"Иван Солоневич. Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация" - читать интересную книгу автора

1946 году, я вдруг вспомнил: будучи репортером, я в 1914 году за каждую
строчку получал гонорар, равный цене двадцати пяти яиц. Кто сейчас заплатит
мне такой гонорар? и кто снабдит меня яйцами, если бы я этот гонорар и
получил? И не был ли частный предприниматель волей или неволей просто
нянькой и мамкой, кормилицей и сестрой милосердия? Не он ли, частный
предприниматель, как-то заботился о моем построчном гонораре и как-то
посредничал между мной и людьми, которые готовы были заплатить 0,000001
копейки за удовольствие прочесть в газете мой отчет о заседании
петербургской думы? Не он ли заботился о доставке из Воронежской губернии в
Санкт-Петербург тех двадцати пяти яиц, в которые таинственным образом
превращалась моя репортерская строчка? Он, частный предприниматель, был
очень суров ко мне как к работополучателю: он требовал, чтобы я писал
толково и грамотно. И если бы я толково и грамотно писать не умел, он бы
выгнал меня на улицу. Но когда я приходил к нему покупать ботинки, то в моем
полном распоряжении был целый склад, и я мог капризничать, как мне было
угодно. Мне тогда никак не приходило в голову, что если я как покупатель
ботинок имею право капризничать, то, может быть, такое же право имеет и
неизвестный мне потребитель моих строчек? И что если частный предприниматель
не будет особенно придирчив в отношении меня, я никак не смогу быть
придирчивым по адресу ботинок: придется носить, что уж мне дадут? Вообще
много совершенно простых и, казалось бы, совершенно очевидных соображений
никак не приходило в голову.
Наступил военный коммунизм. Есть было вовсе нечего. О каких бы то ни
было капризах по поводу свежих яиц или модности ботинок даже разговаривать
было нечего. Я по тем временам занимался поисками еды, а не объяснений ее
отсутствия. Тем более, что и объяснение, казалось, было просто: война
мировая, потом война гражданская, потом террор. Я был ярым
контрреволюционером, советская власть сжала и даже пыталась расстрелять меня
не совсем зря. Я защищал монархию, но ДО частной инициативы мне никакого
дела не было. Очень мало дела было даже до социализма: я был против
социализма только потому, что социализм был против монархии. Но если бы в
1912 году Император Всероссийский издал бы манифест об освобождении русского
народа от буржуазной крепостной зависимости, я бы повиновался без никаких.
Иностранный читатель скажет, что все это было очень глупо. С иностранным
читателем я спорить не буду: особенно умно это, действительно, не было.
ХИМИЧЕСКИ ЧИСТЫЙ БЮРОКРАТ
Итак, жил да был бюрократ, который считал себя культурным и
прогрессивно мыслящим. Который взимал скромные взятки и за рюмкой водки
разглагольствовал о благе народа. Который предъявлял спрос на
революционно-социалистическую литературу и всячески презирал всякую "анархию
производства и распределения".
Он был нищ, этот бюрократ. И права его были урезаны очень сильно.
Напомню о том, что еще дед нашего довоенного бюрократа, гоголевский
городничий, товарищ Сквозник-Дмухоновский из "Ревизора", как огня, боялся
"бумагомарания и щелкоперства", которые могли в любой газете - даже и в
газете тридцатых годов прошлого века - опорочить его доброе имя. Бюрократ
царского времени был только обслуживающим элементом страны. Почему бы ему не
желать стать и господствующим?
Из этого патриархального, идиллического, можно сказать, доморощенного
бюрократа вырос и нынешний советский. Причем вырос не только