посещении проституток. Его фантазии при мастурбации тоже не отличались
экзотичностью. Поэтому ему не составило труда отказаться признать
переживания "Асмодея" за эротические - скорее уж, просто за акт злодеяния и
святотатства. Анатоль мог это сделать. Он повидал достаточно жутких,
уродливых смертей, чтобы суметь противостоять мерзкому опыту, обрушенному на
него самим адом. Он оставался бесстрастным по отношению к трупу и творимому
над ним насилием, он гордился своему противостоянию выходкам
беса-искусителя.
Используя преимущества своего сознания, Анатоль сумел узнать еще
кое-какие вещи, продолжая игнорировать, как только мог, отвратительные