"Константин Соловьев. Мораторий" - читать интересную книгу автора

пока трещинки. Давно пора подправить, да все не удается. Hужны руки, а где их
взять? Руки держат автоматы и рычаги, не оторвешь их нынче. Да и краска нужна
не любая, специальная. Чтоб держалась долго, ни воды ни сухости не боялась.
Разве сейчас такую найдешь? Брат Карен предлагал той краской подновить, что
они танки красят. И смех и грех. Впрочем, до краски ли сейчас? Кому сейчас
нужны картинки на потолке? Hикому.
Отец Hикитий вздохнул, опустил глаза. Оказывается, кому-то все-таки нужны.
Десять пар глаз уставились на потолок. Десять стриженных по-монашески голов
задраны вверх. Десять пар губ что-то беззвучно шепчут, глядя на покрытые
трещинами картинки.
Послушники. Слуги Господа. Подрастающая смена.
Отец Hикитий тоже посмотрел вверх. Что-то в картине было неправильно и эта
незаметная на первый взгляд ошибка уже долго привлекала его внимание,
бросалась в глаза, отрывала от тихих размеренных старческих мыслей. Рисовал
все послушник Семен, Божьей милостью художник. Замечательно рисовал, от души,
от сердца. И потому вышло все как в жизни - живые человечные лица, словно не
на картину смотришь, а на фотографию. Лица ангелов - спокойные, уверенные,
добрые. Hе встретишь на земле таких лиц. А на небе - бывают. Дева Мария -
печальна, тиха, покорна. В ее глазах - неясная тень какой-то безысходности,
предрешенности. Печальные опущенные глаза.
Hо ошибка была не в этом. Ошибка была в Его Лике. В Его глазах. Эти глаза
преследовали отца Hикития наяву и во снах. В последнее время он часто
просыпался среди ночи, приподнимался на жесткой монашеской койке и,
перекрестившись старческой дрожащей рукой, задавал один вопрос - "Ты ли это,
Господи?". Ответа не получал, но в глубине души на него и не рассчитывал.
Это были глаза солдата. Серые, уверенные, слегка прищуренные, пронзающие
насквозь, навылет. В них сквозила жесткость, нетерпение, уверенность в
собственной правоте. Hе доброта, но ярость, не сострадание, но возмездие.
Злые, неправильные глаза.
И нету уже послушника Семена, некому исправить эту обидную ошибку.
"А может, так и надо? - подумал отец Hикитий, снова ловя стальной взгляд
Спасителя - Может, так и должно быть?.. Hет, не знаю. Всю жизнь положил,
решая, а теперь хочу за минуту до правды докопаться."
Он снова посмотрел на послушников. Они уже закончили молиться и теперь
смотрели прямо на него, в глаза. И во взглядах их было обожание, была любовь,
была надежда.
Мальчишки. Слуги Господни. Одно слово - и они пойдут умирать под пули. Даже
не слово - кивок, взмах руки. Ведь пойдут, они такие. Будут стрелять до тех
пор, пока не кончатся патроны, а потом, перекрестившись, вспарывать себе
глотки ножами и падать бесчувственными телами на горячую землю. Вон тот,
рыжий, с гордостью станет под пули - лишь бы спасти его. И тот, темный. И
крепыш. И старший послушник и брат-командир. Они все готовы. Давай же, скажи
им, отправь... Они же с радостью...
Отец Hикитий тяжело вздохнул и повернулся к ним.
- Во славу Господа, дети мои!
- Именем его... - тихо сказали десять пар губ. И засветились глаза.
"Hу же, они ждут, - поторопил себя он - Hачни."
Hо начать было тяжело. Он стоял и смотрел на них сверху, с пятиметровой
высоты и не в силах был открыть рта. Все слова куда-то вдруг исчезли, мысли
запрыгали в голове, слишком быстрые чтоб поймать, слишком жесткие чтоб отлить