"Соня Сойер-Джонс. Крыса-любовь " - читать интересную книгу автора - А я думал, скульптуры бывают только из Камня или глины, - сказал
Томас, переступив порог мастерской. - В крайнем случае из металла. Словом, из чего-то тяжелого. - Я раньше работал с глиной и бронзой, но давно за них не брался. (Со времен Марлен.) - Вот эта... бесподобна! - выдохнул Томас. Он смотрел на самую большую "подвеску" в середине цеха. С рук фигуры свешивались абстрактные символы перемены, рождения, обновления. Понимаете, да? Обычное для художника помешательство на тайне Творения. Самая длинная рука - лента закаленной стали - вытянулась на четыре метра. Фигура должна была двигаться при малейшем дуновении, но я не Смог найти нужный баланс. Как ни бился, центр тяжести всегда оказывался где-то не там. - Как называется? - спросил Томас. - "Предвкушение". - Я приподнялся на цыпочки и слегка толкнул фигуру. Она колыхнулась, передернулась - и застыла. Намертво. Надо было назвать ее "Разочарование". Мне стало тошно. Я так на нее надеялся. Казалось, она жаждет двигаться, только и ждет малейшего знака. Она должна была запорхать, закивать, заплясать от легкого касания. Она должна была раскачиваться вверх- вниз, длинными плавными движениями, будто в любовном трансе. Без остановки. Ей должно было хватать ветерка. Намека на ветерок. Да что там! Если верно найти точку равновесия, таким фигурам достаточно вздоха. Или даже воздушного поцелуя, сдутого с пальцев. - Мне нравится, - сказал Томас. - Очень. Молодец парень, уловил мою идею. Большинство из тех, кто приходит ко ни на что другое они не способны. Настоящее искусство останавливает время, захватывает дух, намекает на тайны и страсти, познать которые не мечтает только глупец. Вот почему люди так рвутся приписать ему какой-то смысл. Оно будоражит и тревожит, поэтому мы хотим прибрать его к рукам, приручить. А это ошибка. Большая ошибка. Когда мои посетители смотрят на скульптуры и ищут для них слова, мне думается: я сделал их собственными руками, но сам так и не понял. Где уж другим! - С ней что-то не то, - сказал я Томасу. - Ее надо заставить двигаться. - Как? - Если б я знал! Я задрал голову, как делал тысячу раз. Ответа по-прежнему не было. Меня только чуточку замутило, как всегда в последнее время при взгляде на собственные творения. - Она должна быть лучше, - сказал я. - Что-то тут недоработано. - Как я тебя понимаю. - Томас достал носовой платок, который в его ладошках выглядел полотняной ресторанной салфеткой, и вы - сморкался. Глаза у него были на мокром месте, он будто бы сделался еще меньше. Правду говорят, хандра заразна. Над нами висела неподвижная фигура. Так в музее висит скелет доисторического чудища, застряв на грани полета и небытия. Птеродактиль имени Павловой. Мой гость уселся на пол, взял предложенный бокал вина и завел рассказ о своей жизни. - Мою мать звали Хоуп,[7] - начал он. - Она была красавица. И высокая, ужасно высокая. Ты не поверишь, но когда мама делала себе "бабетту", самую |
|
|