"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

самолетом, рвущим небесный шелк со сверхзвуковой скоростью.
Ему, гостеприимному и ревнивому хозяину, оставалось только оглядываться
на нас и проверять: правда ли увиденное (хлебное поле, новая ферма, новый
магазин) производят на нас то самое впечатление, которое они должны, по его
мнению, производить.
Два московских писателя, заехавших в этот далекий от столицы
полустепной район, оказались благодарными слушателями и зрителями, потому
что зачем слова, когда все можно увидеть глазами.
Мой друг Алексей занимал... как бы это сказать... промежуточное, что
ли, положение между мной и хозяином. Я здесь был более гостем, чем он.
Алексей - уроженец этих мест, приезжает иногда, давно знаком с местным
начальством и, с одной стороны, сегодня пользуется его гостеприимством на
правах того же гостя, как и я, с другой же стороны, вместе с хозяином
показывает мне свои родные места. Нет-нет и спросит у Александра Васильевича
что-нибудь такое, что сам - чувствуется - знает, но что нелишне рассказать и
показать мне, впервые объезжающему незнакомые земли.
- Что-то там сверкнуло в овраге? Не новый ли водоем? - спрашивал,
например, Алексей.
Шофер Витя глядит уж вопросительно на хозяина, сидящего по правую руку.
Александр Васильевич кивнет - и машина поворачивает на полевую дорожку, а то
и на межу, к сверкнувшему вдали водоему.
Выходили и трогали руками тяжелые, но еще не затвердевшие колосья
пшеницы. Слушали жаворонков. Разглядывали на колосьях черных жуков, напавших
на поле. Рассуждали о мерах борьбы с этим вредителем - кузькой - и о том,
что всякая химия о двух концах. Пили воду из родника в пологом овражке.
Осматривали сельский магазин. Заходили в избу к незнакомой старухе и. жадно
пили, не то холодом, не то перекисшестью своей сводящий нам челюсти
беловатый квас. На берегу реки, в тени огромного вяза расстилали
скатерть-самобранку. Пока плавали по светлому зеркалу омута среди кувшинок и
округлых кустов, покоящихся на тихой, темной воде, Витя раскладывал на
скатерти - добротном куске брезента - содержимое багажника: колбасу,
помидоры, консервы, крутые яйца, сало и хлеб. И вот еще ярче становилась
окрестная зелень, еще цветистее расцветали луга, еще милее были все люди.
Так или иначе, но должен сказать, что неизвестно чем гостеприимный
хозяин постепенно породил во мне едва ли ощутимый сначала, а потом все более
явственный протест. Не то чтобы неприязнь, а так, червоточинку в отношениях,
дребезжащую струнку в слаженном и мажорном аккорде его триумфа. То ли на
одну восьмушку тона было больше, чем надо, самонадеянности в его голосе, и
во всех жестах, и во всем поведении, то ли проскальзывало за внешним
доброжелательством некоторое превосходство, то ли я угадал по каким-нибудь
репликам, интонациям и словам нетерпимость к другому мнению, но только между
мной и Александром Васильевичем возникла постепенно скрытая пикировка,
которая не прорывалась пока наружу, но тем не менее привносила в нашу
поездку по району явственную перечную остринку.
Например, когда он ввел нас в сельский магазин, стеклянный, по
теперешней нелепой моде, и который, как и полагается сельмагу, был
универсальнее любого мосторга (от супони до велосипеда, от шифоньера до
кухонной терки, от духов до сурика, от деревянных граблей до наручных часов,
от зубной пасты до репродукции "Мишки в лесу" в багетной рамке), и когда он
поглядел на меня с победоносным торжествующим видом, то я небрежно, но