"Дидо Сотириу. Земли обагренные кровью " - читать интересную книгу автора

Иоанна Богослова, построенный византийцами. Даже пещера, в которой мы
прятались от дождя, была тоже "чудом" и называлась "Пещерой семи спящих
младенцев".
Эти прогулки с учителем и появившаяся у меня тяга к знанию не
понравились отцу. Уж не собираюсь ли я бросить землю и сделаться
Гуттенбергом? (Ребята прозвали так господина Пифагораса, потому что тех, кто
не имел пристрастия к книгам, он бил по голове огромным ключом от своей
двери и приговаривал: "Видно, для вас Гуттенберг еще не родился!")
Однако когда в Старый и Новый Эфес в сопровождении греческих ученых
приезжали европейцы и американцы, одетые по последней французской моде, и
разгуливали по нашим местам, разговаривая на своем родном языке, сердца
жителей Кыркындже, и в том числе моего отца, наполнялись гордостью. Значит,
наши места чем-то замечательны! А священники не уставали твердить: "Близится
час отмщения... Окаменевший император воскреснет!" [3] - чтобы разжечь в нас
стремление к объединению с Грецией. Турок в нашей деревне не было, хотя
говорили мы по-турецки. Неугасимой лампадой горела в наших сердцах любовь к
родине наших предков - Элладе.


* * *

Турки из окрестных деревень - Киречлы, Хэвучлы, Баладжик - уважали нас
и восхищались нашей сметливостью и трудолюбием. И надо сказать, у них не
было повода к тому, чтобы изменить свое мнение. Мы всегда встречали их
добрым словом и не забывали угостить. Не было дня, чтобы на наш деревенский
базар не приезжали турецкие крестьяне. Они привозили дрова, древесный уголь,
птицу, сливки, яйца, сыр - словом, все, чем были богаты. Продав свой товар,
они покупали в нашей лавке все, что им было нужно. Вечером они возвращались
в свои деревни. Некоторые оставались переночевать у своих друзей. Они ели с
нами, спали на наших постелях. Так же поступали и наши, когда ездили в
турецкие деревни купить корову, лошадь или договориться насчет регулярной
поставки молока. Встречаясь где-нибудь в горах, мы низко кланялись и
приветствовали друг друга по-турецки: "Доброе утро", "Добрый вечер".
На ярмарке в день святого Димитрия наша деревня наводнялась турками из
далекого вилайета Конья. Их называли кирли. Это были рослые мужчины,
загорелые, но изможденные. Они были издольщиками, у них не было ни клочка
своей земли, их беспощадно обирали беи. Весь год они не видели ни капли
масла, всегда были голодные, несчастные, плохо одетые. Покупали они лишь
старые выцветшие жилетки, штопаные шальвары и дедовские джюппе[4].
Поняв, что работа у беев не принесет им ничего, кроме вечных долгов,
они уходили на заработки в чужие места, только бы избавиться от своих
хозяев. Они ходили из деревни в деревню и продавали свою силу. А работали
они, как тракторы. Ударом лома и сильным толчком ногой каждый мог свалить
огромный кедр или дуб. Им отводили три-пять гектаров каменистой земли,
которую, казалось, невозможно было очистить, и они превращали ее в
плодородное поле, готовое принять семена. Эти земли затем обрабатывали
греки, через год-второй заявляли о них турецким властям и без всяких
официальных формальностей становились их владельцами.
Таким же образом стал владельцем земли и мой отец, и теперь на его сады
и поля любо было посмотреть. Он нанимал на работу турецких батраков, а сам