"Юрий Вячеславович Сотник. Касторка (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

- Чего?.. - переспросил кто-то.
- Премьера, - повторил Борька.
- А чего это?
- Не знаешь, ну и молчи! - сказал кто-то.
Так мы поговорили еще несколько минут. Бармалей встал.
- Пойду.
Он медленно удалился, и скоро мы услышали из окна его пронзительный
голос. Он очень жалобно пел:

Позабыт, позаброшен с молодых юных лет,
Я остался сиротою, счастья-доли мне нет.

В следующие два дня я много наслушался разговоров о замечательном
перевоспитании Бармалея. Об этом говорили ребята у нас во дворе, об этом
говорили взрослые в поселке. Вот, мол, Бармалея приняли в драмкружок, и
это на него так подействовало, что он сразу исправился. Вот, мол,
оказывается, даже самого ужасного хулигана можно перевоспитать, если
увлечь его интересным делом. Мама Бармалея называла руководителя
драмкружка своим спасителем и "золотым человеком".
Нам было лестно сознавать, что с нашим заводилой произошло нечто
вроде чуда. И мы тоже стали вести себя очень степенно. Словом, вместе с
Бармалеем на несколько дней перевоспиталась вся улица.
Ну, а сам Бармалей? Пожалуй, ему было все равно - перевоспитался он
или нет. Он говорил только о репетициях да о предстоящем спектакле. И он,
как видно, считал, что весь успех постановки зависит лишь от того, как он
споет свою песню.
Мы не видели спектакля, который состоялся в воскресенье. Постановка
была для взрослых, и ни одного из приятелей Бармалея в клуб не пустили. Но
мы, конечно, узнали, что Бармалею очень долго хлопали и даже кричали
"бис". Узнали мы и такую важную новость: в следующую субботу драмкружок
должен был играть уже не в клубе, а в городском Доме культуры, где
проводился смотр самодеятельности. Если спектакль займет первое место,
всех участников его, в том числе и Бармалея, пошлют на областной смотр в
Москву.
Вместо того чтобы отдохнуть, наши артисты продолжали репетировать, да
не через день, как раньше, а каждый вечер. Каждый вечер мы поджидали
Бармалея после репетиции. Он присаживался на крыльцо осунувшийся,
сосредоточенный, смотрел неподвижно в пространство перед собой и тихо
сообщал что-нибудь вроде этого:
- Иван Дмитриевич ругается как!.. Вера Сергеевна от него даже
плакала. - Он умолкал ненадолго, склонив голову набок, словно
прислушиваясь, потом объяснял: - Переживают очень: в Москву ведь каждому
хочется.
И каждый вечер жители немощеной улочки слышали его старательное,
очень грустное пение:

Ах умру я, умру я, похоронят меня,
И никто не узнает, где могилка моя.

А в четверг вечером к нам из Вязьмы приехала мамина двоюродная сестра