"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

отгрохали. И-ех!
Теперь, после Чудова, у нас замечательный председатель колхоза.
Спокойный, рассудительный, трезвый. Превосходно знает сельское хозяйство и
умеет обращаться с народом. Теперь вокруг села там и тут появились кирпичные
постройки: большой коровник, гараж, мастерские, магазин, при этом церковь
по-прежнему стоит среди села, украшая наши окрестности.
Дела в колхозе пошли ровнее, устойчивее, и снова как бы сама собой
выплыла на поверхность идея о каскаде. Я думаю, что в скором будущем пруды в
Олепине будут почищены.
Возможно, читатель после таких пространных рассуждений о прудах
представляет их себе обширными водоемами с "зеркалом" в несколько гектаров.
Что ж, бывают и такие пруды, только наши скромнее. В ширину будут шагов
тридцать или тридцать пять, а в длину, вероятно, по пятидесяти. Глубина...
По совести говоря, нет у наших прудов никакой глубины. Станешь с мостков
черпать ведром, а ведро полностью не зачерпывается, невозможно его погрузить
вертикально - мешает дно.
В прудах еще недавно водились и кишели циклопы и дафнии, а по-нашему -
просто водяные блохи. Но теперь развелось в селе множество гусей и уток. И
вода стала непригодная. Черпают ее исключительно для поливки огородов или
деревьев.
Удивительно, что продолжают водиться караси. Вот пример
приспособляемости вида к условиям, к которым, казалось бы, никак невозможно
приспособиться. Впрочем, караси, хотя и водятся, не растут.
Достигнет карась граммов сорока и начинает стареть, превращаться в
жалкого морозоустойчивого, грязеустойчивого карлика.
Давно пора бы почистить пруды в нашем селе.
Тем более что, если олепинские мужики захотят отметить какое-нибудь
событие, будь то окончание сенокоса, будь то Первое мая, всякое отмечание
начинается у нас именно с прудов.
Живописная картинка при этом бывает всегда одна.
Два-три мужика, застрельщики, искусственно храбрясь, а на самом деле
стесняясь, раздеваются на берегу пруда до трусов и лезут в дремучую
пузырящуюся тину... Они затаскивают в пруд бредешок, а на берегу тем
временем собирается толпа мальчишек. Стесняясь своего любопытства и пряча
стеснительность за независимыми улыбками, подходят и взрослые. Кто-нибудь из
компаньонов носит ведро с уловом.
Полазив по одному пруду, мужики с бреднем перекочевывают в другой. Идти
нужно среди села, на виду. Если бы даже и не было никого на улице, все
равно - смотрят в окна. А окна у нас в селе зоркие, ничего от них не
укроется: кто к кому пришел, кто с кем говорил, кто покачнулся, а кто упал.
От пруда к пруду перебегают ловцы в широких прилипших мокрых трусах.
Тела у ловцов озябшие, синие и, как бы это сказать, давно не бывавшие на
ветерке или на солнце. Как ни странно, тело деревенского мужика не привыкло
к воздуху: работают всегда в одежде.
- Куда они выводить-то будут?
- В тот угол, к Абрамовым.
Зрители бегут к предполагаемому углу пруда. Рыболовы выволакивают
бредень, в котором полтонны ила, жирного, теплого, роются в нем, извлекают
обмазанных илом голубовато-черных рыбок. Под корявыми пальцами мужиков на
боках рыбок сквозь черноту проступает чистое, жаркое золото. Золотые блестки