"Владимир Солоухин. Прекрасная Адыгене" - читать интересную книгу автора

понадобится съездить во Владимир для ремонта машины, или наступает жара, в
которую никак не захочется высовывать нос из прохладного, затененного дома.
В грибную пору двигаешься больше обычного. Приходится даже и
нагибаться, но недолго длится активная грибная пора. Да и смешно называть
работой, физической нагрузкой неторопливое, лирическое собирание грибов.
Пресловутый бег трусцой, который мог бы быть ежедневным и только в этом
случае действительно полезным, почему-то не прививается ко мне, хотя и было
несколько добросовестных попыток. Во-первых, и в молодости, в пору
физкультурных трусов и маек, в пору кроссов и значков ГТО, я не любил
бегать. Легкие начинает распирать от острой боли, во рту накапливается
клейкая, горьковатая слюна; вместо спортивной радости испытываешь мучения,
которые продолжаются еще с полчаса после того, как дистанция пройдена.
Вернуться к ненавистным ощущениям теперь, когда вместо двадцати трех лет
тебе сорок восемь, а вместо семидесяти двух килограммов ты весишь все
девяносто, пожалуй, граничило бы с маленьким подвигом. Но попытки, говорю,
были.
В Кобулети есть красивая набережная, с одной стороны освещенная синим
морем, а с другой затененная узловатыми низкорослыми соснами. Она
заасфальтирована, бегать по ней было бы удобно, и около шести часов вечера я
побежал. До выбранной глазами отметки и обратно получалось километра два.
Для начала достаточно. Мужественно я трусил через недоуменные взгляды
грузинских старух в черных одеждах, выползших на набережную подышать
вечерним морем; через понимающие, но иронические взгляды русских отдыхающих,
прогуливающихся небольшими группками и попарно; через веселые взгляды
местных смуглокожих мальчишек, гоняющих по широкой набережной на велосипедах
и выполняющих в горизонтальной плоскости что-то вроде фигур высшего
пилотажа.
Реплики были самые разные. Что говорили мне вслед старые грузинки, я не
знал. Они говорили по-своему. Мальчишки-велосипедисты бросали мне,
поравнявшись, что бегать надо утром, а не теперь. Из трех русских женщин,
шедших прогулочным рядком, одна, поглядев на меня, насмешливо спросила:
- Ну и что?
- Потом посмотрим,- ответил я ей, но она, наверное, уже не слышала.
- Что это значит? - спросила другая, из другой группы.
- Надо рубашку надевать,- серьезно посоветовал мужчина моих же лет.-
Ветерок пойдет с моря, застудишься
- Жирок растрясает,- пояснил следующий мужчина своим спутницам.
- Эх, родимый...- посочувствовал третий.
Тут я поравнялся с пивным ларьком, и круглолицый и добродушный рязанец
или владимирец, с животиком, заметно растягивающим синий тренировочный
костюм, и в тапочках на босу ногу, сказал мне, сдувая пену:
- Ну чего мучаешься-то? Остановись, пивка выпьем. у меня и воблинка
есть.
Мимо пивного ларька я пробежал аскетически и бегал по набережной еще
два раза. Потом приехал из Батуми мой друг, грузинский поэт Фридон Халваши,
и увез меня в горную деревню Верхней Аджарии, где ждало нас под чинарой
застолье с зеленой фасолью, перемешанной с толчеными орехами (лобио), сыр,
запеченный в тесте (хачапури), маринованные баклажаны с орехами, огненные
кукурузные лепешки (мчади), свежая брынза, жареные цыплята, острое мясо на
сковороде, вороха зелени (кинза, рехан, цицмат, тархун, петрушка), и еще