"Константин Соргунов. Корпорация цветов " - читать интересную книгу автора

неведомый мастер вырубил скульптуру женщины не из куска камня, а прямо из
целого дома. Не знаю, как это было сделано, но когда я смотрел на статую, у
меня захватывало дух. Она была величественной и величавой, вместо глаз у нее
были черные окошки, на поясе и могучей груди ютились балкончики. Фигура
женщины выражала не то чтобы смирение, а, скорее, вынужденную покорность. Я
смотрел, и мне казалось, как будто великаншу поймал в свои лапы дом, а она,
силясь вырваться и понимая, что это бесполезно, все равно не опускает
головы. Чем больше я на нее смотрел, тем больше я верил в то, что статуя
сейчас оживет, сделает шаг вперед и растопчет меня как мелкую букашку. С
большим трудом мне удалось отвести от нее глаза и быстро-быстро зашагать
дальше, чтобы избежать искушения оглянуться и снова встретиться с гордым и
холодным взором статуи.
Я шел все дальше и дальше, постепенно приходя в себя и начиная думать
уже о повседневных делах. Я размышлял, успею ли я вовремя подготовить пакет
документов для ежемесячного отчета, даст ли аккредитацию посольство Чехии,
не надо ли побеседовать с Настиным учителем труда, чтобы перевести мою
боевую девочку со скучных уроков кройки и шитья на более приятные ей уроки
по выпиливанию, вырезыванию, забиванию гвоздей и прочих чисто мальчишеских
радостей. Я до сих пор не понимал, почему уроки труда делятся по половому
признаку, как будто бы все девочки должны непременно хотеть вязать и
вышивать, а пацаны работать с лобзиком и стамеской. Я в жизни не забил ни
одного гвоздя, при виде отверток и топоров меня охватывает тоска, потому для
меня школьные уроки труда были натуральной мукой. И я прекрасно понимал
Настюху, которая никогда не питала нежных чувств к иголкам и ниткам,
рукодельницей была отвратительной, зато уже в пять лет превосходно
справлялась со всевозможными винтиками и саморезами, при одном взгляде на
которые я приходил в недоумение.
Задумавшись о дочери, я и не заметил, как дорога повернула в сторону,
низкие дома обступили со всех сторон, а вместо жесткой травы под ногами
оказался мелкий гравий. Чувство, что я нахожусь сразу в двух реальностях,
постепенно покинуло меня, и я всем телом ощутил, что все происходит со мной
на самом деле. Через какое-то время я окончательно уверился в мысли, что
бреду не по какому-то неизвестному мне району Петербурга, а совсем по
другому городу. Отчего-то это не привело меня в ужас, я не запаниковал,
твердо уверенный в том, что рано или поздно я найду всему вполне здравое
объяснение. Но чем дольше я шел, тем меньше у меня оставалось надежды на
логичное оправдание всему происходящему. Дома вокруг становились все
страннее и страннее, в окнах мелькали чьи-то туманные лица, и я явственно
слышал звук чьих-то шагов, неотступно следующих за мной по пятам. Несколько
раз я оглядывался, но не видел никого, хотя время от времени чувствовал
спиной чей-то настороженный взгляд.
Дорога закончилась, упершись в узкий канал, полный мутной воды, и я
побрел по каменной набережной, глядя вокруг с напряженным вниманием. Прямо
над моей головой пролетела чайка, за ней другая. Перья их были грязно-белого
цвета, крылья с черной окантовкой. Время от времени чайки открывали клювы и
пронзительно кричали, да так, что у меня по спине бежали мурашки. На
противоположной стороне канала один за другим ютились небольшие домики, на
этот раз не красно-зеленые, а сложенные из бурых кирпичей. Дома были старыми
и давно нештукатуреными, печные трубы небрежно заляпаны разноцветной
краской. Решеток на окнах не было, а заборы, которые огораживали небольшие