"Высокая вода" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 21

После того как Флавия сердито выскочила из квартиры после обеда, Бретт села и уставилась на страницы заметок, устилавшие ее стол. Она взирала на схемы и таблицы с температурами горения дерева разных пород, размерами печей, раскопанных в Западном Китае, изотопами, найденными в глазури керамических погребальных сосудов из той же области, и экологическими реконструкциями флоры двухтысячелетней давности. Если она соотносила эти данные в одной последовательности, то получала один способ обжига керамики, но если она располагала их иначе, то ее тезис оказывался несостоятельным, полной ерундой, и ей следовало сидеть в Китае, где ей и место.

Последнее слово заставило ее задуматься над тем, найдется ли ей там место в будущем, если Флавия и Брунетти как-нибудь все уладят – лучшего слова она не подобрала – так, чтобы она могла продолжать работу. Она с отвращением отодвинула бумаги. Нет смысла заканчивать статью, если ее автор скоро будет дискредитирован как участник крупной махинации с предметами искусства.

Она вышла из-за стола и подошла к рядам аккуратно расставленных компакт-дисков, ища музыку, подходящую к ее нынешнему настроению. Никакого вокала. Никаких жирных придурков, поющих о любви и утратах. Любовь и утраты. И только не клавесин: его резкий звук будет дергать ее нервы. Ну ладно, тогда симфония «Юпитер»: если что и способно доказать ей, что рассудок, радость и любовь остались в мире, так это она. Бретт поверила в разум и радость и уже начинала снова верить в любовь, когда зазвонил телефон. Она ответила только потому, что думала, что это может быть Флавия, которая ушла больше часа назад.

– Pronto, – сказала она, сообразив, что впервые говорит по телефону больше чем за неделю.

– Professoressa Линч? – поинтересовался мужской голос.

– Да.

– Мои друзья нанесли вам визит на прошлой неделе, – сказал человек хорошо поставленным спокойным голосом с почти неразличимым сицилианским акцентом, слегка растягивая звуки. Когда Бретт ничего не ответила, он добавил: – Я уверен, что вы помните.

Она так и молчала, ее рука сжимала телефонную трубку, а глаза закрылись при воспоминании об этом визите.

– Professoressa, я думаю, вас заинтересует, что ваша подруга, – и его голос иронично понизился на этом слове, – ваша подруга синьора Петрелли беседует с теми же моими друзьями. Да, мы вот тут с вами разговариваем, вы и я, а мои друзья разговаривают с ней.

– Что вам нужно? – спросила Бретт.

– Ах, я и забыл, как прямолинейны американцы. Что ж, я бы хотел поговорить с вами, Professoressa.

После долгого молчания Бретт спросила его:

– О чем?

– О, конечно, о китайском искусстве, особенно о некоторых керамических изделиях времен династии Хань, которые, я думаю, вы бы захотели посмотреть. Но перед этим нам надо обсудить синьору Петрелли.

– Я не хочу с вами разговаривать.

– Я боялся этого, Dottoressa. Вот поэтому я позволил себе попросить синьору Петрелли присоединиться ко мне.

Бретт сказала единственное, что смогла придумать:

– Она тут со мной.

Человек рассмеялся.

– Пожалуйста, Dottoressa, я знаю, как вы умны, так не глупите со мной. Если бы она была с вами, вы бы повесили трубку и сейчас вызывали бы полицию, а не разговаривали со мной. – Он дал ей время подумать и спросил: – Не прав ли я?

– Откуда я знаю, что она у вас?

– Ниоткуда, Dottoressa. Это, видите ли, часть игры. Но вы знаете, что она не с вами, и знаете, что она ушла в четырнадцать минут третьего, вышла из квартиры и направилась к Риальто. Для прогулки день очень неприятный. Очень сильный дождь. Она бы уже вернулась. На самом деле, я дерзну предположить, она уже давно должна была вернуться, не так ли? – Когда Бретт не ответила ему, он повторил более суровым голосом: – Не так ли?

– Чего вы хотите? – устало спросила Бретт.

– Так-то лучше. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне в гости, Dottoressa. Я хочу, чтобы вы пришли прямо сейчас, надели пальто и вышли из квартиры. Вас будут ждать внизу, и приведут ко мне. Как только вы это сделаете, синьора Петрелли сможет свободно уйти.

– Где она?

– Вы же не ожидаете от меня, что я сообщу вам, правда, Dottoressa? – спросил он с наигранным изумлением. – Ну что, вы собираетесь выполнять то, о чем я попросил?

Ответ выскочил прежде, чем она успела подумать.

– Si.

– Очень хорошо. Очень разумно. Я уверен, что вы будете рады, что послушались. Как и синьора Петрелли. Когда мы закончим беседу, не вешайте трубку. Я не хочу, чтобы вы куда-нибудь звонили. Вы поняли?

– Да.

– Я слышу там музыку. «Юпитер»?

– Да.

– Кто дирижирует?

– Аббадо, – ответила она с полным ощущением нереальности происходящего.

– А, не лучший выбор, совсем не лучший, – быстро сказал он, не пытаясь скрыть разочарование. – Итальянцы просто не знают, как надо дирижировать Моцарта. Но мы можем обсудить это, когда вы будете здесь. Может быть, мы послушаем, как дирижирует фон Караян; я уверен, что это гораздо лучше. Итак, пусть музыка играет, одевайтесь и спускайтесь. И не пытайтесь оставлять записки, потому что кое-кто вернется с вашими ключами и осмотрит квартиру, так что сэкономьте усилия. Поняли?

– Si, – тупо ответила она.

– Тогда положите трубку, берите пальто и выходите из квартиры, – скомандовал он, и в его голосе в первый раз послышались почти естественные интонации.

– Как я узнаю, что вы отпустили Флавию? – спросила Бретт, стараясь говорить спокойно.

На этот раз он рассмеялся.

– А вы и не узнаете. Но я вас уверяю, даже могу дать слово джентльмена, что, как только вы покинете квартиру с моими друзьями, кое-кто позвонит по телефону и синьора Петрелли пойдет на все четыре стороны. – Когда она ничего не сказала, он добавил: – У вас нет другого выбора, Dottoressa.

Бретт положила трубку на стол, прошла в прихожую и взяла пальто из большого встроенного шкафа. Она вернулась в комнату, подошла к столу и схватила ручку. Быстро написав несколько слов на листочке бумаги, она шагнула к книжным полкам. Глянув на панель CD-плеера, она ткнула в кнопку «Повтор», потом положила бумажку в пустую коробочку от диска, закрыла коробочку и прислонила ее прямо к держателю диска. Затем взяла со стола у двери ключи и вышла.

Когда она открыла главную дверь внизу, в подъезд быстро вошли двое. Одного она тут же узнала – это был коротышка из тех двоих, которые били ее, и только сознательным усилием воли она удержалась от того, чтобы не шарахнуться от него. Он ухмыльнулся и протянул руку.

– Ключи, – скомандовал он.

Бретт вынула их из кармана и вручила ему. Он исчез наверху минут на пять. В это время другой не спускал с нее глаз, а она наблюдала, как под дверь заползает первый язычок воды – вестник наводнения.

Когда тип вернулся, его напарник открыл дверь и они ступили в воду. Сильно лило, но зонтиков ни у кого не было. Быстро, зажав ее с двух сторон и осторожно перестраиваясь в цепочку, когда нужно было разойтись на узкой улице с прохожим, мужчины двигались к Риальто. Перейдя мост, они хотели повернуть налево, но Большой Канал вышел из берегов и затопил набережную, так что им пришлось идти дальше через опустевший рынок, где держались только самые стойкие продавцы. Они свернули налево, поднялись на деревянные мостки и продолжили путь к Сан-Поло.

Постепенно до Бретт стало доходить, как опрометчиво она поступила. Она не имела возможности убедиться в том, что звонивший действительно захватил Флавию. Но откуда он узнал точное время ее выхода из дома, если за ней не следили? Она не могла быть уверена и в том, что он или они отпустят Флавию в обмен на ее согласие встретиться с ним. Это был всего лишь шанс. Она подумала о Флавии, вспомнила, как Флавия сидела около ее постели, когда она очнулась в больнице, потом Флавию на сцене в первом акте «Дон Жуана», поющую: «Еnascailtuotimordalmioperiglio»,[41] – и многое другое вспомнилось ей. Это был шанс, и она им воспользовалась.

Шедший перед ней, сойдя с мостков, повернул налево и по воде пошел к Большому Каналу. Она узнала улицу, калле Дилера, вспомнила, что тут была химчистка, специализирующаяся на замше, и подивилась своей способности думать в такое время о таких пустяках.

Вода уже была ей выше щиколоток. Они остановились перед большой деревянной дверью, коротышка отпер ее ключом, и Бретт оказалась в открытом внутреннем дворике, залитом водой. Мужчины прогнали ее через дворик, один впереди, другой сзади. Они поднялись на несколько ступенек, открыли еще одну дверь и вошли внутрь. Там их приветствовал мужчина помоложе, который кивнул им, показывая двоим сопровождающим, что они свободны. Он развернулся, не говоря ни слова, и повел ее по коридору к другой лестнице, а потом к третьей. Наверху мужчина повернулся к ней и сказал:

– Давайте пальто.

Он обошел ее и встал сзади, чтобы принять его. Она теребила пуговицы непослушными от холода и ужаса пальцами, пока наконец не расстегнула.

Мужчина взял пальто и небрежно уронил на пол, потом шагнул к ней и обхватил ее руками, стиснув груди ладонями. Он прижался к ней всем телом и прошептал ей в ухо:

– Никогда не была с настоящим итальянцем, a, angelomio?[42] Погоди. Погоди.

Голова Бретт вяло свесилась, она почувствовала, что у нее подкашиваются колени. Она старалась не упасть, но слез не сдержала.

– А, вот и хорошо, – сказал он. – Мне нравится, когда ты плачешь.

Из комнаты послышался голос. Грязный тип отпустил ее так же внезапно, как и залапал, и распахнул дверь. Он отступил вбок и впустил ее в комнату одну, потом закрыл за ней дверь. Она стояла, промокшая и дрожащая.

Посреди зала с мраморным полом, уставленного прозрачными кубами на обтянутых бархатом подставках, поднимавших их содержимое на уровень глаз, стоял плотный мужчина пятидесяти с лишним лет. Лампы, утопленные в тяжелые балки потолка, посылали столпы света на эти витрины, часть которых еще была пуста. Несколько ниш в белых стенах были подсвечены снизу, и во всех, вроде бы, находились какие-то предметы.

Человек вышел вперед, улыбаясь.

– Dottoressa Линч, какая честь, право. Я даже не мечтал, что буду иметь удовольствие с вами встретиться. – Он остановился перед ней, с рукой, вытянутой вперед, и продолжил: – Я хотел бы, вопервых, рассказать вам, что прочел ваши книги и нашел их познавательными, особенно ту, что о керамике.

Она не потрудилась взять его руку, так что он опустил ее, но не отошел от Бретт.

– Я так рад, что вы согласились прийти повидать меня.

– У меня был выбор? – спросила Бретт.

Человек улыбнулся.

– Конечно, у вас был выбор, Dottoressa. У нас всегда есть выбор. Только когда он трудный, мы говорим, что его нет. Но выбор есть всегда. Вы могли отказаться прийти, могли позвонить в полицию. Но вы этого не сделали, не так ли? – Он опять улыбнулся, и в его глазах что-то затеплилось – то ли юмор, то ли нечто столь зловещее, о чем Бретт предпочла не задумываться.

– Где Флавия?

– О, синьора Петрелли в полном порядке, уверяю вас. Когда я в последний раз слышал о ней, она шла от Рива-дельи-Скьявони, возвращаясь прямо в вашу квартиру.

– Значит, ее у вас не было?

Он расхохотался.

– Конечно, не было, Dottoressa. Никогда. Незачем впутывать синьору Петрелли в эти дела. Помимо всего прочего, я бы никогда себе не простил, если бы что-нибудь случилось с ее голосом. Надо вам сказать, мне не все нравится в ее исполнении, – произнес он с терпимостью человека с возвышенным вкусом, – но к ее таланту я испытываю величайшее уважение.

Бретт резко повернулась и направилась к двери. Она взялась за ручку и надавила, но дверь не открылась. Она попробовала еще раз, сильнее, но та не шелохнулась. Пока она этим занималась, хозяин отошел в другую часть зала, где встал перед одной из освещенных витрин. Когда Бретт обернулась, то увидела, что он стоит там, глядя на мелкие предметы внутри, совершенно не обращая внимания на ее присутствие.

– Может, вы меня выпустите отсюда? – спросила она.

– Не хотите ли взглянуть на мою коллекцию, Dottoressa? – спросил он, будто она ничего не говорила или он ее не слышал.

– Я хочу выбраться отсюда.

Снова никакой реакции.

Он продолжал взирать на две маленькие статуэтки в витрине.

– Эти нефритовые вещицы относятся к эпохе Шан, как вы думаете? Возможно, Аньянский период. – Он отвернулся от витрины и улыбнулся ей. – Я понимаю, что это гораздо раньше того периода, на котором вы специализируетесь, Dottoressa, примерно на тысячу лет, но я уверен, что вы с ними знакомы. – Он перешел к следующему кубу и остановился, дабы изучить его содержимое. – Только посмотрите на эту танцовщицу. Большая часть краски сохранилась; редкость для Хань. Внизу рукава есть несколько маленьких сколов, но если я поставлю ее чуть-чуть отвернув, то их и не видно, правда? – Он протянул руку и снял прозрачный колпак, поставив его на пол около себя. Осторожно поднял статуэтку, которая была примерно в треть метра высотой, и понес ее через комнату.

Он остановился перед Бретт и повернул статуэтку так, чтобы она могла увидеть мелкие щербинки под одним из длинных рукавов. Краска, которая покрывала верхнюю часть платья, была все еще красной, несмотря на прошедшие века, а черная юбка по-прежнему блестела.

– Я полагаю, что она недавно из гробницы. Не вижу другой причины такой сохранности.

Он вернул статуэтку в вертикальное положение, последний раз показал ее Бретт, потом пошел обратно и бережно вернул ее на пьедестал.

– Какая это была возвышенная идея – хоронить красивые вещи, прекрасных женщин вместе с мертвыми. – Он помолчал, чтобы придать весомости сказанному, потом добавил, ставя на место крышку: – Я полагаю, приносить в жертву слуг и рабов, чтобы вместе с ними идти в иной мир, было неправильно. И все же это такая приятная мысль, столько почестей умершему. – Он снова повернулся к ней. – Вы так не думаете, Dottoressa Линч?

Бретт недоумевала, чего он добивается этим диковинным представлением? Хочет так ее запугать, чтобы она сделала все, чего он от нее потребует? Хочет внушить ей, что он сумасшедший и способен ей навредить, если она откажется выполнить его желание? Но какое? Неужели он просто ждет, чтобы она повосхищалась его коллекцией?

Она начала оглядывать зал, впервые по-настояoему увидев экспонаты. Хозяин стоял теперь около горшка эпохи неолита, разрисованного лягушками, с двумя небольшими низкими ручками. Горшок был в таком отличном состоянии, что она приблизилась, чтобы лучше его разглядеть.

– Чудесный, правда? – спросил он, охотно продолжая разговор. – Если вы подойдете сюда, Professoressa, я вам покажу кое-что, чем я особенно горжусь.

Он переместился к следующей витрине, где на черном бархате лежал белый жадеитовый кружок с тончайшей резьбой.

– Красивый, не так ли? – спросил он, глядя на кружок сверху. – Я думаю, он относится к эпохе Воюющих царств, а как по-вашему?

– Да, – ответила она. – Выглядит именно так, судя по животному мотиву.

Он улыбнулся с истинным наслаждением.

– Это меня и убедило, Dottoressa. – Он опять посмотрел на подвеску, потом на Бретт. – Вы представить себе не можете, как льстит дилетанту, когда его суждение подтверждает специалист.

Она вряд ли была специалистом по искусству неолита, но решила, что лучше не возражать.

– Вы могли бы давно получить подтверждение своего мнения. Все, что надо было сделать, это показать его дилеру или Восточному отделу любого музея.

– Да, конечно, – рассеянно сказал он. – Но я бы предпочел этого не делать.

Он отошел в другой конец зала и остановился перед одной из ниш в стене. Оттуда он достал длинный металлический предмет с замысловатой инкрустацией из золота и серебра.

– Я обычно не слишком интересуюсь металлами, – сказал он, – но когда я увидел это, то не смог устоять.

Он протянул ей предмет и улыбнулся, когда она взяла его и повернула, чтобы осмотреть обе стороны.

– Язычок поясной пряжки? – спросила она, когда увидела на одном конце круглый крючок размером с горошину. Весь предмет был длиной с ее ладонь, плоский и узкий, как клинок. Клинок.

Он улыбнулся от удовольствия.

– О, отлично. Да, я уверен, что это так. Похожий есть в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке, хотя, по-моему, на этом узор тоньше, – сказал он, указывая толстым пальцем на бегущую вдоль плоской поверхности гравированную змейку.

Потеряв интерес к экспонату, он отвернулся от Бретт и двинулся дальше. Она повернулась к нише и, держась спиной к нему, сунула острый язычок пряжки в карман своих слаксов.

Когда хозяин склонился над очередной витриной и Бретт увидела, что там внутри, колени у нее чуть не подогнулись от ужаса и озноб пробрал до костей. Ибо в витрине стояла ваза с крышкой, украденная с выставки во Дворце дожей.

Он обошел витрину и расположился по другую ее сторону так, что, глядя сквозь прозрачный колпак, видел и ее.

– А, я смотрю, вы узнали вазу, Dottoressa. Роскошная, правда? Я всегда такую хотел, но их невозможно найти. Как вы совершенно точно указали в своей книге.

Она обхватила себя руками, надеясь хоть так удержать немного тепла, которое так быстро уходило из ее тела.

– Холодно здесь, – сказала она.

– А, да, холодно, не так ли? У меня тут несколько шелковых свитков, сложенных в ящики, и я не хочу отапливать комнату до тех пор, пока не приготовлю для них помещение с контролем температуры и влажности. Так что, боюсь, придется вам потерпеть, Dottoressa. Я уверен, что Китай вас к этому приучил.

– Не только Китай, но и ваши люди, – тихо сказала она.

– А, да, вы должны их извинить за это. Я велел им только предупредить вас, но, боюсь, мои друзья проявляют излишний энтузиазм, когда им кажется, что затронуты мои интересы.

Она не знала, почему, но чувствовала, что он лжет и что приказы, отданные им, были абсолютно точными.

– A Dottore Семенцато, его они тоже должны были предупредить?

Впервые он посмотрел на нее с ненаигранным неудовольствием, как будто сказанное ею как-то мешало ему полностью контролировать ситуацию.

– Только предупредить? – повторила она небрежным тоном.

– Боже милосердный, Dottoressa, что я за человек, по вашему мнению?

Она не стала отвечать на это.

– Впрочем, почему бы вам и не рассказать? – сказал он с дружеской улыбкой. – Dottore Семенцато был очень боязлив. Я полагал, что это допустимо, но потом он стал чересчур жаден, а это уже недопустимо. Он оказался настолько глуп, что решил использовать создаваемые вами проблемы в своих финансовых интересах. Мои друзья, как я уже говорил, не любят, когда задевают мою честь. – Он поджал губы и покачал головой при этих воспоминаниях.

– Честь? – переспросила Бретт.

Ла Капра не стал объяснять.

– А потом сюда явился полицейский и расспрашивал меня, так что я счел за лучшее побеседовать с вами.

Бретт вдруг озарило: если он открыто рассказывает ей о смерти Семенцато, значит, он уверен, что ему нечего ее опасаться. Глаз ее упал на пару стульев с прямыми спинками у дальней стены. Она подошла к одному из них и рухнула на него. На нее накатила такая слабость, что она упала вперед, свесив голову между коленей, но тут же задохнулась из-за острой боли в до сих пор перевязанных ребрах и выпрямилась, ловя ртом воздух.

Ла Капра взглянул на нее.

– Но давайте не будем говорить о Dottore Семенцато, когда у нас тут столько прекрасных вещей. – Он взял в руки вазу и подошел к Бретт. Нагнувшись, он повернул ее к ней. – Только посмотрите на нее. И посмотрите на текучесть линий, на устремленность фигуры вперед. Нарисовано как будто вчера, да? Техника очень современная. Совершенно чудесно.

Она посмотрела на вазу, хорошо ей знакомую, потом на него.

– Как вы это сделали? – устало спросила она.

– А, – сказал он, выпрямившись, и направился обратно к витрине, куда снова аккуратно поставил вазу. – Это профессиональные тайны, Dottoressa. Вы не должны просить меня их раскрывать, – сказал он, хотя было ясно, что как раз этого он хочет больше всего.

– Это была Мацуко? – спросила она, чтобы узнать хотя бы это.

– Ваша маленькая подружка-японка? – саркастически спросил он. – Dottoressa, в вашем возрасте вам бы уже следовало понимать, что нельзя смешивать личную жизнь с профессиональной, а особенно связываться с молодежью. У них иное видение мира, они еще не умеют отмежевывать одно от другого, как мы. – Он помолчал, довольный глубиной собственной мудрости, а потом продолжил: – Нет, они склонны принимать все так близко к сердцу, всегда видеть в себе пуп мироздания. И поэтому они могут быть очень, очень опасны. – Он улыбнулся, но отнюдь не приятной улыбкой. – Или очень-очень полезны.

Он прошел по комнате и встал перед ней, глядя в ее поднятое лицо.

– Конечно, это она. Но даже тогда ее мотивы были не слишком понятны. Денег она не взяла, даже оскорбилась, когда Семенцато их ей предложил. И у нее не было желания подставить вас по-крупному, Dottoressa, правда не было, если вам от этого легче. Она просто действовала очертя голову.

– Тогда зачем она на это пошла?

– О, сначала из злости. Классический случай мести за отвергнутую любовь. Я не думаю, что она ясно понимала даже, как говорится, размах дела. По-моему, она думала, что все ограничится одним предметом. Я даже подозреваю, что она рассчитывала именно на то, что подмену заметят. Это заставило бы усомниться в вашей компетентности. В конце концов, вы подбирали экспонаты для выставки, и, если бы подмена обнаружилась по возвращении, все выглядело бы так, что вы отобрали для выставки подделку. Только чуть позже она сообразила, что предмет был взят вами из музея в Сиане, а там никак не могла оказаться подделка. Но было уже слишком поздно. Вазы скопировали – должен заметить, что работа была выполнена за весьма солидные деньги, – и тут уж, как ни крути, пришлось подменять ими оригиналы.

– Когда?

– Во время паковки в музее. Все было чрезвычайно просто, легче, чем мы воображали. Маленькая японка пыталась возражать, но тогда уж было совсем поздно. – Он прервался и уставился вдаль, вспоминая. – Наверное, тогда я осознал, что она рано или поздно создаст нам проблемы. – Он улыбнулся. – И как же я оказался прав.

– Значит, ее пришлось убрать?

– Конечно, – очень просто сказал он. – Я понял, что выбора у меня нет.

– Что она сделала?

– О, она уже тут доставила нам немало хлопот, и потом в Китае, когда вы сказали ей, что, по вашему мнению, часть вещей – фальшивки, она написала письмо своим родителям, спрашивая, что ей делать. И конечно, раз уж она так поступила, у меня больше не было сомнений: ее надо было убрать. – Он склонил голову набок, движением, подтверждающим, что он хочет раскрыть ей нечто. – Я был откровенно удивлен, как просто это оказалось. Я думал, что в Китае труднее такое устроить. Он покачал головой, явно огорченный такой культурной деградацией.

– Как вы узнали, что она им написала?

– Так я прочел письмо, – просто объяснил он, потом подождал и уточнил: – Вернее, я прочитал перевод ее письма.

– Как вы его получили?

– Да ведь всю вашу корреспонденцию вскрывали и читали. – Он говорил почти с упреком, как будто ждал, что она будет намного понятливее. – А вот как вы отправили то письмо к Семенцато? – Его любопытство было неподдельным.

– Я его отдала одному человеку, который ехал в Гонконг.

– Кому-то с раскопок?

– Нет, туристу, которого встретила в Сиане. Он собирался в Гонконг, и я попросила отправить письмо. Я знала, что так будет гораздо быстрее.

– Очень умно, Dottoressa. Да, очень умно, весьма.

Волна холода пробежала по ее телу. Она оторвала уже давно онемевшие ступни от мраморного пола и поставила их на перекладину между ножками стула. Ее свитер намок под дождем, и Бретт чувствовала себя в нем как в ледяной камере. Ее пробрала дрожь, и она снова закрыла глаза, ожидая, пока она пройдет. Тупая боль, уже много дней обитавшая в ее в челюсти, превратилась в яростное жгучее пламя.

Когда она открыла глаза, человек уже стоял в другой части зала, протягивая руки к очередной вазе.

– Что вы собираетесь со мной сделать? – спросила она, отчаянно стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и спокойно.

Он вернулся к ней, осторожно держа двумя руками низкую чашу.

– Я думаю, это самая красивая вещь в моей коллекции, – сказал он, слегка поворачивая ее, так чтобы Бретт могла проследить за простой, нанесенной кистью линией кругового рисунка. – Она из провинции Цинхай, у конца Великой стены. Я осмелюсь предположить, что ей пять тысяч лет, а вы что скажете?

Бретт тупо глянула на него и увидела дородного мужчину средних лет, держащего в руках раскрашенную коричневую чашу.

– Я спросила, что вы собираетесь со мной сделать, – повторила она, интересуясь только этим, никак не чашей.

– Хм? – произнес он себе под нос, бегло взглянув на нее, а потом снова вернувшись к созерцанию чаши. – С вами, Dottoressa? – Он сделал маленький шажок влево и поместил чашу на вершину пустующего пьедестала. – Боюсь, у меня не было времени подумать об этом. Все затмил один интерес – показать вам мою коллекцию.

– Почему?

Он стоял прямо перед ней, изредка деликатно дотрагиваясь пальцем до чаши, слегка поворачивая ее то туда, то сюда.

– Потому что у меня так много красивых вещей, а я никому не могу их демонстрировать, – произнес он с таким явным сожалением, что оно не могло быть наигранным. Он повернулся к ней и с дружеской улыбкой пояснил: – Точнее, никому из тех, кто что-то в этом смыслит. Видите ли, люди, ничего не понимающие в керамике, вряд ли оценят красоту или уникальность увиденного. – Тут он умолк, надеясь, что она поймет его трудности.

Она поняла.

– А люди, разбирающиеся в китайском искусстве или в керамике, сразу поймут, откуда к вам попали эти вещи?

– Ох, какая умная, – сказал он, разводя руки жестом, выражающим восхищение ее догадливостью. Потом помрачнел. – Это трудно – иметь дело с невеждами. Они смотрят на все эти великие ценности, – и тут он повел правой рукой перед собой, охватывая этим жестом все находящиеся в комнате экспонаты, – как горшки или плошки, но не постигают их красоты.

– Но это не мешает им их для вас добывать, да? – произнесла она, не пытаясь скрыть сарказм.

Он воспринял сказанное спокойно, как должное.

– Нет. Я им говорю, что достать, и они достают.

– Вы им заодно советуете, как именно это нужно делать? – Она говорила с большим трудом. Ей хотелось, чтобы это скорее кончилось.

– Зависит от того, кто на меня работает. Иногда приходится давать очень точные указания.

– Такие указания вы дали типам, которых послали ко мне?

Она увидела, что он хочет соврать, но вдруг переменил тему.

– Что вы думаете о коллекции, Dottoressa?

Внезапно она поняла, что у нее нет больше сил.

Она закрыла глаза и откинула голову на спинку стула.

– Я спрашиваю вас, что вы думаете о коллекции, Dottoressa, – повторил он, чуть повысив голос.

Медленно, больше от изнеможения, чем из упрямства, Бретт помотала головой, не открывая глаз.

Тыльной стороной ладони, как бы походя, человек смазал ее по скуле. Его рука всего лишь скользнула по ее лицу, но силы удара хватило, чтобы снова разошлись срастающиеся кости челюсти, отозвавшись вспышкой боли, которая взорвалась у нее в мозгу, прогнав все мысли и все сознание.

Бретт без чувств соскользнула на пол. Он посмотрел на нее секунду, потом отступил к пьедесталу, поднял с пола прозрачный колпак, бережно накрыл им низкую чашу, еще раз поглядел на женщину, лежащую на полу, и покинул помещение.