"Кира Сошинская. Федор Трофимович и мировая наука (сб. "Фантастика, 1967")" - читать интересную книгу авторасамолет и похлеще, без шуток". И тут-то он и полетит...
Гена приземлился на ровном такыре у самых палаток. Пока мы тормозили, вся партия сбежалась к самолету. Они сначала никак не могли догадаться, кто и зачем к ним прилетел, а когда я выпрыгнула, в самом деле удивились, и Ким - я этого ожидала - сказал: - Смотрите, летает в собственном самолете. Уж не заболели ли вы, мадам Рокфеллер? - Нет, не заболела, - сказала я. - Все в порядке, насос привезут через два дня, а я сделала удивительное открытие, и мне теперь поставят памятник. - Давно пора, - сказал Ким. - Чаю хотите? - спросил Седов у Гены. - Нет, пора лететь. А то до темноты не доберусь до Ургенча. Меня возмутило равнодушие геологов. - Я не шучу, - сказала я. - В самом деле со мной произошла совершенно удивительная история. - Где? - В Туйбаке. - Чего ж тебя туда занесло? - Так вот, в Туйбаке я нашла такую вещь, что сегодня же вы, Седов, отправите меня в Москву, в Академию наук. - Разумеется, - сказал Седов. - Отправлю. Ты сегодня долго была на солнце? Перегрелась? Я в гневе разорвала шпагат, газеты рассыпались, и коврик послушно лег у моих ног. - В Туйбаке, - ответила я. - Так это психованного деда машина... - Вот-вот, все вы так думаете. А как насчет моих умственных способностей? Я встала на коврик и подумала из всей силы: "Лети!" Дальнейшее произошло в какие-то доли секунды, причем я не сразу сообразила, что же все-таки произошло. Я так боялась, что коврик вообще не полетит... Коврик взмыл к небу, я не удержалась на нем; падая, успела ухватиться за угол, коврик порвался, кончик его остался у меня в руке; я шлепнулась на землю, и когда открыла глаза, коврик, как воздушный змей, парил высоко над нами, удаляясь, как положено говорить в таких случаях, в сторону моря. - Назад! - кричала я, не чувствуя боли от падения. - Вернись немедленно! Да держите вы его! Ловите! - Это я кричала Гене. - Разве догонишь? - разумно сказал Гена. - У него скорость не меньше трехсот. И тут я заревела. Я сидела в песке, сжимая в кулаке уголок ковра; все утешали меня, еще не осознав, какую потерю понесла мировая наука, а я, дура, преступница, беспомощно ревела. И теперь, хотя Ким говорит, что мне можно поставить памятник и за тот кусочек, который попал в Москву и на основе которого пишутся минимум три докторские и десять кандидатских диссертаций, который изучают два НИИ и одна специальная лаборатория, я все равно безутешна. Только вот надеюсь, хоть и не очень, что коврик вернулся к Федору |
|
|