"Владимир Солоухин. Мать-мачеха" - читать интересную книгу автора

нее своя, на других непохожая.
Зной стоит на земле, высыхают зеленые травы, прячется от жары все
живое, а у Скворенушки в буераке прохлада. Зелени разной, и цветам, и
малиннику, и душистой мяте, и крапиве (а что ж и крапиве!) - всему вольготно
расти возле Скворенушки. Тут найдешь и яркую купальницу, красивую этакой
здоровой деревенской красотой, и изнеженную орхидею любку, что сравнима
может быть лишь с бледной, утонченной красавицей из старинной книжки. Когда
разольет любка в полночь свой крепкий аромат, у всех соседок полный конфуз:
слетаются к любке ночные бабочки. "Потайная она, эта любка. При луне с
ночными бабочками свадьбу свою справляет. То ли дело мы, остальные цветы, мы
любим, чтобы пчелы. Чтобы пчелы и солнышко".
Своя жизнь у Скворенушки, на других непохожая. По земле разгуляются,
летают сильные ветры, а у нее в буераке тихо. Держится здесь воздух из
запахов смолы, грибов и лесной прели. В золотисто-зеленоватом сумраке
обросшие мхами, похожие на лежащих слонов, спят валуны. Дно речушки сплошь
усеяно мелкими яркими камушками. Местами вода собирается в омутки,
становится черной. Водяная живность только и ждала, чтобы вода перестала
струиться. Тотчас забегали по омутку водомерки, по дну его заползали
ручейники, а прибрежная осотка нет-нет да и стрельнет узким, остроносым,
коварным, как татарская стрела, щуренком.
Митька давно перешел из-под ослепительного шелкового полога полдня под
низкий сумрачный полог леса. Давно уж он идет по каменистому руслу лесного
ручья, а воды нет как нет. Камни прохладные и мокрые, они не успели
обсохнуть. Недавно еще ручей жил, вода была здесь, где ступают сейчас босые
Митькины ноги. Порой ему кажется, что впереди булькает и льется; он бежит
бегом и не находит ничего, кроме сырых и холодных камней.
"Вода от меня уходит, - думает Митька. - Это, наверно, за то, что я в
жару выплеснул воду из ведра. Если раздуматься, это была вполне хорошая,
пригодная вода. А людям хотелось пить".
Теперь ему никак нельзя возвращаться с пустыми руками. Он слишком
далеко зашел, чтобы возвращаться к людям ни с чем.
- Врешь, от меня не уйдешь! - кричит Митька и бежит по камням.
Но голоса нет. Он сам не слышит своего голоса. Никак не бежится по
ослизлым круглым голышам.
- Врешь, догоню, принесу... холодной... пропахшей лесом... Пейте,
люди... пей, Шура Куделина... Я напою... Я научу тебя...
- Товарищ сержант! Товарищ сержант, подымайтесь! - Дневальный тронул
Дмитрия за плечо.
Как и полагается дежурному по роте, сержант Золушкин спал в эту ночь не
раздеваясь, в сапогах, при штыке и пистолете.
- Напиться не дали.
- Что вы говорите, товарищ сержант?
- Я говорю, пить во сне хотелось, а вы разбудили. Идите на пост, я
сейчас.
Умывальник сверкнул двумя рядами начищенных до блеска кранов. По
кафельному полу молочно растеклись матовые плафоны. В зеркале промелькнуло,
задержалось на миг округлое веснушчатое лицо. Голова, остриженная под
нулевку, отливала червонным золотом.
Тугая, обильная струя из крана становилась холоднее с каждой секундой.
Щека, подставленная под струю, начала неметь то ли от холода, то ли от