"Людвиг Соучек. С галактической точки зрения" - читать интересную книгу автора

встретил на Градчанах, неподалеку от Золотой горы короля. Его величество в
позолоченной кирасе, под знаменем с пфальцским девизом "Колебания мне
неведомы" направлялся на поле боя во главе пятисот кирасир личной охраны. Но
поле боя теперь принадлежало лишь мертвым да еще двум едва заметным
облачкам, силовым полям, реявшим над Белой горой. Кирасиры спешились и
пытались помочь защитникам пражских стен расчистить Страховские ворота от
множества сбившихся в кучу телег - на плечах бегущих в Прагу могли ворваться
императорские войска.
Вскоре загрохотали орудия пражских редутов. Доскакавшие почти до самых
стен редкие кучки конников Букуя торопливо поворачивали коней, мчались в
безопасное место. Страховские ворота заперли на тяжелый дубовый засов и
возвели позади них вал из заранее припасенных камней и глины.
Букуй прекрасно понимал, что сражение у Белой горы было лишь
малозначащим эпизодом, не ослабившим чешское войско и волю чехов к отпору.
Остановившись перед пражскими укреплениями, он сжимал кулаки, вспоминая, что
его отборные войска несколькими днями ранее едва не разбежались из-под
Раковника - на счастье, из Баварии через шумавские перевалы добрался обоз с
провиантом, и только это остановило массовое дезертирство. Но надолго ли?
Еды хватит на сегодняшний вечер да завтрашнее утро, и с ними нет господа
бога, чтобы накормить армию пятью хлебами да двумя рыбами, а его
католическое величество и господа католические генералы сами совершить такое
чудо не в состоянии. Окрестности разорены, все сожжено, чехи давно угнали в
Прагу весь скот и увезли собранный урожай. От Бенешова на помощь Праге идет
посланная Габором Бетленом венгерская конница, восемь тысяч отдохнувших
вояк. Завтра они появятся здесь, и чаша весов военного счастья может
качнуться в сторону чехов.
Букуй подхлестнул коня и размашистой рысью направился от пражских стен,
ощетинившихся пушками и мушкетами, в свой лагерь. Там он встретил баварского
полководца Максимилиана - с мокрыми от вина усами, мутным взором.
Максимилиан так стремительно протянул генералу кувшин, что красное
венгерское выплеснулось на редкостный турецкий ковер:
- Пейте, Букуй, пейте, домине! Кто знает, придется ли нам еще выпить...
В это время в Пражском Граде король Фридрих Пфальцский совещался с
Ангальтом, на котором лица не было от беспокойства за израненного сына;
присутствовали Тюрн, Гогенлоэ и все остальные.[1] Больше всех говорил
австрийский дворянин Шернебль, призывая немедленно, нынче же ночью ударить
по неприятелю. Тюрн поддерживал его и заявил, что охотно возглавит войско
вместо Ангальта - чтобы тот мог спокойно ухаживать за раненым сыном. Потом
пришли выборные от горожан и еврейской общины и предложили большой заем,
чтобы оплатить содержание обороняющих Прагу войск.
- Ну что ж, господа, - сказал король и встал. Следом встали
остальные. - Что бы я ни решил, я хотел бы выслушать ваше мнение. И мнение
моих милых пражан, разумеется. Благодарю вас. Когда вы думаете наступать,
Тюрн?
- Через час после полуночи, ваше величество, - поклонился Тюрн так
низко, что каска в его руке мела паркет почерневшим от пороховой копоти
пером. Кисара на нем была покрыта вмятинами от пуль и палашей. - К этому
времени удастся наладить связь с полками Габора Бетлена, и мы с двух сторон
ударим на Максимилиана с Букуем. И чешская корона на челе вашего величества
останется столь же незыблемой, как горы, что окружают эту страну.