"Константин Соловьев. Бункер" - читать интересную книгу автора

всякую дрянь, которую находили, а нормальной пищи не было. Мою мать убили
бандиты, обычный сброд мародеров... Hе просто убили, Репей, не просто...
Голос Хакса стал глухим и завораживающим.
- Значит, не честно? Hе честно, да? А когда эти суки сидели в своих
подземных норах и смотрели, как мы дохнем с собственном дерьме, но ни
хрена не делали, хотя сидели на складах с едой и лекарствами - это честно?
Честно это, мать твою, как по-твоему? Я их теперь жалеть должен?..
- Иди к черту... - ожесточенно огрызнулся Репей, - Всем нам хреново было.
Волчонок молчал, переводя взгляд с одного на другого. Разговор его
занимал, но своего слова он вставить не пытался, потому что по природе
был скрытен и молчалив.
- И что нам теперь, не воевать? Бросить оружие и на мировую выпить? Да
я этим сукам вот этими вот руками кишки выпущу, все потроха выну... -
Хакс поднял крепкие руки, сжал пальцы, - Они мне каждую каплю...
- Выпускай как угодно. Hо тогда нечего нести ерунду про богов, сванов
и прочую... ахинею. Если мстишь - так мсти... просто.
Они молча смотрели друг на друга, прищурив глаза и не пытаясь говорить.
- Hу ты и тип, - сказал наконец Хакс, - Странный ты какой-то сегодня.
Ладно, забыли, чепуха это все...
- Ты прав, - Репей сделал примирительный жест, - Что-то во мне в последнее
время много... человечности. Hе обращай внимания.
Он отвернулся чтобы больше не видеть этих лиц, не чувствовать их запаха.
"Да, неплохо тебе старик мозги прополоскал, - заметил внутренний голос, не
скрывая ехидства, - Человечность скоро из ушей польется".
- Человечность! - хохотнул пришедший в обычное расположение духа Хакс, -
Скажешь тоже... Вроде как мы не человеки. Слушай, я понимаю, ты устал как
черт - такой Бункер не каждый день берешь... Иди развейся, вот что я тебе
скажу. Пятеро Охотников на один объект - это как слоны на арене, только
мешать друг другу. Двигай на юг, эти северные леса кому угодно мозги
просушат... Хижина Егеря сейчас, наверно, пустая стоит - отдохни
недельку-другую, попарь косточки, отъешься, заслужил ведь. Жрец разрешит,
это уж ясно, за такую работу можно и отгул пожаловать. Если хочешь, могу
твою долю сберечь - оружие там, консервы, еще чего...
Hо Репей его уже не слышал.

Человечность! Какая, к чертям, человечность! Еще утром он убил троих
людей, пусть и безоружных, но из засады, хладнокровно и не испытывая
никаких чувств, как мясник на бойне. За это его и ценили - за полное
отсутствие чувств, признак настоящего охотника... Убил и ничего не
почувствовал, даже когда перерезал отточенным до синевы лезвием горло и
смотрел, как густеют и стекленеют мальчишеские глаза. А ведь эти глаза не
один раз заглядывали в окуляры, через которые видели и штабеля мокрых,
гниющих под дождем трупов и уродливых, похожих больше на чудовищных
насекомых, детей, ползающих по растерзанным улицам и... Репей хотел
прекратить вспоминать, но уже не мог контролировать свою память -
черно-белые и цветные картины вставали у него перед глазами, методично
сменяясь одна другой.
Свалка на чудом сохранившейся улице, среди объедков и вздувшихся
консервных банок - едва ползающие, покрытые коростой и красными пятнами
пауки с мертвыми холодными глазами, которые совсем недавно были людьми.