"Владимир Солоухин. Прекрасная Адыгене" - читать интересную книгу автора

На моем столе лежат также четыре папки - четыре рукописи, присланные
одним издательством для отзыва. Авторы этих рукописей - живые люди. Они
ждут решения судьбы, и, значит, не следует держать эти рукописи у себя
слишком долго. Сначала их надо внимательно прочитать (скажем, по два дня на
рукопись), а потом написать развернутые рецензии, затратив на каждую из них
по два драгоценных рабочих утра.
Еще восемнадцать папок-рукописей лежат на моем окне, сложенные в четыре
стопы. Они присланы не издательством, которое все же заплатит за
рецензирование, но по почте самими авторами.
Мне бы, свободному художнику, почитать Уоррена, Саган, новый роман
Василия Белова "Кануны", перечитать бы "Бесов" (есть такая потребность), а я
открываю папку весом в шесть килограммов под названием "Рябиновые рассветы".
Рукописей пока что восемнадцать. Если по четыре дня на каждую рукопись...
В моем столе существует ящик, куда складываются письма, на которые не
успел ответить. Их накопилось за месяц семьдесят - восемьдесят штук. Если
на каждое письмо по двадцать минут... Но стоп. Телефонный звонок.
- Володенька? Старик Ляшкевич...
То есть, значит, Дмитрий Ефимович Ляшкевич, директор Всесоюзного бюро
пропаганды художественной литературы.
- Тюмень и Тобольск.- Говорит Ляшкевич предельно кратко.- Семь дней.
Большая бригада. Иностранцы. Просьба Маркова. Возглавляет Алим Кешоков. В
Тобольске открытие памятника Ершову, автору "Конька-Горбунка". Надо
произнести речь.
- Дмитрий Ефимович, погибаю, цейтнот. Поверите ли...
- Володенька, дорогой, я все понимаю. Но - Ершов, "Конек-Горбунок".
Кому же, как не тебе. Там уж и в газетах объявлено.
- Но ведь с приездом-отъездом десять дней пролетит.
- Что в наше время десять дней! Надо, Володя. Надо. Нависает декада
русской литературы в Грузии. Включен в бригаду. Рукописей на окне становится
двадцать три. Они обретают очертания братской могилы. Рукописей на столе
(издательских) уже не четыре, а шесть. Писем в ящике стола уже не семьдесят,
а сто двадцать. Неудержимо приближаются сентябрь и декабрь. Вот еще одно
письмо, открываю. "Союз болгарских писателей хотел бы видеть вас своим
гостем сроком на тридцать дней в любое время до конца этого года".
Отрываясь от письменного стола, уезжаешь в редакции газет и журналов, в
издательства, на киностудии, в Союз писателей, в Дом литераторов, где сидишь
(сидишь), принимая участие в разнообразных обсуждениях и разговорах, иногда
требуя и ругаясь, иногда соглашаясь, идя на уступки, выслушивая и доказывая,
но всегда торопясь в еще одно похожее место. Эта беготня (за отсутствием
слова "ездотня") чаще всего кончается таким разговором:
- Ну ладно, это все хорошо. А где ты сегодня обедаешь?
- Пока не думал. Который час?
- Третий. Пора и подумать.
- Может, объединимся? Ты с колесами?
- Куда?
- Не проблема. Давай позвоним Ивану (Саше, Мише, Толе, Сергею), давно
не виделись.
Втроем-вчетвером заходим в заведение - легкие, голодные, жаждущие
дружеских бесед. Выходим через два-три часа отягощенные (дружескими
беседами), и день, как таковой, полезный рабочий день, можно считать