"В.Солоухин. Зимний день и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

угрюмости, всему моему откровенно несчастному виду.
Между тем всему наступает конец, должна была окончиться и наша дорога.
Последние километры мы ехали в грузовике стоя и держась за кабину.
Дорога подходит к нашей деревне с самой неинтересной стороны: ровное
поле, справа вдали черная полоска леса, впереди изо ржи выглядывают какие-то
кустики. Тем не менее я ревниво следил за лицом Валерии, стараясь угадать,
как она смотрит на всю округу. Но угадать было ничего нельзя. Валерия
откинула голову на ветру, прищурила глаза против ветра, да так и ехала.
В окончательно расстроенных чувствах, наспех, я помог Валерии
определиться на квартиру к одинокой старушке, тете Дарье, а сам скорей пошел
домой. Не то чтобы соскучился по дому, но мне хотелось наконец остаться
одному. И чтобы как можно позже начался позор, когда высокая, красивая, все
повидавшая Валерия встанет на берегу нашей речки и насмешливо скажет: "Ну
показывай свою хваленую реку. Я надеюсь, речь шла не об этом жалком ручейке.
А где же мы будем плавать?"
Расставаясь у тети Дарьи, я сказал, что не то мне нездоровится, не то
устал с дороги. В общем, встретимся не раньше чем завтра. Валерия опять
посмотрела на меня и ничего не сказала: завтра так завтра.
Втайне я надеялся, что, может быть, она одна успеет посмотреть наши
окрестности, оценить все их, теперь-то очевидное для меня, убожество и,
может быть, даже догадается тайком уехать. Я понимал, что это было бы
ужасно. Но все остальное мне казалось хуже, ужаснее, тяжелее.
Остаток этого дня и весь другой день я постыдно прятался, избегал
Валерии. Правда, я видел ее несколько раз издали. Однажды ее голубое платье
мелькнуло далеко за рекой, во ржи, на тропинке в лесу; однажды она несла
ведро воды от колодца. Кроме того, мне рассказал соседский мальчишка Шурка,
что тети Дарьину дачницу они, мальчишки, видели у тети Дарьи в саду, она
стояла на табуретке и обрывала вишенье.
Весь день я вроде бы делал какие-то свои дела, на самом же деле время
шло как во сне. С наступлением сумерек воровато я вышел из сада на залог,
воровато сбежал в овраг, по оврагу добрался до реки, а там холмы, мои
укромные уголки, где и днем меня бы никто не нашел, не то что ночью, хотя бы
и сияла луна.
Когда я остался один среди молчаливых холмов под темным, но все-таки
прозрачным небом, привольно раскинувшись на спине, когда звезды заиграли
надо мной, мне стало как-то спокойнее. На мгновение показалось даже, не
придумал ли я все мои мучения и несчастье. Я почувствовал на время, что они
призрачны перед лицом этого звездного молчания. Но мысль о том, что Валерия
все же поблизости, в деревне, и что все это, в сущности, нелепо, вновь
обожгла меня, и меркли звезды.
Из-за бугра поднялась луна. Сначала показался темно-красный краешек
раскаленного медного старинного пятака, потом выплыл и весь пятак, огромный,
с припухшими от своей темно-красной раскаленности краями. Былинки на холме
расчертили его так и сяк. Поднимаясь кверху в прохладное звездное небо, он
все уменьшался, все бледнел, все прозрачнел - не то остывал, не то
отстаивалась хлопьями горячечно-красная муть, - пока наконец окрестности не
залило (неверно, что зеленоватым, неверно, что голубым, неверно, что
желто-зеленым) непереводимым на язык земных цветов лунным светом. В
полнейшем безмолвии покатился через огромное небо лунный диск, чудилась за
его плавным полетом легчайшая, неземная музыка, родившаяся ниоткуда, кроме